— Постой, постой, в каких ещё ящиках, Игорь?
— В таких ящиках, Дима! В деревянных! Вывозят из Союза и отправляют в Штаты… В «Сибирском мехе» у них только склад, — Мерин говорил на повышенных тонах.
— Подожди, — Ширяев подошёл к стеллажу, ткнул клавишу приёмника. Зазвучала популярная мелодия. — Ничего не понимаю. При чём здесь сибирский лес?
— Не «лес», а мех, Дима. «Сибирский мех» — это меховой магазин наших эмигрантов в Бруклине. Туда привозят ящики, много ящиков, можно только догадываться — с чем! Потом их партиями куда-то увозят! У меня единственная зацепка — эти проклятые шубы! С ними уже четыре убийства: Гривин, Чибилин, кладовщик меховой базы, «Хозяин» с Таганки! А главное — Филина изуродовали!
— Коль, ты что, с ума сошёл? — взмолился Ширяев. — Какой ещё Филин?
— Ну Толя Филин, это мой сотрудник, его чудом не убили, он занимался этим делом.
— А хозяин? Чей хозяин, кто это?
Мерин рассвирепел. Сказал очень тихо:
— Дима, я к тебе не байки рассказывать пришёл. И не «ху есть ху» объяснять. Неважно кто. Убитый убийца — вот кто такой «Хозяин». Теперь доволен? Можно продолжать?
— Да что продолжать-то? Что? Ты от меня что хочешь?
— Кто?!! — заорал Мерин.
Ширяев или действительно ничего не понимал, или очень умело притворялся. Он долго, не мигая, смотрел на Мерина, потом сказал:
— Игорь, успокойся. И объясни мне, дураку: что «кто»?
— Кто писал?! — Мерин ткнул пальцем в газету. — Откуда информация?!
— Ну-у-ууу милый, — с облегчением выдохнул Дмитрий, — чего захотел. Этого тебе никто не скажет. Никогда. Ни за какие коврижки.
Мерин подбежал к нему, схватил за лацкан пиджака, зашептал:
— Дима, я тебя как друга детства прошу. Как юрист — юриста. С самого института я тебя ни о чём не просил. И не попрошу больше никогда, клянусь. Но сейчас…
— Ты зря стараешься, Игорь, — Ширяев оторвал от себя руки институтского товарища, пригладил помятый пиджак. — Я могу сказать, откуда информация, но это тебе ничего не даст. — Он помедлил. — Информация пришла через ТАСС. Мы ведь газета сам знаешь чья. Без тассовок ничего в печать не даём. Ни буквы.
Кто-то, ты меня прости, из твоего отдела по своим каналам передал в ТАСС, а они уже нам.
Мерин обалдело смотрел на улыбающегося приятеля.
— Этого не может быть.
— Нет, Игорёк, по-другому быть не может. И не смотри на меня так, не поверю, не до такой степени ты меня ненавидишь. Да, да, именно из твоего отдела кто-то работает на сторону. Так что советую пошерстить своих. Ищи «пророка» в своём «отечестве».
* * *
В комнате тускло помаргивала ночная лампочка.
На широкой тахте, укрывшись одеялами, тесно прижавшись друг к другу, сидели Мила Логинова и хозяин квартиры Сергей Бельман. Мила, надрывно всхлипывая, кулачками смешивая на лице тушь с тональным кремом, причитала:
— Я боюсь, Сенечка, боюсь, понимаешь? Я боюсь на улицу выйти. Сначала Лёшка Гривин, я думала: ну — несчастный случай, может, правда, сам в чём виноват. Теперь вот Юрка. Неделю назад, ты знаешь, мы с ним в Сочи на пляже лежали. Его убили, это точно, никакая это не дорожная авария, это точно, я знаю. Это Хропцов, Сеня, это он. Он, он, он… Хропцов — это страшный человек, он всех повязал, всех. Все на него работали, а теперь он убивает поодиночке. Завтра мы с тобой, Сеня, я чувствую. Он на меня сегодня так посмотрел — я поняла: всё, завтра я. Он же чист, Сеня! Он же чист, как стёклышко, всё же на мне висит, всё до последнего билетика, всё на мне! — сдерживая рыдания, она уткнулась в подушку.
Сергей потушил в пепельнице сигарету.
— Подожди, почему на тебе? Что ты такое говоришь?
— Да потому. По-то-му Сенечка! — Она села, запрокинула голову, вытерла мокрое лицо одеялом. — Он берёт запросы, получает у Тигунова разрешения, а мне говорит: «Отказ». Понимаешь? Это я людям отказываю: «Извините-простите, вам отказано». Он даёт мне записочку с другими фамилиями и домой, отдыхать. Всё. Он чист! Отработанный номер. Я перепечатываю, несу в компьютер, проверяю, обзваниваю… Он «ничего не знает». Он десять тысяч чистыми в день имеет, семь лет здесь работает, посчитай, а мне — духи, паразит, один раз только шубу подарил и то по госцене купил, я знаю. Всё же на мне висит! Это я, я по десять тыщ в день имею, понимаешь? А вчера так посмотрел — всё, он меня убьёт, Сеня, я чувствую, убьёт. И тебя не оставит, — она обвила руками его голову, прижалась всем телом, отчаяние её было неподдельным. — Сенечка, милый, что нам делать?
