столы. Светлова я к себе на пять пригласил. Раньше у полковника не получалось. Жук где-то ползает. С утра на месте нет. На то он и Жук. Может, послали куда… Сметанки добавь!
— А нетути! Уксус только…
— Давай уксус, гостеприимный ты наш. Знал бы, в магаз заскочил.
— Мог бы предупредить, я б сам заскочил.
На третьем пельмене Борисик схватился за телефон:
— Ну, и чего нарыли? Так… Так… Так! Давай адрес!
Прожевал, потянулся за следующим. Не выдержал:
— Мих, нашли Макарову. Квартиру она купила. На Центральном. В престижном доме…
— Заплатили, значит, женщине за молчание. Не поскупились.
— А ты думал, она сама ВИП-хоромы приобрела? На трудовую пенсию? Едем, что ли?
— Ешь, давай. Пусть твои бойцы сперва выяснят, не пустышка ли. Как с тем Прохорычем. Мало ли Марий Макаровых по России… устанешь бегать.
Со старшим Прохоровичем, в миру носившим гордое имя Петр, у них облом вышел. Как ни старался Гаврила, как ни выкручивал кренделя перед неприступной внучкой — нулевой результат. Та улыбалась натянуто. Отвечала однозначно. К деду пускать вообще не хотела. Потом уселась на кровати, так и просидела весь разговор.
Прохорович-старший чувствовал себя плохо. В ответах путался. Перескакивал с одной кочки на другую. О работе на заимке говорил многословно, но пусто. О яхте вообще ничего вспомнить не смог. Посетовал на судьбу — только все успокоилось, жить бы да жить, а уж некогда. А если и осталась пара годиков, так и те уже не в кайф.
— Вон, Катюха теперь сливки с мово молока-то сымаеть, телушка хитрючая, — кивнул дед на сидящую рядом внучку.
— Я те покажу телушку! — девица поднесла кулак прямо к дедову носу. — Котлет неделю не получишь! Переведу на хлеб и щи.
— Суровая, вишь! — одобрительно воспринял угрозу дедок. — Фамильный характер! Так что извиняй, ребята, а котлет я вам не отдам! Я ж до смерти голодным останусь. Знает, говёшница, во что бить. Вся в мою бабку, та была…
Лирическое отступление заняло около получаса. Гости выжидали удобного момента для перевода стрелок в нужном направлении. Девица нервно поглядывала на часы. Наконец дед выдохся.
— Ну, что там еще?
— А фуникулер у вас откуда?
— Фуни… что?
— Фуникулер.
— Это та штуковина, за которую тебя второй раз посадить грозились. Люльки на веревке, — пояснила внучка.
— Какая там веревка — канат! Вот и доверяй после этого бабам… — рассмеялся старик, обнажая беззубые десны. — Так там я и не бывал никогда…
— По ксерокопии его паспорта ту игрушку купили. Оформили на деда. Теперь вот маюсь и с ним. Никак покупателя найти не могу. И везде одна, хоть бы какой мужик нашелся…
— Чтоб клюнул на твои богатства? — захихикал старик. — Так в город ехать надоть. Наши вон, у своих баб за подолы держатся, их мильенами не заманишь. А с подолами у тебя дело швах… Водички-то принесешь?
— Не заслужил, — процедила Катюха, но пошла за водой.
— Вреть она, — зашептал Прохорович. — В жизни ничего никому не отдасть. Жадная — страсть! Все к рукам норовит прибрать, воспитал на свою задницу!
— А как ваш паспорт оказался у покупателя?
— Так ить… хто его знаеть… Могёт, украли. А могёт, взяли попользоваться.
— Значит, чужие заходили? Ну, около полугода назад.
— Эт вряд ли… Катюха чужих дальше сеней не пущаеть. Факт.
— Свои, значит…
— Дык, своих-то раз, два и обчелся. Рази что братан. Да женка евоная…
— А о Марусе Михайловне своей забыл? — на пороге появилась Катюха с кружкой. — Она как-то осенью наведывалась. Зазнобились когда-то с дедом. Та и взяла, коли кто копейку посулил. Продажная тварь.
— Ты чё мелешь, козява? Что б Маруся продалась! Да ни в жисть!
— Много ты понимаешь!
— А и понимаю! Они ж с Любкой по миру пошли, а ты: продажная… Сама такая! Ить с твоей подачи и пошли…
— Так! — Катерина ткнула кружку в беззубый рот и указала гостям на дверь: — Хорошего понемножку. Вот Бог. А вот порог. Желаю здравствовать! А упорствовать станете, полицию вызову. Издевательство над престарелым, я свидетель. А он уж три года как недееспособный.
— В такие минуты я начинаю сомневаться в своей профпригодности, — пожаловался Гаврила на обратном пути. — Железная баба!
— Это потому, что одна, — со знанием дела заступился за бизнес-леди Катюху Михей. — Вот и бесится. Два мужика завидных в гости заскочили, но ни один на ее прелести не то, что не клюнул, внимания не обратил.
— Зря, выходит, день потратили.
— Ну, не все нам отдыхать, мы ж люди обязанные. А насчет зря позволю с тобой не согласиться. Большего из этих не вытрясешь. Светиться нам опять же не резон. А по делу польза от дедового словоблудия кой-какая имеется. И девица лепту внесла. Чего смотришь? Сам не разобрался? Ну, во-первых, деду все же заплатили тогда. Прилично. А во-вторых, паспорт его взяла наша знакомая… Вернее, знакомая нашей знакомой. Что и требовалось доказать! Вот и складывается одно к одному, — заторопился вдруг Михей. — Поехали.
— Ты ж не хотел… — заметил Борисик за следующим холостяцким перекусом.
— Обстоятельства изменились. Правда, изменились они три дня назад. Как-то подустал я с этими заморочками. На работу пора…
— Видно, что устал. Ты опять у Вострикова подмоги просил? С какого перепугу в дело включаются люди с другой улицы?
— У генерала свои интересы в деле. Его поначалу просили, не нас. Ну и кадры у него классные — грязную работу за тебя сделают, спасибо потом не забудь сказать, благодарный ты мой. За свои сотки лучше берись, и повнимательней там. Документы на фуникулер оформляла та самая Мария Макарова. Либо помогала оформлять.
— Поварешкой мне по лбу! Не губерния — аквариум литров на двадцать. Так и трутся друг о дружку фигуранты, так и трутся! — убывая по указанному направлению, продолжал возмущаться Борисик.
— Чуть что, сразу звони.
Михей остался один на один с нетбуком. Просмотрел входящие. Погрузился в сферу интересов «тетушки Чарли». Ничего нового. Застой. Зато тут…
Он вернулся к записке тети Лены. Да, опоздал. Но ответить-то никто не мешает.
Уважаемая тетя Лена! Простите, что не успел среагировать на ваше послание. В нужный момент меня не было в городе. Если ваша просьба по-прежнему остается актуальной, пишите. Помогу, чем смогу.
Михей
Прочитал, вздохнул. Вот так всегда — помогаешь, кому не попадя, а близких оставляешь на потом. И еще… Как это он раньше не заметил? Вон, для Людмилы и Алёны он так и остался Михаилом. Матвей его тоже по-другому не называет. А соседке сразу назвался Михеем, именем, пользоваться которым разрешал только самым близким…
— Так и бывает, порой, родня, а
