Как остро она ощущала одиночество, приехав в Сосновку, и как быстро освободилась от этого гнетущего состояния, осознав, что ее окружают милые и добрые люди. Все были с ней очень приветливы: и персонал, и методисты, и даже директор клуба — суровый лысеющий дядя в очках, на плечах синего, несколько залоснившегося костюма которого вечно виднелась россыпь перхоти.
Правда, не обошлось и без проблем, хотя и мелких, если не сказать курьезных, и все-таки доставлявших неприятности.
Например, она совершенно не могла пользоваться туалетом, который располагался ровно над тем местом, где прежде находились в церкви захоронения. Уборщица тетя Дуся — она же сторожиха — говорила, что там давно уже ничего нет, все выкопали и выбросили. Зато методистка Катя, румяная и круглощекая, играя ямочками и посверкивая глазками, твердила, что ямы захоронений использовали для устройства дренажной системы и водосток проведен среди разбросанных, перемешанных человеческих костей. Стеллу это ужасно угнетало. Не будучи религиозной, она чувствовала, что так поступать нельзя. Если бы ее спросили почему, она едва ли смогла бы внятно ответить. Просто нельзя, и все. Не по-людски.
Вот и бегала «в кустики», устраивая себе нервотрепку и терпя массу неудобств, пока тетя Дуся, сжалившись над ней, не пожертвовала «чересчур шепотной», по определению сторожихи, девуле старое ведро. Теперь у Стеллы возникли проблемы с его выносом, но это было все-таки лучше, чем метания в поисках надежного укрытия среди бела дня.
Потом вышла неприятность на субботнике, посвященном дню рождения Ленина. Стеллу просто поразил энтузиазм, с которым вышли клубные работники (даже некоторые ребята, посещавшие кружки, явились помочь) на уборку прилегавшей к клубу территории. Увидев, что вместе с жухлой листвой и мусором люди сноровисто сгребают в кучи человеческие кости, Стелла растерялась, а когда развеселившиеся ребята начали играть на очищенной площадке в футбол, используя вместо мяча человеческий череп, просто пришла в ужас.
— Да что ты в самом деле? Здесь этого добра навалом, — безразличным тоном пояснила Катя. — Не хоронить же отдельно каждую косточку? Здесь раньше кладбище было. Вот и находим по весне всякую всячину. Из почвы вымывает. Директор в прошлом году монисто нашел. Так отвез в город, в музей. Ну и…
Стелла не стала слушать дальше. Она отобрала у ребят импровизированный «мячик» и, отчитав их, попросила у тети Дуси лопату. Череп она закопала в дальнем углу сада и потом долго не могла забыть, как пустые глазницы словно бы смотрели на нее и на весь омытый пришедшей весной мир с немым укором.
Потом еще эти кресты.
Катя только пожала плечами.
Но Зинаида Максимовна — тоже методист, женщина строгая и справедливая, объяснила, что кресты и правда были нарисованы на стенах в точности в тех местах, где Стелла их видит, только их давным-давно закрасили, и что там можно увидеть, ей просто непонятно.
Стелла предложила устроить эксперимент, и, задержавшись на работе, Катя и Зинаида Максимовна, в сопровождении тети Дуси, пришли поздно вечером в Стеллину каморку.
Гостьи крестов не увидели, зато Стелла различала их так четко, что, показывая заинтересовавшимся женщинам, где они, даже обвела пальцем их контуры.
— В аккурат здесь и были, — ахнула тетя Дуся. — Вот ведь, девуля… душой видит. — И посмотрела на Стеллу с уважением и некоторой опаской.
— Да… — Зинаида Максимовна, сняв с острого носа очки с толстыми стеклами и сосредоточенно протирая их, поджала губы. — Да, Стелла, вы не ошиблись. Кресты действительно были. Однако здесь нанесено уже столько слоев краски… Я просто не понимаю, как вам удается их видеть. Наверное, вы наделены экстрасенсорными способностями.
Стелла, ничего подобного прежде за собой не замечавшая, смутилась.
— Эх, а я ничего и сказать-то не могу, — вздохнула Катя. — Когда я сюда приехала, их уже закрасили.
— Их закрасили задолго до вашего приезда, — заявила Зинаида Максимовна, — да и до моего тоже. Я видела рисунки, на которых изображена эта церковь в ее первозданном виде.
— Ну а я кресты видела! — вмешалась тетя Дуся. — При мне и красили.
— Да-да, — кивнула Зинаида Максимовна. — Говорят, наша церковь — архитектурный памятник. Так, может, если ее начнут реставрировать, нам другой клуб построят? Современный, просторный!
— Вот было бы здорово. А то тесно и все время ждешь, что тебе в этом курятнике камень на голову свалится! — подхватила Катя. — Работать невозможно.
