— А не кажется ли вам, — прервала я затянувшееся молчание, во время которого Маринка успела сварить новую порцию своего замечательного кофе, — что убить Аркадия Сергеевича и покушаться на жизнь его жены мог Станислав Сергеевич? У Белкиных детей не было, следовательно, все состояние в случае их смерти должно перейти к нему? Он же легко мог воспользоваться ключом от квартиры Демьяновой, который предположительно был у Аркадия Сергеевича.
— По-моему, довольно логичное предположение, — высказался Кряжимский, — осталось найти этому подтверждение в виде пистолета или хотя бы ключа. Но я бы не забывал и о реплике твоей соседки, произнесенной в критической ситуации. «Шерше ля фам», как говорят французы.
— Сергей Иванович, — я подняла на него восхищенный взгляд, — вы просто гений! Как же я могла забыть о невесте Аркадия Сергеевича! Все, я собираюсь и отправляюсь к ней.
— Может, возьмешь с собой Виктора, — предложил Кряжимский, — если Елена Новгородцева — убийца, то это было бы не лишним.
Я не успела ответить, что пока хочу только разведать обстановку, как в приемной раздался настойчивый звонок. Маринка, конечно, заперла дверь, когда мы собрались на совещание у меня в кабинете. Она встала, пробурчав: «Снова к тебе читатели со своими предложениями», и пошла отпирать.
Виктор поднялся и вопросительно посмотрел на меня, что должно было означать: «Ну что, я могу быть свободен?» Поэтому я молча кивнула, и он вышел вслед за Маринкой. Кряжимский закрыл свой склерозник, куда заносил ценные мысли, и собрался подняться, когда в кабинет влетела взволнованная Маринка.
— Там по твою душу, — ей стоило огромного труда понизить голос, — молодой человек с усиками, в цивильном, говорит, старший лейтенант Левченко. Я сказала, что узнаю, на месте ли ты. Будешь с ним встречаться или… — Она повела глазками, предлагая выпроводить незваного посетителя.
— Не надо, — не скрывая досады, ответила я, — это тот, что приезжал на убийство в Инкину квартиру. Придется поговорить с ним. Надеюсь, что он долго меня не задержит. Вы побудете со мной? — повернулась я к Кряжимскому.
Сергей Иванович снова опустился в кресло, пробормотав, что он всегда в моем распоряжении. Никогда не известно, как обернется беседа с представителями закона, поэтому хорошо в таких случаях иметь рядом с собой адвоката или по крайней мере свидетеля. Лучше двоих, конечно, но Кряжимский с его житейским и профессиональным опытом мог вполне заменить не только двоих, но и троих. Поэтому я подмигнула ему и достала из пачки сигарету.
Маринка впустила гостя и нехотя закрыла за ним дверь.
— Здравствуйте, Ольга Юрьевна, — официальный тон Левченко не предвещал ничего хорошего.
— Здравствуйте, Алексей Владимирович, — в тон ему произнесла я и закурила, — садитесь, пожалуйста.
— Спасибо, присяду, — сдержанно улыбнулся он. Не понятно, то ли поправил он меня, то ли случайно перефразировал произнесенный мною глагол.
Он расстегнул свой красно-синий новенький пуховик и опустился в кресло, покосившись на Кряжимского.
— Можете снять куртку, — предложила я, — у нас не холодно.
— Пожалуй, сниму, — сухо согласился он, из чего я заключила, что разговор предстоял не короткий.
— Это мой заместитель, — представила я ему Кряжимского, — Сергей Иванович. Надеюсь, он нам не помешает.
Левченко неопределенно пожал плечами, показывая, что было бы лучше поговорить наедине, но я сделала вид, что не поняла его намека.
— Вот и прекрасно, — улыбнулась я, — не желаете? — пододвинула пачку «Винстона» на край стола, поближе к старлею.
— Спасибо, у меня есть, — лейтенант достал из планшетки небольшую записную книжку. — Мне нужно задать вам несколько вопросов, Ольга Юрьевна, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами.
— Да, да, — кивнула я, — я вас внимательно слушаю. Только прежде я бы хотела уточнить, ваш визит неофициальный?
— Неофициальный, — вздохнул лейтенант, всем своим видом показывая, что он вынужден это признать, хотя был бы не прочь, если бы наши отношения приняли более определенный характер. — А вы с Людмилой Николаевной Белкиной, вдовой Аркадия Сергеевича Белкина, оказывается, подруги… — Левченко пристально, с едким намеком посмотрел на меня.
— Смотря что вы понимаете под словом «подруги», товарищ старший лейтенант, — спокойно возразила я, решив, что его следует немного осадить, хотя и понимала, откуда ветер дует.
— Именно так назвала вас сама Белкина, когда вчера давала объяснения нашему сотруднику. И вы косвенно подтвердили ее показания, заявив, — он заглянул в записную книжку, — что приехали в дом Людмилы Николаевны по ее приглашению.
