прямо перед ней пассажирскую дверцу:
— Садитесь, товарищ прокурор, подвезу!
Марина подняла голову, они встретились глазами, но лицо ее не изменилось: правда, не появилось дружеской улыбки, но и отрицательных эмоций не появилось тоже.
— Что ж, это очень кстати! — сказала она, как ответила бы шапочному знакомому, решившему оказать любезность и спасти прокурора от дождя.
Ворон был уверен, что она его видела в зале и могла предположить эту встречу, а следовательно, взять охрану или, если адвокат не соврал, попроситься в машину к своему влиятельному покровителю… Но она ничего этого не сделала, а спокойно села в знакомую «Ниву», только поспешно одернула задравшуюся юбку и припечатала ее сверху тяжелой коричневой сумкой, закрывшей голые колени. Словно сургучную печать на конверте поставила, отрезая доступ к содержимому, пусть уже и известному…
Вместо того чтобы плавно тронуться, «Нива» скакнула с места, как бывает у неопытных водителей, слишком резко отпускающих сцепление. Нервы! Мотор заглох, и Ворон повторил маневр «трогание с места на ровной поверхности» — на этот раз удачно.
— Наконец-то я узнал, чем занимается скрытная девушка Марина, — процедил он, ведя машину по Индустриальной.
— А я уже давно узнала про знаменитого спортсмена Константина Воронова, который еще в несовершеннолетнем возрасте получил восемь лет за убийство и провел год в воспитательной колонии. Но потом вроде бы объявился настоящий, взрослый убийца, он взял вину на себя, дело пересмотрели и Костю оправдали. А настоящему убийце, если он действительно настоящий убийца, даже срок не добавили, потому что у него и так была «пятнашка»… Вот интересное совпадение! — В голосе прокурора звучали издевательские нотки.
— На Маяковского, 88 что делала? Или меня с толку сбивала?
— Ты догадлив! Прибежала за несколько минут до твоего появления. Надо сказать, ты оказался доверчивым. Даже слишком, для человека твоей профессии…
— Имеешь в виду спортсмена?
— Нет. Хватит эвфемизмов. Имею в виду бандита.
— Это еще что за слово?
— Бандит?
— Нет, другое. Мудреное, как говорит один мой наставник.
— Вот у него и спроси.
— Ты единственная, кто увидела во мне доверчивость. И только благодаря моему отношению к тебе.
«Нива» свернула на Южный проспект и направилась вниз, к мосту. Справа остались фешенебельные дома из желтого кирпича. Ворон кивнул на них.
— Говорят, простые смертные тут не живут. Но тебе, наверное, помог главный прокурор? Как ценному кадру?
— Да, в известной степени, это так. А куда ты меня везешь? — вдруг холодно спросила юрист первого класса Головко.
— На природу. Ты же любишь выезжать на левбердон? Знаешь там все базы отдыха и кабаки…
— Ты преувеличиваешь. К тому же, сейчас не время для прогулок. И настроения нет, и погода неподходящая.
— Мы не будем гулять. Просто поговорим по душам.
— А ты спросил меня: хочу ли я с тобой говорить по душам, да еще на природе?
— Нет.
— Тогда разворачивайся обратно!
— Здесь нельзя разворачиваться!
Разговор прекратился. «Нива» быстро проскочила не очень загруженный мост, съехала на Левобережное шоссе и через несколько сотен метров, не обращая внимания на запрещающий знак, свернула по проселку в рощу. Небо, наконец, разразилось летним тиходонским ливнем, тяжелые капли барабанили по крыше, вода заливала лобовое стекло таким потоком, что щетки на максимальной скорости плохо с ним справлялись. Стало темно, порывы ветра раскачивали деревья и срывали с них пучки листьев. Гремел гром, черные тучи просекались длинными зигзагообразными молниями.
Ворон не знал, куда он едет и, главное, зачем. Волна злости и обиды спала, только что-то жгло внутри, да угнетало ощущение предательства и обмана. Офаршмаченный пацан — больше не пацан, а он так и не выстрелил, не смыл позора ментовской кровью… Надо вновь собраться с духом, чтобы сделать то, что обязан. А пока он просто вел машину между деревьями и кустарниками, чтобы быть занятым вождением и не думать о том, как поступить в следующую минуту.
Поперек дороги была прокопана канава, и Ворон резко затормозил, — машину занесло и развернуло на мокрых листьях. Все-таки физические препятствия действуют более эффективно, чем дорожные знаки. Хотя вряд ли этим можно хвалиться. Он выключил двигатель, щетки нелепо замерли на середине своего радиуса. Тишина не наступила: выл ветер, забрасывая листьями ветровое стекло, угрожающим крещендо стучал дождь, одновременно обещая и торопя трагическую развязку сегодняшнего спектакля. Ветки кустов царапали кузов, как недовольные вторжением призраки…
— Ну, и зачем ты меня сюда привез? — довольно спокойно для своего положения поинтересовалась прокурор Головко.
Ворон рывком развернулся к ней.
— Но ведь все шло так хорошо, почему ты вела себя, как змея за пазухой?!
— Я вела себя, как обычно. — Она пожала плечами. — Что змеиного я сделала? Ужалила тебя хоть раз?
— Ты выведала про меня всё, что хотела, а сама скрывала — кто ты есть! Хотя знала, что нам нельзя водить дружбу с такими, как ты!
— Кому «нам»? Спортсменам? — со слегка замаскированной издевкой спросила Марина.
Ворон махнул рукой.
— Хватит играть в слова, ты давно знаешь, кто я! Разве не честней было сказать: так и так, я прокурор, наши пути расходятся!
— А ты этого хотел?
Он помолчал.
— Нет.
— Ну, и я не хотела…
— Теперь у братвы глаза открылись! Пацаны знали, что я за тебя вписываюсь, а сегодня увидели, как ты засудила Серого ни за что! За это с меня обязательно спросят!
— Ты-то причем? Судил суд, а я поддерживала обвинение. И не сказала ничего лишнего. Он полностью заслужил свой приговор и еще легко отделался — статья ведь расстрельная!
— Так он же оборонялся! Губану с Конем занесли деньги, обиды не держат, просят освободить… А ему бах — одиннадцать лет! За что? Где справедливость? Не вынул бы шабер — его бы похоронили, а тем козлам дали столько же, сколько ему! Тебе один хрен, кого сажать, а кого хоронить, но Серый — наш друг! Нам не все равно!
— Наверное, мы с тобой друг друга не поймем. — Марина отвернулась. — Но судебная практика не признает преступной самообороны. Нож, тяжелые ранения… Любой суд в стране вынес бы
