— Не переживай, не думай о деньгах, лучше вставить зуб здесь, — откликнулся он, уже исчезая из комнаты с недовольным Христофором под мышкой.
На кухне на специальной полке стояли почетным рядком пачки московских аптечных травок, склянки с зеленкой, йодом, марганцовкой, все то, что в Америке купить нельзя. Григорьев включил электрический чайник, рухнул на стул, выпустил из рук Христофора, закурил, тут же загасил сигарету. Сердце колотилось слишком резко, и во рту пересохло.
— Паспорта нет, значит, и лететь нельзя, — повторял он, обращаясь к Христофору, который восторженно поедал консервированный кошачий паштет из своей миски, — это судьба, спасибо черному вору с косичками… Сам бы я никогда не догадался… Сам бы я никогда…
Христофор поужинал, сел умываться. Он облизывал лапки, шерстку, он исполнял медленный изумительный танец любви к самому себе. Тайной этого древнего танца владеют только кошки и очень красивые женщины. Григорьев на мгновение застыл и вдруг ясно увидел Катю, сидящую за туалетным столиком, такую же беленькую, томную, шелковистую. Голова запрокинута, глаза прикрыты, кончики пальцев отбивают легкую быструю дробь по атласным щекам, в ярком свете лампы сверкают острые розовые коготки.
"Если мама не станет возражать…" — повторил он про себя слова Кумарина и продолжил вслух, обращаясь к коту:
— А мы ей денег отвалим, и она не станет возражать. Она так сильно, так нежно любит себя, зачем ей Машка?
Животное в ответ хитренько сощурило ярко-голубые насмешливые глаза, Катины глаза. Это вызвало мягкий укол тревоги.
— Ты считаешь, все не так просто? Но я не говорю, что просто. Сложно, очень сложно, однако ведь возможно? Кража бумажника с паспортом дает уникальный шанс мне и Кумарину смягчить скандал. Пожалуй, надо позвонить ему. Не поверит? Решит, будто я сам это устроил, сочинил негра с косичками? Да, действительно, слишком удачно для случайности. Если я сейчас позвоню ему домой и сообщу о краже, он подумает… Впрочем, какая разница, что именно он подумает? Звонок будет зафиксирован нашими и американцами, придется обратиться в полицию, и тогда мой уход отложится на неопределенное время. А я больше не могу, понимаешь ли, я устал. Никому звонить не буду. Надо уходить прямо сейчас, пока о краже бумажника никто не знает. Правда ведь, никто. Какой же я молодец, что не сказал Кларе!
Чайник вскипел, Григорьев продолжал чуть слышно беседовать с котом и механически сыпал в кружку сухую траву, заливал кипятком. Через пару минут истошный визг Христофора заставил его вздрогнуть и выронить чайную ложку. Кот вскочил на кухонный стол, чуть не опрокинул кружку с кипятком. Григорьев понял, что вместо пустырника заварил для Клары валерьянку. Запах сводил с ума несчастного зверя, он с воплем заметался по кухне.
Андрей Евгеньевич убрал кружку с валерьянкой в буфет, плотно закрыл дверцу, не обращая внимания на кошачьи стоны, быстро приготовил обычный чай в пакетике, взял несколько таблеток тазепама и анальгина.
Клара не спала, лежала, отвернувшись к стене.
— Андрюша, что там происходит? — прошелестела она сухими запекшимися губами. — Почему Христофор так вопит?
— Что-то с ним не то, — озабоченно ответил Григорьев, — он поел, и его сразу вырвало. Не волнуйся, я позвоню в лечебницу.
— Думаешь, некачественный паштет? — Клара, приподнявшись на подушке, прихлебывала воду мелкими глотками, запивала таблетки. — Попробуй дать ему активированный уголь.
— Пробовал. Не получается. Вот, я тебе чай поставил, смотри, не обожгись. — Григорьев тревожно оглядел спальню. Присутствие Клары и отчаянные стоны Христофора, закрытого в кухне, мешали сосредоточиться.
— Что ты мечешься? — спросила Клара.
— Нервничаю, — честно признался он, — надо же, чтобы все так сразу! У тебя зуб, у Христофора рвота.
— Успокойся и позвони в лечебницу. Ты справочник ищешь? В прихожей, под зеркалом.
Стоило открыть дверь кухни, обезумевший Христофор кинулся на него, требуя валерьянки. Григорьев не представлял себе, что для котов это так серьезно, он еле справился с Христофором, запихивая его в темную гостиную, чтобы беспрепятственно вылить в унитаз проклятый пахучий отвар, избавить себя и зверя от этого кошмара.
Через десять минут кружка, унитаз, руки, все, что могло сохранить запах валерьянки, было вымыто с мылом, по квартире разлился спокойный пихтовый аромат освежителя воздуха. Григорьев открыл дверь гостиной, взял Христофора на руки. Кот дрожал, но понемногу успокоился. Пора было звонить.
