— Да сами отдадите, Василий Семенович.
— Может, и отдам. Ну, да бог с ним, с грустным. Да вот уже и пришли, — сказал Трегубец и толкнул тяжелую деревянную дверь недавно открывшегося подвальчика. Из глубины до них донесся запах настоящего кофе, приглушенный шум голосов и стойкий запах сигарет. — Заходи. Здесь хоть душновато, зато уютно, — и Трегубец пропустил Яна вперед.
Их посиделки длились недолго. К конверту они больше не возвращались. Сидели, потягивали кофеек, дурачились, рассказывая друг другу байки и анекдоты. Потом Ян вернулся в Управление, а Василий Семенович налегке отправился домой. Он прошелся по магазинам, прикупил копченую курицу, бутылку кефира, десяток яиц, шкалик на вечер и, нагруженный припасами, вошел в собственный подъезд.
К его сожалению, лифт не работал, и на свой пятый этаж Трегубцу пришлось тащиться пешком. Уже поднимаясь, он услышал какие-то приглушенные голоса, но особенно не придал им значения (опять молодежь распивает). Действительно, между третьим и четвертым этажом, на площадке у окна расположилась весьма живописная компания из трех парней лет двадцати пяти. По всему было ясно, что сидят они довольно давно: на полу стояла опустошенная бутылка водки, на подоконнике высилась початая вторая, лоснились на газетке кусочки краковской колбасы и в банке из-под кильки тлел недокуренный окурок. Парни весело обсуждали приключения с бабами какого-то Коляна, ежесекундно вставляя ремарки по поводу его мужского достоинства и сексуальных качеств его подруг. Трегубец почти миновал компанию, удрученно покачав головой.
— Не сорите только, мужики, — попросил он, уже начав подниматься дальше.
— Чо-чо, мужик? — прервал беседу один из троих.
— Не сорите, говорю, после себя мусор не оставляйте. Если больше пойти некуда, то, ради бога, сидите. Просто потом грязи чтобы не возникало.
— Тебе что, козел, здоровье не мило? — встрял второй.
— Ребят, я же вам не хамил, — ответил Трегубец, останавливаясь и оборачиваясь, — я же к вам вежливо, культурно.
— Да пошел ты со своей культурой.
— Вот народ, — вздохнул Василий Семенович. — Могу ведь и по-другому попросить.
— Ну-ну? — заинтересовался один из трех.
— А вот и «ну-ну», — сказал Трегубец и устало вытащил из-под мышки пистолет Макарова. — Ну, теперь ясно?
— О, бля, — сказал тот, что стоял поближе, — ну и город Москва стал: у каждого старого мудака пистолет в кармане.
Эта наглая и хладнокровная ремарка должна была бы насторожить Трегубца. Но то ли он в этот день очень устал, то ли просто голова его была занята совершенно другими мыслями, но он даже не обратил внимания на то, что «хулиганы», каковыми он посчитал подвыпивших парней, нисколько не испугались пистолета. А потому, не сделав никаких попыток дистанцироваться от них, Трегубец продолжал:
— Собирайте-ка свое барахлишко и давайте отсюда.
— Щас, щас соберем, — сказал тот, что стоял посередине.
Он повернулся спиной к Трегубцу и действительно стал шарить руками по подоконнику. На какую-то долю секунды Василий Семенович утратил к нему интерес и перевел взгляд на того, что был ближе. Ближний же шагнул к следователю, перегораживая ему стоявшего посередине.
— Назад, — резко сказал Трегубец, поднимаясь на ступеньку вверх.
— Назад так назад, — нагловато улыбнулся парень и отступил в сторону.
Вот тут Василий Семенович понял, какую ошибку он допустил, однако было уже поздно. Потому что в тот момент, когда фигура ближнего отодвинулась вбок, он увидел парня, только что шарившего по подоконнику, и главное, что он увидел, это длинный ствол с навинченным на него глушителем, глядящим ему прямо в лоб.
«Ах ты…» — успел сказать Василий Семенович и практически синхронно со звуком приглушенного щелчка осел на ступеньки. Бутылка кефира глухо крякнула о бетон и белое густое месиво, постепенно окрашиваясь в красный цвет крови, поползло вниз на площадку, подбираясь к ботинкам убийц, спокойно осматривающих тело пожилого следователя.
Один из них нагнулся над Трегубцом, пошарил по карманам и, повернувшись к двум остальным, сказал:
— Чисто.
— На хате тоже, — ответил ему тот, кто стрелял.
— Значит, либо ничего не было, либо он в другом месте, падла, прячет. Наше дело маленькое: заказ выполнили и — привет.
— ПМ-ку прибери, — сказал стрелявший обыскивающему, — и кошелек вынь.
— Угу, — кивнул тот, что продолжал рыскать по карманам Василия Семеновича.
— Ну все что ли?
— Да все.
— Тогда ходу.
И они почти бесшумно поскакали вниз по ступеням. Оказавшись на улице, парни шмыгнули в заляпанный грязью микроавтобус и покатили куда-то, сливаясь с потоком машин, проносившихся по магистрали.
