– Ay-ii… ay-ii… Hombre! – Окончательно проснувшись, они заговорили страстным шепотом, словно украдкой любовались молодой женщиной.
Рафаэль выпросил у приятеля табачный лист, прикурил у него, встал и пошел по раскаленному песку к следующей лодке.
– Diego… Chico… Mire la manta!
Ласковый прибой украшал кружевами берег, по которому шли люди, пробиравшиеся от лодки к лодке.
– Juanito! Mire… Mire! Tonio… Martin… Lopez… Rosario… mire, hombre!
Спавшие в тени открывали глаза, откашливались и начинали шепотом окликать остальных. Слово тихо шелестело по берегу, как будто его раз за разом произносил сам прибой: la manta…
Наступил полдень; город был мертв и лишен тени. Стоявшее на юге солнце стало медным, и полчища песчаных мух устремились к устью реки, ища спасения в тростнике.
В холле Кастильо Марко было пусто. Портье куда-то ушел. Дом был таким же мертвым, как и весь город. Они поднялись по лестнице и вошли в номер.
На обратном пути он рискнул и сам поднялся на борт «Морской королевы». Один из членов команды сказал, что Мерсер все еще где-то в городе, но что для Рейнера есть телеграмма.
«Спасательное судно „Делвер“ выходит из Панамы. Пожалуйста, окажите ему всю возможную помощь. Харрис».
Харрис был секретарем главы компании. Похоже, Гейтс опять куда-то исчез. Должно быть, Уиллис отправил телеграмму еще до своего отлета.
Он порвал бланк.
– Краска потекла, – сказала Жизель, остановившись перед зеркалом. Капли пота с головы оставили темные полосы на ее лице, ничуть не походившие на щетину. Это было опасно. Когда она ушла в ванную, Рейнер воспользовался этим и выглянул на улицу. Ей казалось, что они в безопасности. Возможно, так оно и есть. Он запер дверь на массивный барочный засов. Улица казалась безобидной, поэтому он махнул на все рукой, высунулся и плотно закрыл ставни.
Вечером он попробует выйти и попытается найти машину с шофером, который возьмет деньги и переправит их в Сан-Доминго.
– Пол, дай руку, – сказала Жизель, как только Рейнер снял рубашку. Она обмыла воспаленную кожу и просушила ее порошком борной кислоты, по ее настоянию купленным на обратном пути. Затем она обработала порезы на плече и сказала: – Хватит с тебя ран.
– Да.
Они прошли в затененную комнату, и Рейнер спросил:
– Ты уже написала друзьям в Париж?
– Да. Написала письмо, но не отправила. – Жизель прислонилась спиной к зеркалу. – У зеркала прохладнее.
– Почему не отправила?
– Потому что это еще не наверняка. Узнай они, что все это время я была жива, это потрясло бы их сильнее, чем если бы я не вернулась вообще.
– Ты вернешься, Жизель. – Но она сказала: «Хватит с тебя ран». Он стоял перед ней и не думал ни о каком Париже. Рейнер крепко прижался к женщине. Пусть она узнает правду: прошлой ночью он действительно только об этом и думал.
– Je suis propre, – пробормотала женщина, и он начал целовать Жизель, чтобы не дать ей повторить эти слова. Наконец из ее закрытых глаз потекли слезы, и Рейнер заставил себя поверить, что благодарность тут ни при чем.
На его часах было четыре; они проспали примерно час, и Жизель все еще наполовину дремала, лежа все в той же позе, в которой занималась любовью. Ее влажная кожа сверкала на свету, руки были раскинуты, ноги разведены, веки трепетали. Сон унес Жизель далеко от комнаты с закрытыми ставнями и мужчины, который сидел и смотрел на нее.
– Пол…
Он наклонился, поцеловал ее в грудь, а затем отстранился, не дав Жизели прикоснуться к себе. Через два часа стемнеет, и они должны быть готовы.
Он вернулся обратно, распространяя запах мыла. К тому времени Жизель окончательно проснулась, но не двигалась. Разве что сомкнула ноги.
– Пол, ты думал, что я всего лишь благодарна тебе?
– Да.
– Но теперь ты так не думаешь?
– Нет.
– Куда ты идешь?
– Нужно кое с кем повидаться. – Он не ощущал духоты, был бодр, свеж и, как прежде, уверен в себе. – Ночью мы должны быть в Сан-Доминго.
– Ты полетишь со мной? – Она села и обхватила колени.
– Возможно.
– В Париж. – У нее вырвался сдавленный смешок. Париж. Это было слово из прежней, давно забытой жизни. Женщина следила за Рейнером, надеясь, что он обернется и она увидит свет на его спокойном лице типичного англичанина.
– Возможно. – Он проверил содержимое карманов и сказал: – Когда я уйду, запри дверь. Я ненадолго.
