- Расстаться? Расстаться?! - Лариса подскочила к нему. Обхватила. Дурачок! Но ты же дурачок. Не нужен мне никто, кроме тебя. Я о другом. Есть цель. Мы должны ее достичь. И разве ради этого мы не можем подождать четыре месяца? Скажи - можем?
- Наверное. Но для чего?
- Потому что если Фархадов узнает о нас, то - я даже не знаю. Он способен в гневе все разрушить. А желающих проинформировать теперь, когда я стала финансовым директором, можешь не сомневаться, достанет. Да тот же Мясоедов!
- Его гнать надо!
- Еще чего? Размахался. Выгнать человека, у которого в руках все финансовые связи. Вот мы сначала эти связи на себя перезамкнем. А уж тогда!.. Ну же, Сережка! Тем более каждый день будем видеться на работе.
- Будем. А что станет через четыре месяца?
- Стабилизируем производство. Поставим нормальную команду. Фархадов собирается переоформить на внучку часть акций "Нафты". Я хочу, чтоб это были акции процветающей компании. И тогда мы с ней станем независимыми.
- И ты согласишься уехать со мной в Москву? - Коломнин заставил себя освободиться от ласкающих пальцев. Требовательно взглянул.
- Да! Тогда - да! - глухо подтвердила Лариса. - Господи! Целых четыре месяца без тебя. Знаешь хоть, что это такое?
- Это ты меня спрашиваешь?!
Она ошарашенно закрутила головой, будто только теперь осознав безмерность этих предстоящих четырех месяцев, и, решительно стянув джемпер, - прыгнула на него сверху.
- Ты боялась опоздать, - напомнил Коломнин.
- Плевать! Сегодня - плевать!
Перед самым отъездом Коломнину позвонил Лавренцов и между прочими новостями сообщил, что его сына Дмитрия по протекции Ознобихина перевели помощником Маковея. Лавренцов сделал предвкушающую паузу в ожидании комментария, но его ждало разочарование: на новость Коломнин не отреагировал. Говорить собственно было не о чем. Те, кто лишил его любимой работы, теперь пригрели его сына. Коля Ознобихин явно готовил козыри на случай дальнейших столкновений по "Руссойлу".
Томильск. Большая стирка
Но едва самолет приземлился в Томильске, московские "болячки" отступили под напором множества сибирских "язв".
В первый же день по прилете Коломнина остановил в коридоре сумрачный Мамедов.
- Думаешь, самый умный, да? Дядя Салман большой человек, потому наивный. Он вам поверил. Но я тебе не верю. Хочешь из-под него месторождение "вымыть", потому и Мясоедова сдвинули. Правильно. Лариса кто? Женщина, и больше никто. И меня от безопасности отстранить задумали. Понимаете, что при мне к дяде не подступитесь. Так вот чтоб знал: я дядю Салмана не брошу. Простым охранником пойду, а не брошу. И, если предашь, я тебя сам лично загрызу, - он значительно отогнул край пиджака, из-под которого выглянула рукоятка пистолета "Макаров". Маленький кавказец обожал оружие. - Понял, нет?
- Понял, да! Спасибо, Казбек.
- Не понял? - изготовившийся к жесткому отпору Мамедов опешил.
- За то, что прямо сказал, спасибо. А прочее - жизнь определит. Нам сейчас не воевать время, а в одну связку впрягаться. И твоя помощь мне очень бы кстати была. Как и дяде Салману.
Коломнин протянул руку.
- Хитрый, да? Все равно не верю. И следить буду, - буркнул Мамедов. Но руку, поколебавшись, пожал.
Из дорогого отеля Коломнин и Богаченков перебрались в принадлежащий "Нафте" уютненький пансионат под Томильском, использовавшийся для размещения элитных гостей, прилетавших в нефтяную компанию.
Теперь пустующее здание с полным штатом обслуги оказалось в распоряжении двух холостякующих москвичей. Коломнину нравился пансион и особенно тайга вокруг. Иногда удавалось выбраться на лыжах. Внутри оказалось все необходимое, чтоб разгрузиться после затяжного рабочего дня. Бильярд, пинг-понг. Особенно кстати пришлась сауна, где они с Богаченковым стряхивали усталость и одновременно под пиво подводили итоги дня. Правда, попадали туда все больше за полночь.
Засиживался на работе Коломнин допоздна. Спешить ему было некуда. Дома, увы, не ждала его истомившаяся без любимого женщина. Как раз напротив, Лариса трудилась здесь же, без всяких скидок на женскую слабость. Да и не было этой слабости вовсе. Может, привиделась когда-то в тайском зное. Коломнин то и дело, скрываясь, следил за ней с нарастающим беспокойством. Эта новая, решительная женщина порой казалась ему совсем чужой. Если прежде самая мысль отвечать за кого-то, кроме собственного ребенка, вызывала в Ларисе досаду, то теперь она охотно взваливала на себя все новые и новые направления. И даже сердилась, если какие-то вопросы решались без ее участия. Так что очень скоро самым привычным в компании вопросом стало: "Когда освободится Лариса Ивановна?". Тем более, что Фархадов появлялся в офисе не каждый день. Очевидно, удовлетворялся докладами невестки прямо на дому. Правда, новый имидж Ларисы Шараевой влек и издержки: стремясь закрепить за собой репутацию энергичного руководителя, она порой на ходу принимала поспешные, непродуманные решения. Но рядом всегда был негромкий Богаченков, успевавший тактично и незаметно подправлять допускаемые промахи. Надо отдать должное - Лариса оказалась очень обучаемой. И промахов таких становилось все меньше.
