Вокруг нее были свалены вещи, закрытые пленкой, на которой лежал толстый слой пыли. Здесь, в мансарде, в щели задувал ветер, по комнате гуляли сквозняки, а тусклая лампочка светила так тоскливо, что Тоне стало невмоготу. Она встала, выключила свет, на ощупь нашла стул и уселась обратно. Стало лучше.
Теперь дом словно нависал над ней, но это ее не пугало. Он не был ей враждебным, просто… просто пытался рассказать что-то, что могла услышать только она сама. Какую-то историю… про ребятишек, которые жили здесь, смеялись и хулиганили, плакали и прятались в углах. Девочка носила маленькую малиновую кофточку, связанную, наверное, ее бабушкой, а когда она выросла, кофточку отложили на память в старый-старый комод. А мальчишки постоянно бегали в шортах. Летом. А зимой – в маленьких тулупах из овчины. Дом добротный, и его хозяева, наверное, могли одевать своих детей в тулупы из овчины. Они, конечно, дрались, те ребятишки, и любили кубарем слетать с лестницы. А потом они выросли и уехали… то есть умерли…
Тоня вздрогнула. Она почти уснула, пока сидела на стуле в большой темной комнате, заваленной старыми вещами, и слушала нашептывания старого дома. Она почти уснула, и ей приснились какие-то незнакомые дети, бегавшие по его комнатам, и что-то еще, совсем уж непонятное. «Господи, что я делаю здесь? – ужаснулась Тоня. – Что я делаю здесь, в пустой темной комнате, в которой свищет ветер, в окружении старых, чужих вещей?»
«Ты здесь сидишь, потому что больше тебе некуда податься, – ответила она сама себе, – потому что твой муж отказался дать тебе денег на то, что ты считаешь нужным. Потому что его не интересует твое мнение. Потому что ты полностью от него зависишь». Тоня подняла голову и огляделась. Она прекрасно все видела в темноте, обступившей ее со всех сторон. Злость, которая пыталась всколыхнуться в ней раньше, теперь проснулась окончательно. Что она делает? Сидит здесь и только что не плачет, что ей не хватило ума обмануть мужа! Как унизительно!
Произнося мысленно последнее слово, Тоня словно споткнулась. Унизительно. Ей уже приходило на ум это слово, совсем недавно, буквально вчера. А теперь она снова чувствует себя униженной! В конце концов, просила ведь не о многом, и что получила в ответ? Нравоучения. Отказ, который Виктор прикрыл очередными ненужными фразами, хотя можно было просто сказать «да» или «нет».
Тоня встала и начала кругами ходить по темной комнате. Виктор, услышав снизу звуки шагов, покачал головой – совсем его жена с ума сошла. А та ходила, лавируя между вещами, и ощущала переполнявшую ее ярость. В каком-то озарении она поняла, что, если бы не дом вокруг нее, если бы не его безмолвные рассказы, ей никогда бы не пришло в голову то, что подумалось минуту назад. Но ей было все равно. Точнее, она была даже рада. Дом был ее единственным союзником. Ее, не Виктора, который не умел даже толком согреть его! Это она хозяйка здесь, а Виктор… Тоня усмехнулась, вспомнив, как он всполошился, обнаружив стихи. Постояла минуту у заколоченного окна, глядя в щели между досок, и пошла к выходу. Если бы Виктор увидел в эту минуту ее лицо, он был бы очень удивлен. Женщина, спускавшаяся сейчас с лестницы, не имела ничего общего с той, которая поднималась сюда час назад.
Тоня прошла в зал, остановилась напротив мужа. Постояла молча, дождавшись, пока он поднимет на нее глаза, и только тогда спокойно произнесла:
– Я подумала как следует над тем, что ты мне сказал, и хочу объяснить следующее. Меня не интересует, что ты думаешь по поводу моего лечения. Скажу даже больше: сейчас меня вообще не интересует, что ты думаешь. Я хочу, чтобы ты дал мне деньги, которыми я буду распоряжаться сама, как хочу. Ты будешь выдавать мне ежемесячно… – Она на секунду замялась. – …десять тысяч. Если мне нужно будет еще, я тебе скажу. Я знаю, что такая сумма есть в твоем кошельке, у тебя есть даже больше. Поэтому будет хорошо, если ты завтра положишь деньги на полочку в кухне. И, пожалуйста, все время теперь клади их туда. Ладно?
Виктор выслушал ее выступление, подняв брови, а в конце расхохотался.
– Дорогая моя, ты что, собралась ставить мне ультиматумы? Напрасно. С чего ты вообще решила, что я буду удовлетворять твои материальные притязания?
Тоня немного помолчала, потом ответила:
– Витя, ты привез меня в это место, куда я не хотела ехать, поселил меня в глуши, не возишь в Москву даже на выходные. Я не видела своих родителей два месяца. Я понимаю, что тебе здесь нравится, что ты в Калинове жил еще ребенком. Но если ты попробуешь не давать мне еще и денег, я от тебя уйду. Уеду на зиму к папе с мамой. Там я буду зарабатывать, и мне вполне хватит. А весной посмотрим.
