под одеялом, потом встала, закуталась в махровый халат и подошла к зеркалу. Под глазами набрякли мешки, лицо бледное и помятое. «Красавица!» — прокомментировала Аня свое отражение. Сейчас она выглядела на свои тридцать семь и ни годом моложе.
Нужно срочно себя реанимировать. Война войной, а внешность — это святое. Аня приступила к комплексу косметических процедур. Спустя сорок минут она смотрела на себя в зеркало более радостно. Кожа порозовела и подтянулась, мешки под глазами практически исчезли, и осталась лишь легкая синева.
«Спасибо вам, производители качественной косметики!» — искренне поблагодарила она непонятно кого.
Аня тщательно причесалась, зачем-то померила новую блузку, сняла, снова надела халат, прошла на кухню, приготовила большую чашку кофе с молоком и тосты с сыром и помидорами, прижмуриваясь от удовольствия, съела два больших бутерброда, потом достала из коробки шоколадную конфету и сказала самой себе: «Завтра понедельник, завтра я начну разгружаться и питаться гречневой кашей с водой, а сегодня любыми способами нужно поднять себе настроение».
Она свернулась клубочком в большом кресле и решила навести порядок в мыслях и душе. Итак, Красовский мертв.
Он устроил охоту за Аней, попытался организовать наезд и нападение в подъезде, но сейчас его уже нет, и она может вздохнуть спокойно. А сам он с собой покончил, или же ему кто-то помог, ее не касается. Также Аню не касается и то, что Алина знала Красовского и, возможно, была его любовницей. Официальная версия следствия — самоубийство Красовского. Пусть так и будет, она больше ничего не станет узнавать и выспрашивать, и пусть все идет своим чередом.
«Не надо бежать впереди паровоза» — так всегда говорит ее мудрая мама, а маме скоро семьдесят, и уж кто-кто, а она в жизни понимает побольше остальных. Может быть, рассказать все родителям? В конце концов, ее отец обожает детективы, и эта любовь передалась Ане. Ане всегда было скучно читать про дамские переживания, особенно ее бесили тургеневские барышни, бесконечно гуляющие по саду и так же бесконечно страдающие. Она с двенадцати лет обожала Агату Кристи, потом зачитывалась Чейзом, Сименоном, Стаутом и прочими корифеями детективного жанра. Мисс Марпл и Эркюль Пуаро, Ниро Вульф и отец Браун, Холмс и Мегрэ — для Ани эти персонажи стали вполне себе живыми людьми, можно сказать, близкими родственниками.
Папа приходил с работы, заговорщически подмигивал и подчеркнуто лениво начинал открывать портфель. Аня, предвкушая, поскуливала от нетерпения рядом. Папа доставал книгу и победно смотрел на дочь. Аня выхватывала вожделенный томик, прижимала к сердцу и подпрыгивала.
Дальше начинался диалог:
— Я читаю первый.
— А я, а я?
— А что с уроками?
— Сейчас, уже немного осталось!
Определенно, детективные романы были прекрасным стимулом для хорошей учебы.
Став немного постарше, вслед за отцом открыла для себя Юлиана Семенова и не на шутку увлеклась историей абвера. И когда ее ровесницы вздыхали над очередным слезоточивым романом «для девочек», Аня хмурила брови, пытаясь разобраться в хитросплетениях немецкой разведки.
— Папа, а Штирлиц, он ведь разведчик?
— Да.
— Ну, тогда получается, что его противники тоже разведчики?
Родители переглянулись и усмехнулись:
— Нет, дочура, это наши ребята разведчики, а их противники — подлые шпионы.
Из оцепенения ее вывел звонок стационарного телефона.
Аня не отключала стационарный телефон специально для родителей. Конечно, она обеспечила их сотовой связью на случай необходимости и даже купила папе недешевый мобильный, чтобы он мог похвастаться в кругу приятелей дочкиным подарком. Маме Аня отдала свой старый телефон. И все же им гораздо привычнее было звонить дочери на «домашний телефон», так они его называли. Ане порой тоже нравилось разговаривать с домашней трубки, она знала, что на стационарный номер могут позвонить только пять самых близких людей: родители, Коля, и пара подруг — Алина и Люба, больше домашний номер не знал никто. Этот домашний номер очерчивал некий защитный круг ее личного пространства, и она только усмехалась, когда ее спрашивали, а зачем она платит за стационарный телефон, это же нерационально! «Моя маленькая прихоть», — улыбалась Аня.
Она услышала родной звонкий голосок, сердитый Коля интересовался, когда же мама поведет его в кино на мультик — все ребята в классе и во дворе уже посмотрели, а он еще нет.
Они шли в кино, держась за руки, и Коля, захлебываясь от счастья, что мама рядом, не работает, не уехала, и не занята своими взрослыми делами, звенящим голоском рассказывал ей новые детские анекдоты, останавливался на полуслове, сам себя перебивал, прижимался к Ане и по-щенячьи улыбался, сияя жемчужными зубками и яркими карими глазами.
Аня в очередной раз чувствовала себя преступницей. Нельзя мамам так много работать. Мамы должны сидеть дома и воспитывать детенышей, то, что сейчас я не успею ему дать, не смогу восполнить никогда. Потом он будет старше, и совсем другой, и не будет подпрыгивать и трясти мою руку, и внезапно останавливаться и обнимать меня. Как же, как же это все суметь совместить, найти ту золотую середину между необходимостью работать и уделять достаточное внимание сыну, и еще не забыть про свою собственную личную жизнь. Как только мелькнула мысль про личную жизнь, Аня тут же твердо сказала себе: «Сегодня такой чудесный день, и я не собираюсь его портить ненужными рассуждениями».
Они посмотрели мультик, во время сеанса сгрызли по пакету попкорна, после кинотеатра зашли в пиццерию, уплели по огромному куску пиццы и, уже сверх намеченной программы, зашли в «Селу» и купили Коле новую футболку с настоящим маленьким компасом на груди. День удался на славу.
Дома Коля разлегся поперек дивана, разложил вокруг себя комиксы и удовлетворенно переваривал пиццу, Аня в ванной загружала стиральную машину.
— Мам, тебя к телефону, — прискакал Коля.
Аня взяла трубку, на экране высветилось АЛИНА.
Она произнесла дежурное «Алло», но ответа не было. Тишина, потом в трубке зазвучали сдавленные вздохи…
— Алина, я слушаю! Алина, что произошло, ты плачешь? Алина, подожди, успокойся, что случилось, давай по порядку…
В трубке безнадежно плакала Алина и не могла никак остановиться и хоть что-то сказать… Никогда за те двадцать или нет, не двадцать, а двадцать три или даже двадцать четыре года их знакомства Аня не видела и не слышала Алину плачущей. А сейчас Лина рыдала так громко и отчаянно, что Аня перепугалась и дрожащим голосом начала ее уговаривать, как ребенка:
— Алиночка, киска, не плачь, давай-давай, успокойся и расскажи, что произошло.
Но это не помогло, она не смогла добиться от Алины ни одной внятной фразы, и тогда Аня решила сменить тактику.
— Прекрати истерику и
