Аджюдан был высокий, тощий, светловолосый, словно поблекший. Держался он весьма странно для жандарма: робко, почтительно, немного манерно. Говорил правильно, осторожно подбирая слова, избегая сокращений, бранных слов, восклицаний. Он немедленно освободил место в своем кабинете, предоставив его в распоряжение Адамберга.
— Коллеги из Виллара и Бура собираются прислать нам досье на Серно и Деги. Аджюдан из Пюижирона тоже должен был предоставить нам все свои материалы на Огюста Массара, но он, похоже, с этим не торопится. Эмон, хорошо, если бы вы ему позвонили. А то этот офицер не любит штатских.
— Постойте, но была ведь еще одна жертва. Женщина, если я не ошибаюсь?
— Я помню. Но она погибла, потому что кое-что знала о Массаре, по крайней мере мне так кажется. Двое других были убиты по другой причине. А по какой, мне еще предстоит выяснить.
— Вы уверены, что третье нападение произойдет именно в Белькуре? — тонким, срывающимся голосом спросил Эмон.
— На карте отмечена его дорога, и она делает крюк, чтобы пройти через этот город. Впрочем, он сейчас может быть в двух сотнях километров отсюда.
— Думаю, не стоит исключать возможную случайность, — настаивал Эмон, изо всех сил стараясь перебороть смущение. — Ведь те двое имели привычку гулять поздно вечером. Они ведь могли просто встретить Массара на улице.
— Вполне вероятно, — ответил Адамберг, — могли просто встретить.
Адамберг провел весь день в жандармерии и недалеко от нее, то читая досье, то неожиданно впадая в задумчивость. Комиссар читал стоя, неторопливо, по нескольку раз возвращаясь к одной и той же строчке, когда его неугомонные мысли вдруг стремительно улетали, оторвавшись от текста. Уже несколько лет он пытался привести в порядок свои мозги, для чего завел блокнот и стал делать пометки. Это утомительное занятие не давало желаемого результата.
В час он пообедал вместе с Эмоном, потом уехал за город искать уединенное место, без которого ему было никак не обойтись. И вскоре нашел его в трех километрах от Белькура, рядом с мельницей, окруженной зарослями ежевики и жимолости. Он достал блокнот, что-то нацарапал в нем, потом целый час старательно зарисовывал деревья, что были у него перед глазами, а затем вернулся в свое временное пристанище в жандармерии. Ему было уютно в компании робкого аджюдана — куда лучше, чем в лагере у грузовика. Не то чтобы его смущало присутствие Лоуренса, нет. Адамбергу была незнакома ревность. Когда он сталкивался с этим болезненным, разрушительным чувством у других людей, ему казалось, что у него самого соответствующий участок мозга отсутствует, как, впрочем, и еще кое-какие участки мозга, имеющиеся у остальных. Он не был уверен, что его присутствие пришлось по душе канадцу. Лоуренс несколько раз посматривал на Адамберга спокойно и вопросительно, что могло означать «Разве ты не видишь: я тут?» или «Что тебе нужно?». Адамберг не смог бы вразумительно ему ответить. Удачный выбор, с этим не поспоришь. За исключением того, что Лоуренс слишком немногословен и его порой трудно понять. Адамбергу не давал покоя этот «бульшит», которого все время поминал Лоуренс. Интересно, кто бы это мог быть? Может, его мать?
В пять Адамбергу позвонил Эрмель.
— Ну что, старина, просмотрели досье? — спросил он. — Ничего веселого, правда? И никакой связи между двумя убитыми. Они никогда не жили по соседству. Я поднял списки всех спортивных ассоциаций Гренобля за последние тридцать лет. Там тоже ничего. Они не встречались на спортивных занятиях. Теперь о ногтях. Те, что найдены в лачуге Массара, совпадают с теми, что мы вытащили из щели окна в гостинице. Все без исключения. На волосках в двадцати пяти процентах бороздки совпадают. Это вам что-нибудь говорит? Аджюдан из Пюижирона упорно ищет ногти в туалете у Массара. Когда у него в голове заводится хоть одна мысль, он как паровоз, его уже не остановить. Если хотите знать мое мнение, он дурак и соображает очень туго. Он ничего не найдет. Массар грыз ногти, лежа в постели, как я вам и говорил. Я сказал аджюдану, что можно прекратить поиски, потому что образцы уже есть, но он хочет доказать свою правоту. Так что мы можем быть за него спокойны: он провозится в этом туалете до самой пенсии. Я напомнил ему, что мы ждем досье на этого парня, но он, похоже, с ним не торопится. Этот тип общается только с военными. Что касается фотографии Массара, то я поговорю с его работодателем, так получится быстрее. Потом, как договорились, разошлем ее по комиссариатам.
