— Да, конечно. Но…
— Я не знаю, почему внимание мое привлекли этруски, а не римляне или майя, или индейцы северной Америки. Может быть, просто потому, что представилась такая возможность. Мой класс ездил в Италию, и я тоже. Помню, как тем летом мы посещали Тарквинию, как я спускалась в Гробницу с Леопардами, как стояла там, раскрыв от удивления рот. И с тех пор я потратила на этот народ куда больше времени, чем вы можете себе представить — торча в музеях перед стеклянными витринами и рассматривая этрусскую керамику под всеми возможными углами, топая по холмам и равнинам в поисках Ларта. — И знаете, что я делала? Я писала письма итальянским властям и в ЮНЕСКО, требуя запретить торговлю древностями. Я помещала заметки в бюллетене местного археологического общества, уговаривая людей не приобретать древности. Я даже пикетировала возле одного из крупнейших нью-йоркских аукционов, протестуя против продажи этрусской бронзы! В то утро, когда мы встретились за завтраком, вы имели возможность познакомиться с моими словесными заявлениями по этому поводу. С высоты собственной святости я читала вам нотации! До сих пор удивляюсь тому, что вы не заткнули мне рот, хотя бы булочкой. Ну, как можно проявлять подобное ханжество? Я все думаю об этих людях… ну, знаете, о полисменах, которые читают школьникам лекции о вреде наркотиков, или о психологах и священниках, выступающих против внебрачных половых отношений, но покоряющихся тому самому пороку, с которым они борются.
— Лола, не надо. Не надо так укорять себя. Вы ошибаетесь.
— А потом я увидела гидрию, — сказала она, не обращая внимания на мои возражения, — и все, во что я столь твердо веровала, разлетелось на части. Я была должна обладать ей. И не только это; я сказала себе, что раз она все равно краденая, то я могу позволить себе владеть ею. Я была готова тайно провезти ее домой и где-нибудь спрятать. Я хотела ее, понимая при этом, что никогда и никому не смогу показать этот сосуд. За те несколько секунд, пока вы открывали дверь номера, я уже решила, что увезу ее домой, не считаясь с любым риском, пусть вы задерживали полицию возле двери, пусть я крала ее уже у вас. А вы накормили меня, подвезли под дождем. Вы даже предлагали мне деньги, чтобы я могла оплатить счет из отеля. Я слышала ваш голос, когда вы выходили на пожарную лестницу. Я слышала, что ваше обещание оплатить мой счет, но стояла, прижав мою возлюбленную к груди, пока вы не сдались и не вернулись в номер. Вы даже не знаете, что я чувствовала в этот момент.
— В известной мере это не так, Лола, — возразила я. — Мне неоднократно случалось видеть редкие вещи, которые я не в состоянии купить, но хотела бы иметь у себя — не в магазине, а в личном распоряжении. Всегда бывает такой момент, когда я почти покоряюсь этому чувству.
— Почти, — заметила она. — В этом вся разница между вами и мной. Вы сказали мне, что позволили этим людям одурачить себя. Может быть, так и было. Может быть, вы на какое-то время покорились гордыне. Но вы не теряли себя так. Как это случилось со мной.
По ее лицу потекли слезы.
— Это смешно, — сказала я. — Вы же пришли в себя. Вы вернули сосуд. Нельзя же всю жизнь казнить себя за маленькую оплошность.
— Люди все время казнят себя именно за малые оплошности, разве не так? — возразила она. — Не обратил в нужный момент внимания, и кто-то умер. А другой пошутил, а вместо веселья вышла трагедия. Ну, а третий ошибся, и насмарку пошла целая нелегкая жизнь. Поэтому, к чему взывать к справедливости? Я бы сказала, что она уже осуществилась.
…этруски были злыми людьми. Об этом нам поведали римляне, народ, враждовавший с ними и уничтоживший их.
Д. Г. Лоуренс
Дотти Бич неторопливо брела по Виа Кондотти, то и дело останавливаясь возле витрин магазинов, и время от времени ныряя в один из них, чтобы по прошествии некоторого времени объявиться с новым пакетом. Потратив полтора часа на наблюдение за ней, я поняла, что Дотти всего лишь отправилась за покупками. И не куда-нибудь, Учтите, а в магазины самых шикарных модельеров. Оставив ее за этим делом, я отыскала себе место, откуда была видна дверь здания, в котором располагалось Агентство Корелли Понте.
Ожидая, я позвонила Клайву.
— Привет.
— Где ты застряла? — набросился он на меня.
— В Риме.
— Надеюсь, что ты звонишь, чтобы сообщить мне о том, что возвращаешься домой. Ты отсутствуешь уже достаточно давно, а в одиночку вести все дела достаточно сложно, — выразил он мне свое недовольство.
