— Подождите, — вдруг приказал тот. — Я пойду с вами.
— Конечно, ваша помощь всегда очень полезна, — ответила мадам Изольда, метнув на него короткий испепеляющий взгляд.
— Вы могли бы и поблагодарить меня, — сказал Дортмундер с неприятным смехом и припустился вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньку и звеня своими убийственными шпорами.
Нам осталось только пойти следом.
— Что, очень плохо? — прошептала мадам Изольда.
— Очень, — тоже шёпотом ответил я. — Она мертва.
Теперь уже мадам Изольда побелела так, что на лице пылали лишь накрашенные губы.
— О нет, — прошептала она, ухватившись за перила. — Как ужасно!
— Она… это кошмарное зрелище, — подтвердил я.
Когда мы поднялись на второй этаж, герр Дортмундер уже стучался в дверь Макмиллана, громко восклицая:
— Откройте, откройте!
Макмиллан отреагировал не спеша, словно открывать двери было ниже его достоинства. В ответ на официальный тон, которым заговорил Дортмундер, он высокомерно закатил глаза.
— Вас так много! — слабым голосом сказал он. Макмиллан был уже почти полностью одет, не хватало только галстука на шее.
— Так будет лучше, — попытался я успокоить его. — Ведь должен же кто-то давать показания.
— Ах да. Что ж, — ответил Макмиллан, отступив в сторону, — вам же нужно знать, что говорить полиции.
Входя последним в комнату Макмиллана, я увидел краем глаза, что Майкрофт Холмс отвлёкся от своих шахмат и стоит у подножья лестницы, глядя вверх. Я посетовал, что не могу попросить его присоединиться, но это было бы неприемлемо и для Макмиллана, и для Дортмундера, так что пришлось смириться с его отсутствием. Я отошёл в угол, чтобы не создавать около тела толчеи.
Мадам Изольда горестно смотрела на Франсуазу, и я видел, что её глаза полны слёз. Она несколько раз с трудом сглотнула и наконец заставила себя оторвать взгляд от мёртвого тела.
— Скажите мне… — начал герр Дортмундер.
Макмиллан принялся рассказывать об обстоятельствах смерти Франсуазы, несколько раз подчеркнув, что намеченной жертвой был он сам. Затем, выпятив челюсть и глядя прямо в глаза Дортмундеру, он заявил:
— Я ни в коем случае не желаю быть втянутым в разбирательства.
— Но почему же, если покушались на вас? — настойчиво спросил Дортмундер.
— Именно потому, что покушались на меня, вы, кретин. Если моё имя будет упомянуто в связи с расследованием, будет ещё одно покушение. — Последнюю фразу, на мой взгляд, не следовало воспринимать в качестве неоспоримой истины.
Но герр Дортмундер медленно кивнул:
— Да. Но это можно устроить. — Он подал знак мадам Изольде. — Пусть кто-нибудь из слуг принесёт брезент. — И, прочтя несогласие на её лице, добавил резко, словно ударил хлыстом: — Побыстрее, мадам.
А я тут же вспомнил холодную жестокость, с которой он накануне вечером убивал Энгуса.
Кивнув в знак капитуляции, она отошла к стене и дважды дёрнула за сонетку.
— Ганс и Эрнст сейчас придут. Приказывайте им сами.
Из дневника Филипа Тьерса
Только что пришло сообщение от М. X. о том, что он наконец обнаружил Г. и будет сопровождать его и Макмиллана в Англию, хотя они, вероятно, не воспользуются поездом «Меркурий». М. X. считает, что такие экстраординарные меры привлекли бы к миссии нежелательное внимание. Это хорошая новость, и пришла она как раз тогда, когда мы все в ней очень нуждались. Однако он предупредил меня, чтобы я ни в коем случае не пытался связаться с ним, поскольку это может многократно увеличить опасность, которой они подвергаются, а она и так очень велика.
Г. был ранен, хотя и не очень серьёзно. М. X. ожидает, что путешествие возобновится ещё до вечера.
Пока Ганс и Эрнст заворачивали мёртвую Франсуазу в брезент, чтобы унести в каморку, которую она занимала при жизни, взволнованный Макмиллан был занят приготовлениями к отъезду. Как только тело унесли, он тоже покинул комнату и поспешно спустился вниз, чтобы быть как можно дальше от того места, где девушку настигла смерть. Его тревога всё возрастала, он становился всё более и более раздражительным, безостановочно вышагивал по гостиной, пил попеременно шнапс и кофе, обрушивался с бранью на слуг, если те осмеливались приблизиться к нему. Довольный тем, что никто не укажет на его присутствие при смерти Франсуазы, он изо всех сил пытался сделать вид, будто ничего не знает о случившемся. У него не было ни малейшего желания возвращаться в комнату, и он приказал мне заняться сборами.
— Это понадобится вам, — сказал он, вручая мне ключ.