Женщины словно забыли о Стелле, размечтавшись о постройке нового клуба, а она думала совершенно о другом: как было бы здесь красиво, если бы церковь отреставрировали.
В своей каморке Стелла ночевала последнюю ночь — по просьбе Зинаиды Максимовны, всерьез обеспокоенной бессонницей, которая мучила девушку, директор устроил Стелле домик. Совсем маленький: там в комнатке умещались только две кровати, стол и шкаф. В крохотной кухоньке — плита, мойка, небольшой холодильник и навесной шкафчик. А в санузле с сидячей ванной — и вовсе не повернуться. В таких жили немецкие рабочие, строившие новый комбинат. Один из домиков, стоявший на отшибе, почему-то пустовал, вот в нем и предстояло Стелле провести последние дни своего пребывания в Сосновке. Причем она будет жить там одна! Какое счастье — не в общаге и не на колокольне старой церкви, а в отдельном, и хоть на насколько дней, но собственном жилище!
Утром она перенесет туда вещи, а вечером, после дискотеки, на которую уговорила ее пойти неугомонная Катюша, наконец-то ляжет и выспится. И не будет видеть не видимых никому другому крестов…
* * *
Дискотеки в Сосновке проводились каждую субботу и воскресенье. Стелла не ходила на них прежде потому, что была слишком занята постановкой спектакля. Однако теперь, когда все было почти готово, она решила позволить себе чуть-чуть расслабиться. Просто повеселиться, наконец.
Слегка подкрасившись и надев свое любимое красное платье, которое ей уже дважды пришлось ушивать, Стелла чувствовала себя Золушкой, вырвавшейся на бал. Смущало ее только то, что последний раз она переделывала платье уже в Сосновке, без швейной машинки, на руках. От резких движений швы могли разъехаться.
«Поменьше будешь махать руками, — сказала себе Стелла. — Ну точно Золушка: с двенадцатым ударом часов твое платье превратится в лохмотья. Да нет. Просто развалится. Что тоже приятно».
Встретив в вестибюле клуба Катю, Стелла подхватила ее под руку и прошла в зал. Там на месте алтарного возвышения восседал осиянный разноцветными огнями доморощенный диск-жокей Валера и проверял аппаратуру. Когда Стелла и Катя подошли к нему, он улыбнулся и, не отрываясь от своего занятия, сказал:
— Привет, молодцы, что пришли.
Девушки повертелись около него и, обиженные Валериным равнодушием («Ну постреляешь у меня сигарет!» — прошипела сквозь зубы методистка), смешались с толпой «простых смертных», не имевших счастья быть знакомыми с диск-жокеем.
Вдруг погас свет, загорелись разноцветные прожекторы, зазвучала музыка, и Стелла потеряла Катю, закружившуюся в водовороте танцевавших и веселившихся людей.
Сначала Стеллу пригласил какой-то высокий очкастый парень и поинтересовался:
— А почему это я вас раньше здесь не встречал?
Стелла объяснила, но, пока длились ее объяснения, танец кончился и разочарованный очкарик исчез в толпе.
Потом ее пригласил длинноносый сутулый немец, сносно изъяснявшийся по-русски.
— Почему я не видел вас здесь раньше?
Терпеливая Стелла опять ударилась в объяснения.
То ли Долгоносик, как она окрестила партнера по танцам, ее не понял, то ли его не огорчила мысль о ее скором отъезде, но он пригласил ее и на следующий танец, и еще на один, а потом стал уговаривать посетить его холостяцкую квартирку и послушать куда более интересные записи. Стелла вдруг почувствовала в его словах какой-то неприятный, скользкий подтекст. Когда же Долгоносик, притиснув ее к себе, хотя танец был вовсе не медленный, запыхтел ей в ухо и зашептал: «Сколько? Ну, не ломайся, сколько?» — она рванулась, отпрянула от него и с ужасом уставилась на его длинный вспотевший нос.
«Наш «Метрополь»!» — застучало у нее в голове.
— Ах ты, гад! — заорала она и изо всех сил врезала своей далеко не легкой ручкой по его наглой физиономии.
Немец прошипел что-то вроде:
— Ферфлюхтен русише швайн! — и занес над ее головой кулак.
Незнакомый парень, мгновенно вынырнувший из толпы, схватил его за руку и отшвырнул от Стеллы.
Веселившаяся молодежь, не разобравшись, в чем дело, приняла появление «летающего» немца за приглашение к новой забавной игре. Его, тормоша и подталкивая, принялись, как мяч, перебрасывать от одной группы к другой, причем его сограждане — это можно было понять по радостным возгласам на немецком языке — принимали в увеселении самое деятельное участие.