— Ты там не один, — возразила я. — Алекс тебе помогает, не так ли? И потом, что из того, что я устроила себе отдых в Ницце? У тебя с Мойрой и так несколько отпусков в году.
— По-моему, — заявил он, — они все-таки не были такими продолжительными, как сейчас у тебя.
— А знаешь, кого я встретила здесь пару раз? — спросила я, не обращая внимания на выпад.
— Кого же?
— Дотти Бич. Я пару раз отобедала с ней во Франции, а потом видела ее в Риме.
— И что она делает там?
— Конечно, совершает закупки для своего магазина.
— Боже, если бы мы с тобой разорились и тут же попробовали открыть новый магазин в другом месте, как, по-твоему, нам бы позволили это сделать? Незачем и спрашивать, понятно, что нет. Не знаю, как подобные штуки удаются некоторым людям!
— О чем ты говоришь, Клайв?
— Она разорилась. Разве я тебе этого не рассказывал?
— Нет, Клайв.
— Прости. Наверно, забыл. Все-таки она не относится к числу наших лучших друзей.
— И когда все это произошло?
— Как раз после зимней Нью-йоркской ярмарки антиквариата в этом году, — ответил он. — Она присутствовала там и находилась в просто отчаянном расположении духа, скажу я тебе. Искала партнера для укрепления своего успешного дела, как она всем объясняла, но ты же знаешь, как любят сплетни в нашей торговой специальности. Всем было известно, что у нее неприятности.
— А я думала, что у нее все в порядке. Что же случилось?
— Ее муж, кажется, его зовут Хью, подал на развод. Я же говорил это тебе, правда? Такая грязная история. У нас все было по-другому, цивилизованно. Он отказывается оставить ей дюже дюйм. Он говорит, что помог ей открыть антикварный магазин, много лет оплачивал все убытки, и если она все-таки не сумела раскрутить свое дело, то ее проблемы к нему не относятся. Или что-то в том же духе. После ярмарки она долго не продержалась.
— Значит, она каким-то образом поправила дела, потому что в данный момент Дотти делает покупки у модельеров на Виа Кондотти, — заметила я.
— Некоторые люди всегда приземляются на все четыре ноги, правда? Может, и улицу-то назвали в ее честь. Дотти — Виа Кон-Дотти. Поняла? Ха-ха. Ну, и когда же тебя можно ждать дома?
— Скоро, — пообещала я.
— Скоро? — взвыл он. — Как прикажешь понимать твои слова?
— Не могу достать билеты на самолет, — солгала я. — Вот-вот начнется забастовка.
— Ох уж эти итальянцы! — возмутился он. — Вечно у них одни забастовки.
— Клайв, а имя Пьер Леклерк тебе что-нибудь говорит?
— Пьер Леклерк, — повторил он неторопливо. — Вроде бы нет. Разве я должен его знать? Кто это?
— Один такой пронырливый делец, занимающийся нашим делом во Франции, — ответила я. — А Пьер Леконт тебе не знаком?
— Леконт, Леконт, — повторил он. — Нет. А почему бы тебе не спросить об этом у Мондрагона — того, с кем мы познакомились в Берлингтон Хаус? Уж он-то знает всех. Ты случайно не связалась с этим пронырой, а?
— Стараюсь избежать этой участи. А насчет Мондрагона ты неплохо придумал. До скорой встречи.
— Насколько скорой? — спросил он.
— Просто скорой, — ответила я.
* * *
Евгения Понте вышла из здания и целеустремленно зашагала по Виа Венето. В отличие от Дотти витринами она не интересовалась, свернула в один из самых шикарных отелей и, пройдя через вестибюль, направилась прямо в бар-ресторан. Навстречу ей из-за столика поднялся довольно высокий, худощавый и симпатичный мужчина. Я устроилась за столиком позади колонны.
Посвятив несколько минут оживленному разговору, они сделали заказ, после чего явилась бутылка шампанского и два блюда живых устриц, что явным образом намекало на последующее развитие событий. Употребив эти содействующие любви продукты, они вдвоем вышли из ресторана, направившись прямо к лифтам. Мужчину этого я узнала, потому что уже встречала его. Однако чтобы не оказалось, что на моем пути возник очередной самозванец, я дождалась мгновения, когда метрдотель оставил свой пост возле входа, и заглянула в его журнал, сразу же натолкнувшись на знакомое имя. Стол на две персоны на 13:15 был заказан на имя синьора Палладини. Круг смыкался: владелец квартиры был любовником женщины, предоставившей актеров. Я самым очевидным образом приближалась к открытию, хотя еще и не знала, к какому именно.