– А если кто-нибудь придет?
– Лежи тихо. Комната пуста.
– Будь осторожен, Пол.
– Буду.
Он остановился за дверь, услышал звук задвинутого засова и тихий голос:
– Как я узнаю, что это ты?
– Я назову пароль: «Je t'adore».[35]
Спустившись по лестнице, Рейнер поискал глазами портье, но огромный холл был пуст. Оставляя Жизель одну, он рисковал, однако это было лучше, чем таскать ее с собой по улицам.
Мерсер оказался на месте, и Рейнер вручил ему международный чек, выписанный на отделение банка Баркли в Сан-Доминго.
– Джек, я уже сказал, что последнее погружение было бесплатным.
– Я должен тебе куда больше.
Они выпили по стаканчику белого рома, и Рейнер сказал:
– Сегодня ночью я должен быть в Сан-Доминго.
– Джек, «Королева» – посудина хорошая, но это не амфибия.
– Спасибо за напоминание. Как насчет грузовика или фургона?
– Ты поедешь один?
Должно быть, матрос сказал ему про «мальчика».
– Нет. Нас будет двое.
– От набережной по ночам возят бревна, но груз не закреплен. Вы же не захотите превратиться в лепешку.
– А как насчет рыбы?
– Это с рефрижератором? Там и монеты в десять центов не спрячешь. Лучше потолковать с кем-нибудь из индейцев на рыночной площади. Все зависит от того, сколько ты можешь заплатить. За приличную сумму они отвезут тебя хоть на край света. Возвращайтесь часов в девять-десять. Я поговорю с Убитубой. Он знает их всех. Может быть, удастся скостить цену.
Рейнер переулками прошел к рыночной площади и обвел взглядом автостоянку возле арены для боя быков. Там стояло несколько легких фургонов, но поблизости никого не было; в такую жару до заката солнца на улицу даже собака не сунется.
Выбравшись на Авениду, он не стал избегать полицейских в форме; это могли бы заметить агенты тайной полиции, которых распознать невозможно. Когда одна из их аспидно-черных машин проехала мимо, Рейнер инстинктивно закурил. И все же его нервы были крепче, чем до того, как Жизель прислонилась к зеркалу.
Портье Кастильо Марко был на месте, но не видел Рейнера, потому что углубился в чтение «Ла-Насьон». Дверь его номера на втором этаже была закрыта, однако краешек рядом с замком был отколот. Пол распахнул дверь настежь, ожидая увидеть полицию, но там никого не было. Барочный засов отошел от заклепок. Рейнер постоял в полумраке, борясь с приступом тошноты, а потом снова спустился в холл.
– Кто входил в мою комнату?
Газета опустилась. Этот человек был плохим артистом.
– В вашу комнату, сеньор?
Он протянул дрожащую от гнева руку и схватил портье за горло.
– Кто туда входил?
Портье закивал. Это должно было означать, что он все скажет. Рейнер убрал руку и немного подождал. Человек отдышался, схватился за шею и промолвил, с трудом произнося слова:
– Они приходили. Полиция.
– А где мальчик?
– Они забрали мальчика.
Пуйо вошел в бар, ни на кого не глядя. Народу там было немного, и разговоров тоже. Людям было достаточно раз взглянуть на англичанина с напряженным, холодным лицом и горящими глазами, чтобы больше не повторять этих попыток. За спиной бармена звякали стаканы, откликаясь на стук мотора холодильника.
На куртке Пуйо виднелись следы дождевых капель. В воздухе стоял запах металла. Луис сначала обвел взглядом присутствующих, а потом сказал Рейнеру:
– Будем говорить по-английски. – Его уже ждал стакан с белым ромом. – Спасибо.
В баре было полно песчаных мух; углы потолка казались черными. По крыше забарабанил дождь.
Луис Пуйо переступил с ноги на ногу и снова посмотрел на Рейнера. Что случилось с этим человеком? В его глазах были одновременно и жизнь, и смерть.
– Зачем вы посылали за мной? – спросил Пуйо.
– Я хочу нанять на сегодняшнюю ночь трех-четырех человек, умеющих обращаться с оружием, – ответил ему Пол.
– Зачем?
– Помните женщину, которая сегодня была со мной? Она арестована.
Пуйо посмотрел на песчаных мух.
– Она знает, что случилось с самолетом?
– Она была на нем. – Чтобы не терять времени, Рейнер добавил: – Пуйо, я не собираюсь устраивать налет на тюрьму. – Он с отвращением услышал в собственном тоне нотки мольбы. Утратить независимость было для него больнее, чем потерять руку. – Ее повезут в Сан-Доминго. Она слишком важна для них. Может быть, уже поздно – ее забрали два часа назад – но им придется звонить в Сан-Доминго, чтобы получить приказ, а вы знаете, сколько на это требуется времени.
