Глава 16
Шесть часов спустя Дол Боннер сидела на подоконнике, прихлебывала горячий чай из чашки и смотрела на залитый солнцем газончик.
Она пришла к выводу, что у нее нет безопасного окольного пути. Либо ей придется прыгнуть через пропасть, либо бросить все это дело. Шанс форсировать события с меньшим риском у нее был, и весьма приличный, но когда около десяти утра двое полицейских привезли де Руде и освободили его, этого шанса не стало. Дол видела, как де Руде вылезает из машины и требует проводить его к Мартину, по нему не было заметно, чтобы он горевал, и он совсем не походил на человека, сломленного допросом.
Шервуд уехал на заре, но теперь объявился снова.
С ним был Брисенден, они заперлись в игральной комнате и допрашивали Лена Чишолма. Лен объявил патрульному у своей двери, что проснулся, хотя тот и сам бы догадался по его громким, протяжным и жалобным стонам с похмелья. Инспектор Кремер отбыл.
Дол так и не поспала и сознавала, что голова у нее не такая ясная, как хотелось бы. Солнечный газон казался ей картинкой из сна: такой пышный и манящий, он одновременно таил в себе какую-то угрозу, а какую - она не могла понять. Мозги у нее были как каша, и с этим приходилось мириться. Ей не удавалось лечь и заснуть: мучила мысль о необходимости решиться, она знала, что должна сделать это, уже несколько часов, все время, пока уклонялась от своего долга. Это началось, когда Дол впервые услышала рассказ де Руде в игральной комнате.
У нее возникло убеждение, бывшее прежде всего лишь слабой догадкой. Ничего удивительного, что с этой уверенностью, поселившейся в ее голове, ей было не до сна. Ее терзала мысль, что, пойди она к Циммерману с тем, что знала, в десять часов, а не в два, он и сейчас был бы жив. И все давно кончилось бы.
Теперь Циммермана не было, и идти ей было не к кому. Это вызывало у нее отчаяние.
Она уж думала пойти к Шервуду, сообщить ему свои факты и смириться с поражением. Но, присмотревшись к его методам, стала сомневаться, что он доведет дело до конца как надо. А дело стоило того. С убийцы Сторса и Циммермана следовало снять маску. Дол даже решила напасть на де Руде с тем оружием, что у нее было, но передумала: это было безнадежно. Потом размышляла, как заманить в западню Джэнет, чтобы та призналась, но отвергла и эту мысль. Один неверный шаг - и все рухнет.
Как только она откроет то, что ей известно, на нее обрушится вся мощь хитрости и отчаяния, если только она не сможет нанести упреждающий удар.
Итак, наконец она приняла решение. Голова была по-прежнему тяжелой, но зато появилась решимость.
Она сделает этот прыжок. Ничего другого не остается.
Дол проглотила остатки чая, встала и пошла к зеркалу, взглянула в него на себя и пробормотала:
- Выглядишь как грязь на берегу после отлива.
И чувствуешь себя не лучше. - Немного причесала волосы, припудрилась, покусала губы зубами, нанесла помаду и пошла к чемоданчику, стоявшему на столе. Открыла его, отстегнула пистолет "холкомб" с крышки чемодана, проверила обойму и передернула затвор. Переложила пистолет в свою сумочку.
С сумочкой под мышкой спустилась вниз и сказала полицейскому в холле, что хочет видеть Шервуда.
Полицейский прошел в игральную комнату, вернулся и сказал, что она может войти.
На Лена Чишолма Дол даже не взглянула. Он сидел, крепко упершись локтями в подлокотники стула, опустив голову и бережно поддерживая ее руками.
На Брисендена тоже внимания не обратила, он стоял, как всегда свирепый, как пес на привязи, и сразу обратилась к окружному прокурору:
- Я хочу пойти поговорить накоротке с Мартином Фольцем. А вас предупреждаю на тот случай, если вы проинструктировали своих людей никого из нас не выпускать из поля зрения. Пусть за нами никто не следит. Мне нужно поговорить с ним тет-а-тет. Если у меня все получится, как задумано, я вам все подробно доложу.
- Что за идея? - Шервуд посмотрел на нее без энтузиазма. - Давайте-ка лучше выложите мне все сейчас.
- Вот этого я не могу сделать. Может, и выкладывать нечего. Я не собираюсь с ним сбежать. Мы останемся в Берчхевене. Можете мне доверять, и я не стану пытаться его задушить.
Шервуд посмотрел на нее в раздумье. Наконец пожал плечами:
- Разрешаю, только из имения не уходите.
- Прикажите своим людям, пожалуйста.
Шервуд повернулся:
- Вы слышали, Квил? Скажите ребятам, что мисс Боннер и Фольц идут погулять и не надо их беспокоить.
Сержант вышел, Дол последовала за ним.