Он шагнул к телефону, набрал номер, который помнил наизусть. Самый экстренный номер, самый заветный, обозначавший полный провал, угрозу ареста. Было заранее условлено, что, позвонив по этому номеру, он сам подскажет вариант, каким образом и откуда можно его забрать.
Трубку не снимали страшно долго. Наконец приветливый женский голос ответил:
— Хелло. Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Ветеринарная клиника доктора Хопкинса?
— Да, сэр. Ветеринарная клиника. Что у вас случилось?
— Кажется, мой кот серьезно болен. Ему нужна помощь, — медленно, хрипло произнес Григорьев и добавил зачем-то:
— Его все время рвет.
— Не волнуйтесь, сэр. Пожалуйста, назовите ваш адрес.
Он назвал. И положил трубку. Теперь оставалось только ждать. Как долго, кого именно и что будет дальше — неизвестно. Напряжение сменилось равнодушной слабостью, стало трудно шевельнуться. Он сидел в гостиной на диване, с мирно урчащим котом на коленях, машинально почесывал зверя за ухом и как будто даже уснул с открытыми глазами, пока не донесся до него слабый жалобный голос Клары:
— Андрюша, ты где? Ты меня слышишь? Он встрепенулся, поднялся, выпустил из рук кота, поплелся в спальню.
— Ну что, позвонил? — спросила Клара.
— Да.
— Приедут?
— Обещали.
— Как он?
— Кажется, лучше. Как ты?
— Андрюша, укрой меня, пожалуйста, еще чем-нибудь. Холодно.
Он достал одеяло из шкафа. Наклонившись над Кларой, неожиданно для себя поцеловал ее. Лицо у нее было горячим и влажным.
— У тебя жар. Надо поставить градусник.
— Не надо. Ни к чему это. Я посплю, и все пройдет. Ты только разбуди меня, когда вернешься, обещаешь?
Он молча кивнул, погладил ее по голове, подоткнул одеяло.
Через пятнадцать минут после звонка к дому подъехал микроавтобус, на котором красовалась мультяшная собачья морда и надпись: "Скорая ветеринарная помощь". Двое в зеленых халатах, с чемоданчиком, вошли в квартиру, разыграли осмотр недоумевающего Христофора, сообщили для возможных невидимых слушателей, что положение серьезное и нужна срочная операция в условиях стационара. Клара к этому времени крепко уснула и ничего не слышала. С котом на руках, без денег и документов, полковник Григорьев сел в микроавтобус.
После просмотра вечернего эфира Рязанцева Сане Арсеньеву больше не хотелось спать. Он выяснил, что анонимный звонок отследить не удалось. Скорее всего, звонивший никак не был связан с убийцей. Просто один из тайных недоброжелателей Рязанцева решил воспользоваться ситуацией и устроить это жуткое шоу в прямом эфире.
Было начало первого.
Сидеть дома, прислушиваться к нежному шепоту, хихиканью и поскрипыванью кровати за стенкой Сане совершенно не хотелось. Автосервис, в котором работал Павлик Воронков, был открыт круглосуточно. Вентилятор в машине все равно следовало починить. Впереди лето, жара, кошмарные московские пробки. Если закипит масло в моторе, приятного мало. Так почему не сейчас? Вдруг повезет и удастся увидеть Павлика?
Арсеньев надел свой эксклюзивный костюм. Застегивая пояс, отметил, что за последний месяц сбросил пару килограмм. Для сорокалетнего мужчины, который питается столовскими котлетами с макаронами либо чипсами, уличными чебуреками и курами-гриль, компенсирует недостаток сна сладким кофе с бутербродами и сигаретами, проводит массу времени за рулем, за столом во время многочасовых допросов, нудной отчетной писанины, на оперативных совещаниях, килограммы веса и сантиметры объема талии значат очень много.
Саня критически оглядел себя в зеркале в прихожей, провел гребенкой по коротким седеющим волосам, подтянул пузо, расправил плечи и вдруг заметил в себе нечто общее с Герой Масюниным.
Внешне они с Герой были совершенно разными. Арсеньев выше на голову, шире в плечах, без признаков хронического пьянства на лице, правда с признаками хронического недосыпа, но это совсем другое. Если честно, Арсеньев выглядел значительно привлекательней своего приятеля, "покойницкого доктора", и сравнивать нечего. Но сейчас он уловил в собственных глазах тот же дикий блеск.
Это можно назвать азартом ищейки, унюхавшей в океане навязчивых ненужных запахов тончайший аромат единственного, вожделенного следа. Можно определить это как искру гениальности, но лучше все-таки считать признаком помутнения рассудка.