— Что открывать этим ключом, сэр? — со всей возможной вежливостью спросил я. Про себя я уже решил, что отброшу самые неприглядные стороны характера Джеффриса и попытаюсь оказаться приличным слугой. Вряд ли Макмиллан согласился бы слушать жаргон отбросов общества или речь низшего сословия. Пусть кто-нибудь другой решает, что же на самом деле означало моё поведение: попытку приподнять образ Джеффриса или же, наоборот, погубить Гатри. Я же считал, что от Джеффриса вполне можно было этого ожидать.
— Замок, конечно, болван, — фыркнул Макмиллан, но потом всё же объяснил: — В шкафу стоит небольшая шкатулка. Откройте шкаф и достаньте её. В ней найдёте длинный кожаный футляр, в котором лежит карта. Ни в коем случае не прикасайтесь ни к футляру, ни к карте. Футляр даже не открывайте, до карты не дотрагивайтесь, она должна находиться точно в том самом положении, как и сейчас. — Он проглотил остатки шнапса и пробормотал: — Здесь даже нормального виски сделать не могут.
— Я сейчас же займусь этим, сэр, — с поклоном ответил я, желая поскорее обуться. Не самое страшное из событий сегодняшнего дня, но мои ноги от холодного пола начали болеть.
Быстро поднявшись по лестнице, я вошёл в комнату Макмиллана, стараясь не наступить на то место, где недавно лежала Франсуаза. За последние дни вокруг меня произошло слишком много случаев насильственной смерти, и это давило на меня тяжёлым грузом. Зашнуровывая башмаки, я попытался напряжением воли изгнать эти воспоминания из головы, а затем принялся собирать и укладывать одежду Макмиллана. Я решил сначала собрать его вещи, а затем заняться своими, ибо был полностью уверен, что он будет весьма недоволен, если я отдам преимущество своим вещам.
Мои занятия прервал стук в дверь. Мгновением позже в комнату вошёл Майкрофт Холмс во всём своём восточном великолепии.
— Жаль девушку.
— Действительно, — с чувством ответил я. — Какова бы ни была её жизнь, она заслужила лучшего конца, чем тот, что постиг её.
— Если бы у меня было время, следовало бы взять остатки вина из этой злосчастной бутылки и определить, каким ядом её отравили. Но, — он развёл руками, — это привлечёт к Камиру излишнее внимание и может породить вопросы, на которые мне будет затруднительно ответить. Поэтому мне придётся лишь ограничиться предупреждением: будьте предельно осторожны. Наши враги, а их множество, поставили на карту всё и не позволят никому, тем более вам или мне, встать у них на пути. — С этими словами он низко поклонился и оставил меня в одиночестве продолжать мою работу.
Шкатулка, о которой предупреждал Макмиллан, обнаружилась за огромным чемоданом, и я без труда достал её. Это была прочная обшитая кожей коробка с медными углами, примерно двадцати четырёх дюймов в длину, шестнадцати в ширину и десяти в высоту. Массивный замок легко открылся одним поворотом ключа. Подняв крышку, я увидел, что на дне действительно лежит длинный чехол, запертый на изящный бронзовый замочек. Осторожно встряхнув чехол, я услышал шелест бумаги. Вне всякого сомнения, именно здесь Макмиллан держал пресловутое Соглашение. По крайней мере, оно хранилось под двумя замками: хоть небольшое, но утешение. Подперев шкатулку парой башмаков, я прикрыл её сверху охотничьей курткой и бриджами.
В этот момент снизу донёсся стук в парадную дверь, я услышал, как она отворилась и строгий голос потребовал мадам Изольду.
Решив, что это, должно быть, полицейские, вызванные с утреннего обхода, я бросил свои занятия и, выйдя из комнаты, взглянул вниз. Герр Дортмундер направлялся навстречу двоим мужчинам. Констебли, решил я, или что-то в этом роде. До меня донёсся звон его шпор, когда он с каждым шагом, казалось, воздвигал барьер между констеблями и присутствовавшими в доме. Поняв, что нужно спешить, я вернулся в комнату Макмиллана и закончил упаковку вещей не столько аккуратно, сколько торопливо. Довольный тем, что можно наконец отправляться в путь, я прошёл в свою комнату, взял шляпу, сюртук и саквояж и дёрнул за сонетку, чтобы вызвать слуг для переноса багажа в экипаж: даже если мы собираемся ехать на поезде, то не можем же идти на станцию пешком.
Оглядываясь по сторонам, я не заметил Майкрофта Холмса. Конечно, я имею в виду его турецкую ипостась, Камира. Хотя мне очень хотелось знать, куда он мог деваться, я понимал, что задавать этот вопрос окружающим было бы неблагоразумно. Возможно, подумал я, удастся услышать что-нибудь из разговоров слуг. Я старательно прислушивался, но, увы, безрезультатно.
