— Это был единственный способ хоть что-то узнать.
— Угу, я сразу скумекал, что к чему, — мрачно согласился Полуночник и наполнил стакан. — Но этот тип — оборотень, вот в чем беда, парень. Может, он и правда выбирает жертвы, тут я не буду с тобой спорить. Уверен, он нажил себе врагов, пока делал плетеные стулья. Но убивает он их, как положено оборотню. Вот в чем дело. Сам увидишь, когда мы его поймаем.
— Да, тогда и посмотрим.
— Не уверен, что мы его поймаем. Мое такое мнение, что гоняться за ним придется до скончания веков.
— Ничего, подождем. Подождем столько, сколько нужно будет. Прямо тут. Под этой сливой.
— Вот это верно, парень. Мы его подождем. Если нужно, останемся здесь до конца жизни.
— Действительно, почему бы нет? — произнес Адамберг, и в голосе его прозвучала нотка горечи.
— Только если мы останемся ждать, нужно будет подумать о новом запасе вина.
— Пополним, — задумчиво проговорил Адамберг.
Полуночник сделал большой глоток.
— А еще нужно будет подумать о тех мотоциклистах, — добавил он.
— Я о них не забыл.
— Мерзкие червяки! Если бы не ружье, они убили бы моего Солимана и изуродовали твою Камиллу. Поверь мне, так оно и было бы.
— Я тебе верю. Только Камилла — не моя.
— Зря ты не дал мне выстрелить.
— Нет, не зря.
— Я же целился им в ноги.
— Я тебе не верю.
Полуночник пожал плечами.
— Глянь-ка, они возвращаются, — махнул он головой куда-то в сторону. — Девушка с траппером.
Старик смотрел, как две светлые фигуры приближаются к машине по обочине шоссе. Камилла первой залезла в кузов, а Лоуренс остановился около ступенек, словно в сомнениях.
— Чего он там топчется? — удивился Полуночник.
— Запах, — объяснил Адамберг. — Овечий запах.
Пастух что-то сердито пробормотал, проводив Лоуренса надменным взглядом. Тем временем тот, словно приняв трудное решение, отбросил волосы назад и одним махом запрыгнул в кузов, словно нырнул в воду.
— Он, похоже, тоскует: умер старый волк, которого он опекал, — снова заговорил Полуночник. — Представляешь, чем они там занимаются, в этом заповеднике. Старых зверей подкармливают. Кажется, ему пора возвращаться в Канаду. Не ближний свет, сам понимаешь.
— Понимаю.
— И хочет уехать не один.
— Что, решил забрать старого волка?
— Старый волк умер, я же тебе сказал. Он попытается забрать с собой Камиллу. А она попытается уехать вместе с ним.
— Наверное.
— Об этом тоже надо будет подумать.
— Это не твое дело, Полуночник.
— Где ты будешь ночевать сегодня?
Адамберг только пожал плечами:
— Под этой сливой. Или в машине. Сегодня не холодно.
Полуночник покачал головой, наполнил стаканы и надолго замолчал.
— Ты ее любишь? — глухо спросил он некоторое время спустя.
Адамберг снова пожал плечами и ничего не ответил.
— Плевать мне, что ты разговаривать не хочешь, — заявил Полуночник, — зато я спать не хочу. У меня вся ночь впереди, и я хочу получить ответ на мой вопрос. Уже рассветет, а я все буду тут сидеть, ты подойдешь, и я опять задам тебе тот же вопрос, и так до тех пор, пока ты мне не соизволишь ответить. Может, пройдет лет пять-шесть, мы вдвоем все будем сидеть здесь, под сливой, и ждать Массара, и я все буду задавать тебе тот же вопрос. Мне-то наплевать. Я все равно спать не хочу.
Адамберг улыбнулся, отхлебнул вина.
— Ты ее любишь? — спросил Полуночник.
— Достал ты меня своим вопросом.
— Это доказывает, что вопрос правильный.
— Я же не утверждаю, что он неправильный.
— Мне наплевать, у меня вся ночь впереди. Спать мне не хочется.
— Когда человек задает вопрос, он обычно уже знает ответ. Иначе ему бы лучше помолчать.
— Это правда, — согласился Полуночник. — И ответ я знаю.
— Ну вот видишь.
— Почему тогда ты позволяешь ей встречаться с другими мужчинами?
Адамберг не захотел отвечать.
— Мне плевать, я все равно спать не хочу.
— Черт тебя возьми, Полуночник. Она мне не принадлежит. Никто никому не может принадлежать.
— Ты не крути со своей моралью. Почему ты позволяешь ей встречаться с другими мужчинами?
— Спроси у ветра, почему он не хочет остаться в ветвях дерева, а улетает прочь.
— А кто из вас ветер: ты или она?
Адамберг улыбнулся:
— Мы время от времени меняемся местами.
— Тогда все не так уж плохо, парень.
— Но ветру когда-то нужно улетать, — горько заметил Адамберг.