Она спросила у патрульного в холле, где Мартин с Сильвией, и он послал ее в оранжерею. Там она их и застала. Мартин растянулся на кушетке в нише, закрыв глаза, а Сильвия сидела на краешке кушетки и гладила его по лбу. Ее пальцы едва касались кожи, двигались нежно, ласкали. Они застыли, как только она увидела Дол, и глаза ее взглянули устало и осуждающе. Мартин пошевелился и сел.
- Что-нибудь... новенькое? - спросила Сильвия.
- Нет, Рэфрей, - коротко бросила Дол. - Что было бы с мужчинами без их ангелов-хранительниц?
Но я собираюсь разлучить вас. Мне в голову пришла одна мысль, и я хочу обсудить ее с Мартином.
- Я с ним ничего не обсуждаю. Он для этого не создан.
- Со мной обсудит. Ты не откажешься, Мартин?
- Конечно нет, - ответил он без особого удовольствия. - Говори.
Дол покачала головой:
- Не здесь. Я тебя уведу. Хочется поговорить тет-а-тет. Пойдем.
Сильвия встала, поджав губы.
- Я знала... что-то случилось. Когда ты вот так выглядишь, я всегда предчувствую плохое. Дол... я больше не вынесу! Не понимаю, как выносят другие!
И ты... такая чертовски загадочная...
- Нет во мне ничего таинственного, просто я хочу пройтись с Мартином по свежему воздуху. Получить у него консультацию. Это полезнее для его нервов, чем сюсюканье с тобой. Тебе тоже хорошо бы чем-нибудь заняться. Пойди на кухню, испеки пирог. Пошли, Мартин.
Наконец им удалось уйти, а Сильвия стояла и смотрела им вслед. Вместо того чтобы сразу выйти из дому, Дол провела Мартина вдоль бокового холла, прошла на восточную террасу, всю залитую солнечным светом, как и весь хорошо ухоженный склон холма, простиравшийся перед ним. Дол сказала:
- Пойдем здесь, - и стала спускаться прямо по траве, пренебрегая дорожкой. Мартин держался с ней рядом, сварливо бубня:
- Не выношу уходить из дому далеко, дальше двадцати ярдов, потому что кругом шныряют проклятые копы.
Дол буркнула что-то неразборчивое. Еще через пятьдесят метров Мартин остановился и потребовал от Дол ответа.
- Куда это мы собрались? Я вниз не пойду.
Дол смотрела на него в упор:
- Это самое тихое место. Лужайка под кизилом у пруда. Копы туда не пойдут... ты знаешь, считается, что я им помогаю. Нам никто там не помешает.
Мартин упрямо покачал головой:
- Нас и тут никто не услышит. Что ты хочешь обсудить?
- Ну Мартин, - укорила его Дол, - где же твоя обычная галантность? Мне хочется поговорить с тобой именно на лужайке. Может у меня быть каприз?
Боже, стоит мне только захотеть, и тебя туда притащат шестеро здоровенных копов. Они меня высоко ценят с тех пор, как я нашла твои перчатки. Ни в чем мне не могут отказать. Но мне хочется, чтобы там были только мы с тобой, вдвоем.
Ей казалось, что она улыбается ему. Сердце у нее гулко билось в груди. Дол боялась только, как бы не выдать себя раньше времени, иначе ее план не сработает. Она знала, что он вполне способен повернуться и возвратиться в дом, но если ей удалась улыбка такой, какой Дол пыталась ее изобразить, он пойдет с ней... Должен. Она уверенно повернулась и двинулась вниз по склону.
Он шел за ней. Ей очень хотелось, чтобы сердце перестало так бешено биться, но, видно, ей не хватало хладнокровия. Они прошли мимо пруда, вышли к зарослям кизила. Наклонившись под ветками, пролезли на лужайку.
Дол спросила:
- Ты здесь не был с тех пор, как это случилось? - Она протянула руку. - Вот дерево, к которому привязали проволоку... вот к этому суку. А вот скамейка, которую перевернули, копы поставили ее на место. Что это? А, колышки, ими отметили, где скамейка лежала. - Она села на скамейку и вздрогнула. - Здесь, конечно, не холодно, но когда приходишь сюда с солнечного склона, кажется, что зябко и ужасно темно. Садись, Мартин. Не стой с таким видом, будто вот-вот бросишься наутек. Мне в самом деле надо с тобой поговорить.
Он опустился на краешек скамьи на другом конце, футах в четырех от Дол, и капризно произнес, тоном, который Сильвия называла фальшивым:
- Ну ладно, говори.
Дол не смогла себя заставить взглянуть на него.
"Сейчас, - думала она, - лучше на него не смотреть". Она уставилась на траву у себя под ногами и сказала, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно будничней:
- Я хочу поговорить с тобой о признании. Множество людей признается в разных проступках. Священникам признаются в грехах, больших и малых, мужьям и женам, братьям и сестрам, матерям и друзьям - в различных ошибках и обидах. Признаются по своей воле и по принуждению. Кажется, это инстинкт, и устоять против него невозможно. Ты так не думаешь?