С каждым часом становилось все жарче. Адамберг поужинал в одиночестве на террасе кафе, потом побродил по темным улицам. Только к одиннадцати часам он решил присоединиться к коллективу.
Солиман и Камилла курили, сидя на ступеньках фургона. Вдали, у ствола сливы, виднелся прямой силуэт Полуночника. Мотоцикла не было.
Солиман вскочил, едва завидев комиссара.
— Ничего нового, — сообщил Адамберг, взмахом руки попросив его сесть на место. — Целый день бумажки перебирал. — Потом, помолчав некоторое время, задумчиво произнес: — Если все-таки эти ногти действительно принадлежат Массару…
Комиссар огляделся.
— Лоранс уехал? — спросил он.
— Да, он отправился на юг, у него проблемы с визой, — ответила Камилла. — Он еще приедет.
— Кажется, его старый волк умер, — сказал Адамберг.
— Это правда, — удивленно подтвердила Камилла. — Волка звали Август. Он уже не мог охотиться, и Лоуренс ловил ему кроликов. Но он почему-то не ел и вскоре сдох. Один из сотрудников заповедника сказал про Августа: «Уж коли не может, так не может», и Лоуренс очень расстроился.
— Да, я его понимаю, — кивнул Адамберг.
Солиман и Камилла отправились спать, а Адамберг пошел посидеть с Полуночником и выпить стаканчик вина. Он вернулся в фургон около часа ночи, и голова его немного гудела от коварного сен-викторского вина. Было жарко, и запах в кузове усилился. Адамберг, стараясь не шуметь, откинул брезент. Камилла спала на животе, одеяло сползло, открыв половину спины. Адамберг сел на свою кровать, долго смотрел на Камиллу, пытаясь размышлять. Втайне он все еще надеялся, что однажды научится думать так же, как его коллега Данглар, то есть приходя к конкретному результату. Несколько минут он старался изо всех сил, но вдруг его мысль снова непостижимым образом растворилась в мечтах. Спустя четверть часа он вздрогнул, почувствовав, что засыпает. Вытянул руку, положил ладонь на спину Камиллы и тихо спросил: «Ты меня больше не любишь?»
Камилла открыла глаза, посмотрела на него в темноте и снова уснула.
В середине ночи над Белькуром разразилась гроза, еще сильнее предыдущей. Дождь оглушительно барабанил по крыше фургона. Камилла поднялась, натянула на босые ноги сапоги, закрепила края брезента на боковинах: они хлопали от ветра, и вода попадала внутрь. Снова улегшись на кровать, Камилла прислушалась к дыханию Адамберга, словно желая удостовериться, что враг спит. Адамберг нашел в темноте руку Камиллы и сжал ее пальцы. Девушка застыла, ей казалось, что малейшее движение может повлечь за собой непоправимые последствия, как в горах достаточно сделать неловкий шаг, и со склона обрушится лавина. Ей почудилось, что ночью, немного раньше, Адамберг ей что-то сказал. Да, теперь она вспомнила, так оно и было. Скорее смутившись, чем рассердившись, она попыталась осторожно высвободиться, чтобы не наделать шума и никого не побеспокоить. Но у нее ничего не вышло, рука так и осталась там, где была. Впрочем, ничего плохого с ней там случиться не могло, решила Камилла и перестала сопротивляться.
Она погрузилась в тревожный сон, который безошибочно свидетельствовал о том, что в жизни снова что-то разладилось. Утром Адамберг выпустил ее руку, собрал одежду и вышел из фургона. И только тогда она наконец сладко уснула на целых два часа.
В девять часов Адамберг сел в машину и поехал повидаться с робким Эмоном, но не прошло и получаса, как он вернулся.
— В Шан-де-Меле зарезаны девять овец.
Солиман вскочил как ошпаренный и помчался за картой.
— Да что там смотреть, — остановил его Адамберг, — это рядом с Вокулером, к северу отсюда. Он нарочно отклонился от своего маршрута.
Солиман, совершенно сбитый с толку, взглянул на комиссара.
— Значит, ты ошибся, — произнес он удивленно и разочарованно.
Адамберг молча налил себе кофе.
— Ты был не прав, — настаивал Солиман. — Он давно поменял маршрут. И теперь уйдет от нас. Мы его упустим.
Полуночник поднялся и горделиво выпрямился.
— Мы сядем ему на хвост, — заявил он. — Какая разница, тот маршрут или не тот. Собираемся. Иди, предупреди Камиллу, Соль.
— Нет, — остановил его Адамберг.
— Что еще? — повернулся к нему старик.
— Мы никуда не собираемся. Мы остаемся здесь. На месте.