– Ты меня шантажируешь? – зло прищурился Виктор.
Тоня встала, посмотрела на него и покачала головой:
– Давай не будем ссориться, хорошо? Мы с тобой и так довольно плохо живем последний месяц. Но я хочу, чтобы ты понял – я тебе не служанка. Не пылесос, понимаешь? Я твоя жена. И я хочу, чтобы ты уважал мое мнение.
Она пошла к дверям, но ее остановил голос Виктора:
– А с чего ты взяла, милая моя, солнышко лесное, что я должен уважать твое мнение? Ты чем-то это заслужила?
Тоня постояла минуту и, не оборачиваясь, произнесла:
– Когда ты на мне женился, ты, кажется, уважал мое мнение. С тех пор что-то изменилось? По-моему, нет, если не считать того, что я бросила работу и приехала туда, куда ты хотел. Если после всего ты перестал меня уважать, то давай вернем то, что было. Если нет, то положи деньги на полочку.
Она вышла из комнаты, а Виктор остался сидеть, невидяще глядя на страницу. Потом глубоко вздохнул, чтобы успокоиться и понять, откуда она этого набралась. Черт возьми, откуда?! Если бы он не знал абсолютно точно, что последние два часа его жена не выходила из дома, то поклялся бы, что она поговорила с какой-нибудь феминисткой, которая накапала ей на мозги. Но она не выходила. Значит, додумалась сама. Интересно, до чего супруга додумается в следующий раз?
Однако с возникшей проблемой следовало что-то делать. С одной стороны, Виктор не намеревался уступать: с какой стати? С другой, он отчетливо осознал, что Тоня способна выполнить свою угрозу. Она уйдет. Уедет к мамаше, а он останется тут жить один. Виктор вполголоса выругался. Не помогло. В конце концов, он же просто пытался ее защитить от ее же глупых поступков, как она не понимает?! Конечно, можно было бы объяснить свою позицию еще раз, но что-то подсказывало Виктору: это бесполезно. Он хотел как следует разозлиться, но не смог. Как ни крути, выходило, что придется сдаться. Да ладно, не такую уж большую сумму Тонька просит, чтобы спорить из-за нее. «Деньги положи на полочку…» – вспомнил он и усмехнулся. Хм, недооценил он стервозность своей жены, недооценил. Ну что ж, будем жить по новым правилам.
Успокоив себя на некоторое время, Виктор пытался читать, но мысли были далеко. Первый раз он потерпел поражение, причем от человека, которого не мог считать серьезным противником. Первый раз жена навязала ему свое решение. Угрюмо обдумывая ситуацию, Виктор совсем забыл, что речь идет о женщине, на которой он женился немногим больше года назад: в его глазах Тоня представала уже расчетливой стервой, которая, почувствовав слабину, начнет выкачивать из него деньги на тряпки и прочую муть. Но тут она сама вошла в комнату. Виктор взглянул в ее уставшее лицо, увидел круги под глазами, крепко сжатые губы и ощутил что-то вроде жалости. Действительно, что он из-за ерунды с ней спорит? Захотелось ей фигней заниматься, ну и пусть занимается.
Он встал, обнял ее и шепнул на ухо:
– Тонька, как же я без тебя буду существовать, а? Меня же волки калиновские загрызут. Неужели тебе меня не жалко?
Она молчала, озадаченная перепадом его настроения и ожидая подвоха.
– Уговорила ты меня, дорогая, – сказал Виктор, не дождавшись ответа. – Будет тебе собственный материальный фонд, будут ежемесячные платежи. Только ты их на чушь всякую не трать, договорились?
Нет, не договорились, хотела ответить Тоня, но только молча кивнула. Слава богу, в понедельник у нее будут деньги. Слава богу.
Весело насвистывая, Сашка крутил фарш. Он любил, когда мать жарила котлеты. Сегодня они с Колькой специально заехали на рынок, купили хорошего мяса, с жирком, и привезли в Калиново. Хотя тетя Шура и ворчала, что уже ночь на дворе, но ради сыновей она готова была заниматься стряпней хоть до поздней ночи. А еще и Юлька жила здесь со своими оболтусами – в школе объявили карантин. Все же помощь, да неплохая: готовила та очень и очень неплохо, особенно удавался ей холодец. Сашка довольно причмокнул, отодвинул кучу мясных «макарончиков», выползших из мясорубки, и засунул внутрь новые куски.
Колька стоял поодаль и смотрел в окно. Свет в почтальоновом доме погас.
– Ты чем там любуешься, а? – хохотнув, спросил Сашка. – Может, соседка раздевается?
– Ты, Сань, как-нибудь договоришься, – мрачно ответил Николай.