Лариса и сама чувствовала, что поведение ее стремительно меняется. Порой на планерках, уловив на себе испытующий взгляд Коломнина, она улыбалась чуть извиняющейся, заговорщической улыбкой. Но - тут же, увлекшись, с прежней страстью окуналась в производственные проблемы. Даже оставшись вдвоем, они говорили почти исключительно о делах компании. И Коломнин начал теряться в догадках, следует ли Лариса согласованной меж ними линии поведения на эти четыре месяца, или сама договоренность осталась для нее где-то в прошлом, наивная, как юношеские клятвы в вечной любви.
Работы меж тем хватало. И чем далее разбирали они накопившиеся завалы, тем больше проблем извлекалось.
Основное, что предстояло решить за эти четыре месяца, было:
- "заморозить" долги компании;
- взыскать деньги с "Руссойла";
- пресечь повальное воровство;
- и, наконец, самое важное, - взять под контроль реализацию конденсата с тем, чтобы за счет получаемых денег возобновить строительство "нитки".
Самым простым оказалось решение первой задачи. Собранные вместе, поставщики покричали, поматерились от души. Но - на самом деле такого предложения давно ждали. Тем более, что первым поддержал его самый авторитетный из всех - Резуненко. И уже через несколько дней был подписан протокол, в соответствии с которым поставщики соглашаются с консервацией накопившихся за последние годы долгов, а компания "Нафта" гарантирует своевременную выплату долгов текущих. И хоть документ этот не имел юридической силы, а носил скорее характер джентльменского соглашения, для перегруженной долгами "Нафты" он стал отдушиной. Для контроля за выполнением принятого решения с согласия Фархадова в Совет "Нафты" был временно введен Резуненко. Согласились потерпеть и буровики: для них возобновление строительства "нитки" давало надежду на стабильный заработок. Все эти дни воздух в головном офисе сотрясался от непрерывных матерных проклятий и жалоб. Но выкрикивались они если вслушаться - с бодрой надеждой.
Стронулась с места и проблема с долгом "Руссойла". По поручению "Нафты" банковские юристы подали в гамбургский суд иск о взыскании долга с фирмы "Руссойл". Впрочем, значение этого события Коломнин, имевший печальный опыт "судилищ" против Острового, не переоценивал. Неспешная западная юстиция могла заниматься исковым производством и год, и два, - срок, за который российские компании успевали родиться, обрасти капиталом и скоропостижно скончаться. Главный расчет Коломнина был в другом: скандал для респектабельной западной фирмы - это всегда ущерб для репутации, а значит, убытки.
Потому руководитель "Руссойла" Бурлюк был просто обязан выйти на переговоры. По предположению Коломнина, максимум через месяц-другой. Конечно, сразу возместить весь двадцатипятимиллионный долг Бурлюк не согласится. Да и не сможет. Но даже частичное погашение оказалось бы кстати: все финансовые возможности надлежало саккумулировать на решении главной задачи - достройку "нитки" к магистральному трубопроводу. Но опять же: когда это еще будет? А деньги нужны сейчас.
Необходимо было извести практику повсеместных хищений. - Они люди, слушай. Как остановишь, кроме как головы рубить? - Мамедов, к которому он обратился за помощью, был исполнен скепсиса. - Думаешь, не пытался, нет? Но помогать он не отказался.
- А куда денешься? Надо - будем рубить. Как в старое время, поймали каждый десятый из ряда - на увольнение.
Коломнин, не столь кровожадный, поступил иначе. Бывший оперативник, он первым делом установил тесные контакты с райотделами, на территории которых находились филиалы "Нафты". За короткое время имя его стало популярным среди Томильских милиционеров. Встречаясь с руководителями служб, приватно договаривался о размерах вознаграждения за помощь в пресечении разворовывания компании. Были определены таксы за все: и за профилактику мелких хищений, и за вскрытие крупных, замаскированных. С теми из исполнителей, в ком был он постоянно заинтересован, Коломнин рассчитывался из рук в руки - без ведома остальных. Результаты не замедлили сказаться: если поначалу приходилось уговаривать возбудить уголовное дело или провести простенькую розыскную комбинацию, которую сам же Коломнин и готовил, то теперь он едва успевал управляться с сыплющейся со всех сторон информацией, - "замотивированные" оперативники вошли во вкус и беспрерывно "теребили" агентуру. Спешно готовилось несколько показательных судебных процессов. Троих наиболее увлекшихся бригадиров попросту уволили, огласив приказ по всем точкам компании. И скоро фамилию Коломнина хорошо запомнили и на буровых. Зачастую это теперь избавляло от необходимости "резать по живому". Сама угроза увольнения, превратившаяся из гипотетической в весьма осязаемую, останавливала любителей разговеться за счет владельца. Впрочем и "резали". Неприятную эту обязанность взвалил на себя Мамедов. Увидев, что работа, начатая Коломниным, приносит реальные результаты, он, отбросив амбиции, активно включился в нее. И теперь носился по тайге, азартно учиняя разносы и подписывая бесчисленные приказы о наказаниях.