— Но ветер всегда возвращается, — усмехнулся Полуночник.
— В этом-то и проблема. Ветер всегда возвращается.
— Ну что, по последнему? — спросил Полуночник, внимательно осмотрев бутылку, насколько позволяла ночная тьма. — Надо себя ограничивать.
— А ты, Полуночник? Ты кого-нибудь любил?
Полуночник не ответил.
— Мне плевать. Я все равно спать не хочу, — заявил Адамберг.
— И у тебя есть ответ?
— Сюзанну, всю свою жизнь. Потому-то я вытащил у тебя патроны, все до единого.
— Ах ты, дерьмо полицейское, — вздохнул Полуночник.
Адамберг подошел к своей машине, достал из багажника одеяло и устроился на заднем сиденье, открыв дверцу, чтобы можно было вытянуть ноги. Около двух часов ночи разразилась гроза, а потом из прилетевших ей вдогонку низких туч пошел мелкий, частый дождь, заставивший Адамберга поджать ноги, чтобы они не промокли. Хоть он и был невысок ростом — метр семьдесят, ниже в полицию не берут, — ему все равно стало страшно неудобно.
Если вдуматься, он вполне мог оказаться самым низкорослым полицейским во Франции. Ну что ж, тоже неплохо. Вот канадец, тот настоящий великан. Гораздо выше Адамберга. И, несомненно, куда красивее. Намного красивее, чем хотелось бы. Сильный, надежный. Удачный выбор. И правильно она сделала, что не выбрала Адамберга, только напрасно потратила бы силы. Он просто ветер.
Конечно, он любил Камиллу. Он даже не пытался это отрицать. Иногда он вдруг начинал ясно осознавать это, порой бросался ее искать, а потом ни с того ни с сего о ней забывал. Все его существо тянулось к Камилле, она ему удивительно подходила. Две ночи, проведенные в непосредственной близости от нее, дались ему гораздо труднее, чем он ожидал. Он сто раз удерживался от соблазна прикоснуться к ней. Но ведь Камилла ничего от него не хотела, абсолютно ничего. У тебя своя жизнь, у меня своя.
Да, он любил Камиллу, и эта любовь, неизбывная и таинственная, словно странный подводный мир, жила где-то в глубине его существа, в его дальнем, неизведанном уголке. Да, все правильно. Но что с того? Разве где-нибудь записано, что человек должен непременно претворять в жизнь каждую свою мысль? А мысли Адамберга вообще редко превращались в поступки. Первые были отделены от вторых огромным пространством мечты, и в нем порой бесследно исчезали импульсы и стремления.
А еще был этот ужасный ветер, который швырял Адамберга из стороны в сторону, гнал его вперед, иногда с корнем вырывая из привычной жизни. В тот вечер Адамберг был деревом, прочно вросшим в землю, и хотел удержать Камиллу своими ветвями. Но именно тем вечером Камилла превратилась в ветер. Она стремительно улетала прочь, к вершинам, к снегам. И с ней этот проклятый канадец.
К утру одежда Адамберга пропиталась сыростью, он чувствовал себя совершенно разбитым; кое-как дождавшись семи часов, он завел мотор и отправился прямиком в Белькур, не дожидаясь, пока все проснутся. Он остановился у муниципальных бань и двадцать минут нежился под душем, опустив руки и подставив голову под теплые струи.
Сияя чистотой, позабыв все волнения, он с удовольствием посидел полчаса в кафе, потом нашел безлюдный уголок на одной из улиц городка, откуда и позвонил Данглару. Долгое расследование дела Сабрины Монж наконец вышло на верную тропинку, которая привела их в деревушку неподалеку от польского города Гданьска.
— Гюльвен свободен? — спросил Адамберг. — Скажите ему, пусть отправляется туда немедленно, и не забудьте поставить в известность Интерпол. Когда у Гюльвена на руках будут фотографии, он должен немедленно отправить их мне экспресс-почтой, да, прямо из Гданьска, в управление жандармерии города Белькур, департамент Верхняя Марна. А еще, Данглар, пришлите мне все польское досье, с копиями удостоверений личности, с адресами. Нет, старина, мы все еще ждем. Думаю, следующее убийство произойдет здесь или где-нибудь поблизости. Нет, дружище, не знаю. Предупредите меня, если она исчезнет.
Адамберг вошел в здание жандармерии. Дежурил аджюдан Юг Эмон, и Адамберг ему представился.
— Это вы заставили попотеть нашу ночную смену?
— Мне кажется, это было небесполезно.
— Ну что ж, надо так надо, — поспешно согласился Эмон.
Аджюдан был высокий, тощий, светловолосый, словно поблекший. Держался он весьма странно для жандарма: робко, почтительно, немного манерно. Говорил правильно, осторожно подбирая слова, избегая сокращений, бранных слов, восклицаний. Он немедленно освободил место в своем кабинете, предоставив его в распоряжение Адамберга.
