заставить вас чувствовать то, что вы не должны чувствовать.
Рука об руку, бок о бок, мы прокрались в коридор и позволили темноте окутать нас. В коридоре не было ничего интересного. Насколько я мог судить, он находился в таком же запущенном состоянии, как и остальная часть машинного цеха. Коричневая плитка пола с ямами деформировалась и отслаивалась по углам, обнажая под собой грязную, засохшую замазку. Стены из шлакоблока потрескались и покрылись плесенью. Когда наши глаза привыкли к мраку, мы смогли увидеть, что коридор не так уж и далеко. В левой части коридора стояли старые часы, а также пустой стеллаж, где когда-то хранились табели учета рабочего времени. Стрелки часов навсегда остановились на трех часах пополудни. Время увольнения.
В правой части коридора было три двери. Две из них вели в мужской и женский туалеты. Мы сначала исследовали их. В обоих туалетах не было мебели. Из стен и пола торчали трубы из ПВХ. Медные трубы были давно разворованы. Стены были покрыты выцветшими граффити. Большинство из них выглядели так, будто были написаны десять лет назад, ссылались на политиков и поп-культуру, которые уже не были актуальны. Грубые лозунги напомнили мне мужской туалет в "Одессе", как раз перед тем, как мы нашли Сондру, спрятавшуюся под моим "Джипом". Уже казалось, что это было миллион лет назад. Я вдруг почувствовал себя старым и усталым. Не утомленным. Не измотанным. Чертовски усталым.
Дым был уже осязаем. Я все еще не знал, что горит, но не думал, что это здание. Воздух имел привкус сажи. Я задавался вопросом, сколько еще мы сможем им дышать. Мои глаза и нос начало жечь.
- Пойдем, - сказал я. - Здесь не повезло.
Третья дверь открылась в комнату отдыха. Там было несколько круглых столов и несколько стульев, ни один из которых не выглядел безопасным для сидения. У стены стояли три пыльных торговых автомата: один для газировки и два для конфет и нездоровой пищи. Все они были пусты, но в остальном выглядели в приличном состоянии. Я задумался, почему компания по производству торговых автоматов просто оставила их здесь, и решил, что, возможно, это не так. Возможно, они принадлежали механическому цеху. На стене висела старая доска объявлений, шатко державшаяся на одной оставшейся петле. В некоторых местах доска была порезана и порвана. На ней все еще висели пожелтевшие бюллетени - инструкции по охране труда и здоровья, правила техники безопасности, политика равных возможностей при приеме на работу и сексуальных домогательств. Все это были вещи, которые больше не имели значения для мужчин и женщин, когда-то работавших здесь. Если повезет, то после закрытия цеха эти сотрудники перешли на другую работу, и у них были новые процедуры OSHA и правила безопасности, которым они должны были следовать. Альтернатива была столь же удручающей, как и наше мрачное окружение. Безработица в Америке начала XXI века - живая смерть в мире, где даже работа в телемаркетинге ушла за границу, а единственная работа, которую можно было найти, - это временная. Нет места ни гордости, ни достоинству, ни честному труду за честную зарплату. Фондовый рынок рос в прямой зависимости от вашего падения. Лучше было умереть.
Но я еще не был готов умереть. У меня все еще была работа, надеюсь. В данный момент это было единственное, что меня еще поддерживало. Это и Вебстер, если его не забрали после перестрелки служба контроля за животными или хозяин дома. Я вдруг очень соскучился по своему коту и задумался, что он сейчас делает. Прятался ли он в квартире, наблюдая за криминалистами и гадая, когда я вернусь домой? Не шипит ли Вебстер на них в раздражении, требуя, чтобы злоумышленники хотя бы покормили его перед уходом?
Мой вздох был тяжелым. Как и мое сердце.
- Что случилось? - спросила Сондра.
- Ничего, - ответил я. - Просто задумался.
Ни в туалете, ни в комнате отдыха не было окон, и дверей на выход тоже не было. Выхода не было, разве что через подвал. Я подумал, что шансы на то, что оттуда тоже нет выхода - велики. Мы оказались в ловушке.
- Я не знаю, - пробормотал я. - Я не знаю, что делать.
Сондра внезапно схватила меня за руку. Ее длинные ногти впились в мою кожу.
- Ай! - вскрикнула я. - За что, черт возьми?
- Послушай, - прошептала она. - Мне кажется, я что-то слышу. Шаги?
Я задержал дыхание и прислушался. В ушах уже больше не звенело, но звука не было. Если бы полицейские ворвались в здание, мы бы знали, что они там. Тишина означала, что мы столкнулись с альтернативой.
Уайти приближался.
Быстро сообразив, я взял Сондру за руку и повел ее за автомат с газировкой. Он торчал из стены, оставляя узкую щель, достаточно широкую, чтобы мы оба могли протиснуться в нее. Груди Сондры и мой живот упирались в заднюю стенку автомата. Было тесновато, но мы справились. Пространство между ней и стеной было заполнено грязью и паутиной. Я задержал дыхание, стараясь не чихнуть, когда пыль защекотала мне нос. Кабель питания автомата с газировкой был перерезан, обнажив оголенные провода. Я надеялся, что они не под напряжением. Было бы очень неприятно получить удар током до того, как Уайти сможет убить нас сам.
В машинном цехе дверь в подсобное помещение с грохотом распахнулась. Мы услышали, как она ударилась о стену. Сондра вскочила. Я потянулся вниз и снова сжал ее руку, убедившись, что она молчит. Я ждал, что кто-нибудь крикнет: "Полиция!", и прислушивался к звукам радиопомех, но вместо этого были только шаги. Знакомые шаги. Спокойные, медленные, уверенные шаги. Звук хороших парадных туфель по бетону. Звук, который наполнил меня ужасом и смирением. Звук смерти.
Мы стояли неподвижно, едва дыша, и слушали, как шаги приближаются. Уайти обыскал заднюю комнату, а затем вышел в коридор. Его шаги на мгновение замерли. Я представил, как он стоит там, смотрит в темноту и ухмыляется. Мог ли он почувствовать наш запах? Чувствовал запах крови на нашей одежде? Чувствовал наш страх? Я вспомнил, что он сказал Сондре, когда мы прятались с Юлом на складе, - что он может сказать, где она прячется, что он чувствует ее ребенка. Тогда я посчитал это чушью. Подумал, что это была попытка вывести нас из себя, заставить раскрыть наше местоположение. Но теперь, зная то, что я знаю, я не был