В тот же вечер на квартире генерала Полозкова раздался звонок.
— Сергеич? — спросил генерала глуховатый голос.
— Я.
— Антипыч тебя беспокоит.
— Ну, как жисть, старик? — спросил генерал.
— Да как: в трудах да заботах.
— Дела-то, надеюсь, вытанцовываются?
— Да какие у нас дела! — отвечал Антипыч. — Это у вас дела. У нас так, делишки. Печальные, конечно, делишки.
— В чем печаль-то?
— А в том: товарища вот хоронил сегодня. Все бандюги проклятые: всю голову пулей разворотили.
— Да неужто, — посетовал генерал.
— А вот что слышишь. Ты бы помог на похороны.
— О чем говорить!
— Давай завтра в Сокольниках пересечемся.
— Где там? — спросил генерал.
— Где, где… А вот тир старый знаешь?
— Деревянненький такой?
— Он самый, в парке один такой. Вот и давай возле тира. Часика в два устроит?
— Отчего же.
— Винтовочку-то в руках еще не разучился держать?
— Старая гвардия не ржавеет, — ответил генерал.
— Ну, так и посоревнуемся. Бывай, — и Антипыч повесил трубку.
Генерал приехал в Сокольники ровно в два. Отпустив свою машину перед входом, он прошелся по аллеям и оказался возле небольшого дощатого здания старого тира. Внутри, за деревянным прилавком сидел седенький испитой мужичонка, отсчитывающий маленькие пульки и распределяющий их по лоточкам. Горячился какой-то мальчишка лет двенадцати, упорно всаживающий пулю за пулей в «молоко».
А в самом углу у стены, покряхтывая от напряжения, вскидывал пневматическую винтовку маленький седой старичок в аккуратном драповом пальто и видавшей виды фетровой шляпе. Генерал осмотрелся, купил десяток пулек и пошел в угол, где мучился с винтовкой старик. Лихо переломив свою, он загрузил туда алюминиевый снарядик, щелкнул затвором и, прицелившись в утку, проплывающую по металлической цепи, не глядя в сторону старика, сказал:
— Привет, Антипыч.
— Здравствуй, здравствуй, генерал, — отвечал сухой старичок.
— Мне уже доложили, — сказал Полозков. — Дело ведем со всей серьезностью: опрашиваем свидетелей, устанавливаем приметы, сверяем отпечатки пальцев. Так что смотри.
— Свидетели, — произнес Антипыч, — это хорошо. Много установили?
— То-то и беда, — сурово сказал генерал, — никто ничего не видел, ничего не слышал. По картотеке отпечатки на бутылке не значатся.
— Глядишь ты, какая напасть, — печально покачал головой Антипыч. — Ну, а с похоронами поможешь?
— Как обычно? — спросил генерал.
— А я человек не жадный. Нам что: поминочки справить, да свечечку в храме водрузить, вот и все наши стариковские заботы.
Генерал кивнул, полез в карман короткой дубленки и, достав оттуда пухлый конверт, сунул его в карман драпового пальто старика.
— Считать, надеюсь, не надо? — спросил Антипыч.
— Обижаешь, — отвечал Полозков.
— Времена меняются. Вы, начальники, теперь очень жадные стали.
— Не груби, — произнес Полозков, сбивая утку.
— Ишь ты, не утратил, значит, меткости, — улыбнулся старичок. — Ну, да и мы не отстанем, — сказал он и вдруг, почти не целясь, всадил алюминиевую пульку в прикрепленную под самым потолком тира сову. Сова ухнула и заморгала глазами-лампочками.
— Да и ты, смотрю, тоже руку не сбил, — заметил Полозков.
— Так всей и радости в жизни, — отвечал Антипыч. — Теперь-то что ж: ни пожрать, ни с бабой поспать. Только вот одно и осталось: кино по-стариковски, да в тире пострелять.
— Ишь ты, отшельник, — ухмыльнулся генерал.
— Да хоть бы и так. Я о душе все больше думаю. Ну ладно, генерал, у тебя-то времени свободного много, а мне еще в магазин надо: кошечкам мяса закупить. Так что бывай. Если что — звони. — И, положив винтовку на прилавок, старичок засеменил к выходу.
Полозков выждал пару минут, сделал еще несколько выстрелов, пробуя стрелять с одной руки, и, убедившись в том, что это ему еще под силу, покинул здание тира. Когда он вышел на воздух, никакого Антипыча поблизости уже не было. «Ну и славно, — сказал себе генерал. — Ишь, как меня с него разбирает». Он поежился, внезапно почувствовав дуновение холодного ветра, и быстро пошел к машине, ожидавшей его у входа в парк. Там, приказав шоферу ехать в Управление, он достал из кармана задней дверцы фляжку с коньяком и, отвинтив крышку, сделал быстрый и крупный глоток. «Так то лучше. Упокой, Господи, душу покойного раба твоего Василия».