— Я не могу приказать кому бы то ни было называть меня своей подругой, — рассуждала я вслух, искоса поглядывая на Кряжимского, — это, как вы сами понимаете, не унижает моих чести и достоинства. Лично я ее своей подругой не считаю, а приглашение в дом было вызвано сугубо деловыми причинами.
— Но, надеюсь, вы не будете отрицать, что знакомы с Людмилой Николаевной Белкиной?
— Нет, — покачала я головой, — этого я не отрицаю.
— И как давно вы с ней знакомы? — воодушевился он.
— Я познакомилась с ней на следующий день после того, как был убит ее муж.
— Зачем вы приходили к ней на квартиру?
«Интересный вопрос, — подумала я, — на который я не обязана отвечать». Но меня не покидала надежда, что я смогу выдержать вежливую форму ответов.
— Я бы не хотела обсуждать эту тему, товарищ старший лейтенант, — сделала я кислую мину. — А зачем вы приехали вчера к ней в дом?
— На этот вопрос я бы тоже не хотела отвечать.
— Ольга Юрьевна, — лейтенант нервно тронул щеточку усов, — отказываясь отвечать на мои вопросы, вы ставите себя в двусмысленное положение.
— Вот как? — во мне закипело негодование. — Объясните, в чем же, с вашей точки зрения, заключается эта двусмысленность?
— Мне показалось, госпожа Бойкова, — с наигранным сочувствием произнес Левченко, — что мы могли бы найти общий язык. Но вы не хотите идти навстречу органам дознания. А двусмысленность вашего положения в следующем. Это вы, Ольга Юрьевна, в сговоре с Белкиной, воспользовавшись вашим знакомством с гражданкой Демьяновой, проникли в ее квартиру, ловко прикинувшись больной, отперли дверь изнутри своей подельнице — Белкиной, чем та и воспользовалась. Она застрелила своего мужа и тяжело ранила его любовницу, а потом ушла. Вы же остались в квартире. Надеялись на то, что никто не подумает на соседку, и вот тут-то ошиблись, Ольга Юрьевна. У нас в органах не одни дураки работают. Так что лучше признаться во всем сразу, раз уж все равно я раскусил ваш злобный сговор с гражданкой Белкиной. Суд учтет ваше чистосердечное признание. Оформим показания как явку с повинной. Я специально не стал вызывать вас повесткой. Воспользуйтесь же этим шансом, признайтесь. Вам сразу станет легче, — увещевал он меня.
Ну, такого я даже от ментов не ожидала! Нет, все понятно, у них план и все такое. Начальник давит, на начальника — еще более важный начальник, но хоть какие-то мозги нужно иметь!
Я смеялась, наверное, минут пять после того, как лейтенант закончил свою прочувствованную речь. Что и говорить, повеселил, Алексей Владимирович, товарищ старший лейтенант! Кряжимский деликатно прикрывал губы и регулярно продирал горло судорожным кашлем, чтобы Левченко не засек его усмешки.
— Алексей Владимирович, — справилась я наконец с охватившим меня возмущением, — даю вам честное слово, что никому, ни одной живой душе я не расскажу о нашем разговоре, если вы мне откровенно скажете, как вам пришла в голову такая бредовая идея? Неужели вы и вправду верите в то, что сейчас здесь нам наплели? Ну, может, вы хотя бы назовете мотив, который меня заставил действовать так, как вы только что поведали, а? Был у меня такой мотив?
— Она могла дать вам денег, — насупившись, произнес лейтенант.
— Я что, похожа на нищую, которая может продаться за несколько грошей, а, лейтенант? Слава богу, на хлеб я себе сама зарабатываю, да и не только на хлеб. Так что этот мотив, как говорил товарищ Штирлиц, не связывается. Другого у вас нет?
— Она могла вас шантажировать, — не сдавался Левченко.
— Вот здесь вы правы, — серьезно сказала я, — могла. Только не шантажировала, потому что нечем меня шантажировать. Это я бы могла шантажировать полгорода и жить припеваючи, или, как сейчас говорят, курить бамбук где-нибудь на Майорке или на Таити — люблю теплый климат. Но я этого не делаю, потому что мне неинтересно шантажировать. Мне интересно докапываться до сути людских поступков и рассказывать о них другим людям, чтобы те, другие, задумывались и становились от этого лучше.
Лейтенант по мере того, как я высказывала свои мысли, становился все краснее и краснее, и когда я завершила свой патетический монолог, сидел передо мной бордовый, как свекла. До него, видно, дошло, как он лопухнулся. Многие варятся в собственном соку, поэтому из-за своей ограниченности или по каким-то другим причинам пестуют первую пришедшую им в голову догадку, превращая ее в идефикс.