— Да ладно, знаешь, ты тоже… того… Кто кого убьёт — это мы ещё смотреть будем. Его, гада, замазать надо, будет как родной.
— Но как, Сеня, как? Как его замажешь? Ты его не знаешь, это страшный человек, страшный…
— Да ладно, «стра-а-шный», — передразнил её Бельман, — не страшнее смерти.
Есть у меня штучки разные — никуда он не денется: заглотнёт крючок что твой щурок хищный. Ты мне поможешь — и он у нас в кармане. Делов-то. Ну! Смертница! Давай ещё поживём чуток перед смертью-то? Нам ведь недолго осталось? — Сергей пытался её развеселить, обнял, погладил по мокрому от слёз лицу, но Мила была безутешна: она только охала и в отчаянии вертела головой.
На следующий день к зданию Международного отдела гражданской авиации Логинова подъехала рано, часы над входом показывали самое начало седьмого, на служебной автомобильной стоянке несколько машин выглядели одиноко.
Она вошла в приёмную, закрыла дверь на ключ, проверила кабинет начальника, Тигунова: нет, конечно, этот раньше одиннадцати не появится. Затем достала из сумки крошечную металлическую коробочку и принялась отвинчивать донышко стоявшего на столе Хропцова телефонного аппарата. Отвёртка не слушалась, выскальзывала из рук, падала, заржавевшие шурупы не поддавались. Она пристроила аппарат поудобнее, на коленях, нагнулась над ним, с головой ушла в работу, даже высунула язык от усердия. И вдруг тишину кабинета взорвал резкий звонок. Мила от неожиданности вскрикнула, не сразу поняла, откуда этот ударивший по ушам грохот, сняла трубку, сказала шёпотом: «Да? Аллё. Нет, его ещё нет. Хорошо, передам». После этого она долго сидела неподвижно: дрожащие пальцы не позволяли продолжить начатое дело.
Проснулся жёлтый попугай, недовольно заговорил: «Дура, дура, дура…»
* * *
Мерин и Сергей Бельман сидели в тесной аппаратной, заставленной различного назначения техникой.
Из магнитофона через приглушённые динамики доносилось трескучее шипение, прерываемое короткими паузами диалогов.
Мерин сидел с закрытыми глазами, пристроив голову на сложенные друг на друга кулаки. Сергей не отрывал взгляда от крутящихся дисков. При каждом возникновении голосов он вплотную приставлял ухо к магнитофону.
— Добрый день, Вилор Семёнович, это вас беспокоит Министерство энергетики.
— Да, добрый день.
— Я хотел бы узнать по поводу заявки на Дели. Вы сказали позвонить в пятницу…
— Совершенно верно, а сегодня пятница. Звоните завтра.
Долгое шипение, затем неожиданный резкий звонок. Бельман вздрогнул, от души выругался.
— Да.
— Будьте добры, Вилора Семёновича.
— Да, я.
— Добрый день, Вилор Семёнович.
— Добрый.
— Вилор Семёнович, вас беспокоит Сорокин Михаил, Михаил Никитич из СТД, я на прошлой неделе приносил заявку от нашего Союза, но вас не было и мне сказали, что вам передадут…
— Понятно.
— Ну вот я и хотел узнать, её надо было подписать у Тигунова Бориса Юрьевича, а мне сказали, что он в командировке, а потом я позвонил, сказали, что он вроде бы вернулся. Вот я и хотел узнать…
— Какая, вы сказали, организация?
— СТД.
— СТД? Это, напомните…
— Союз театральных деятелей.
— Да, да, помню, деятелей. Сорокин?
— Да, Сорокин.
— Это вы и есть?
— Да, я.
— Очень приятно. Вам надо обратиться к Логиновой Людмиле Николаевне.
— Логиновой?
— Да, Логиновой Людмиле Николаевне, или просто Миле, она у нас молодой сотрудник. У неё для вас все сведения.
— Спасибо. Всего доброго.
— До свидания.
Из динамиков снова понеслось шипение. Мерин встал, покрутил затёкшей шеей:
— Серёж, поставь еще разок.
Бельман включил перемотку. Зазвучал повтор только что прозвучавшей записи.
— Да?
— Будьте добры, Вилора Семёновича.
Саша Александров открыл дверь, дождался окончания диалога, протянул Мерину лист бумаги.
— Шифровка из Нью-Йорка от Вероники. — Он трудно дышал, казался взволнованным.
Мерин прочитал шифровку, тяжело опустился на стул.
Из динамиков доносился недовольный голос Хропцова.
* * *
Мила опаздывала.
Она махнула перед носом охранника пропуском, взбежала по лестнице, промчалась длинным коридором, достала из кармана ключ. Слава тебе, господи, темно, значит, «этот» ещё не приходил. Ступила в приёмную и… невольно вскрикнула: в кресле, в тёмной с опущенными шторами комнате кто-то сидел. Она зажгла свет.
