— Кто же им такое внушил?
— Тот, кому это выгодно. Что это, кстати, за Юхнов? Наведите справки в ближайших районах, что известно о Юхнове Алексее Павловиче, 1903 года рождения...
Карпович не спешил возобновить допросы содержащихся под стражей Юхневича, Мороза и Снегурова. Улик против них накапливалось довольно много, но большинство из них — косвенные. Особенно легковесными были доказательства вины Юхневича. Хотя в то же время обвинения, которые выдвигались против него в заявлениях потерпевших, выглядели самыми серьезными. Юхневич между тем продолжал бомбить все инстанции жалобами на незаконное содержание под стражей, и Карповичу уже звонили из Минска:
— Может, поторопились с его арестом? Разберитесь.
— Поторопились, — с иронией повторил Сацевич, — опоздали с его арестом. Это уж точно.
— Фактов у нас против него маловато, — заметил Карпович.
— Михаил Константинович, — горячо заговорил Сацевич, — вы знаете, что он мне заявил на последнем допросе: «Я не дурнее всех вас, вместе взятых».
— Это еще не факты, Гриша, — улыбнулся Карпович. — Такое заявление в протокол не занесешь — в суде посмеются.
— Я и не заносил, — сказал Сацевич.
— И правильно сделали. Кстати, где он потерял глаз?
— Говорит, на фронте.
— Проверьте.
В процессе следствия несколько свидетелей назвали в числе людей, близких с Юхневичем и Наливайко, некоего Ягелло Александра.
Ягелло жил по соседству с Солоповой, той самой Еленой Солоповой, сельской активисткой, в окно которой кто-то выстрелил ночью 5 декабря 1961 года.
— Сашкиных рук дело, — сказал Киселев, председатель колхоза, — пьяница он, тунеядец, а Елена несколько раз и на собраниях его стыдила, и так просто, на улице — у колодца.
Выяснилось, что в деле нет протокола осмотра места происшествия — очевидно, не посчитали нужным сделать это сразу же после случившегося.
— Гнать надо таких деятелей из органов следствия, — горячо говорил Сацевич, — и вообще тут они, эти местные шерлоки холмсы, наломали дров...
— Гнать, Гриша, — это нетрудно. Где взять лучше? Подождите, пройдет еще пять-семь лет, и придут из юридических институтов, из милицейских школ настоящие кадры. Уже сейчас здесь, в районе, появились грамотные, молодые ребята... А до этого работали люди с восьмилетним образованием. Некогда было учиться — война. Да и дел у них было куда больше.
— Можно чего-то не знать, — продолжал между тем Сацевич, — это я понимаю. Можно неквалифицированно провести осмотр места происшествия, не так записать, провести не те обмеры, какие нужно. Но не проводить вовсе такого осмотра!..
— Вы правы, Гриша. Мы его проведем сейчас.
Стекло в ту пору на селе являлось предметом большого дефицита, и потому в доме Елены Солоповой обе рамы в окне так и стояли с пробитыми стеклами: закрыли дырки фанерой. Вызванный из Гомеля эксперт определил угол, под которым сделаны пробоины, продолжил линию полета заряда дроби (многочисленные следы в раме, косяке красноречиво говорили, что это была дробь) в нескольких направлениях, и эта линия пересекла крыльцо дома Александра Ягелло как раз на уровне плеча стрелявшего человека.
В деле имелось два убедительных заявления — одно о хулиганстве и участии в драке Ягелло, другое — об угрозе убийством. Это давало основание арестовать его.
— Дрался — это я, верно, дрался, — на первом же допросе сознался Ягелло, — а больше ничего за собой не признаю. И с Юхневичем мы никакие не друзья. Он мне в отцы годится, чего мне с ним дружить.
В деревне всякая новость распространяется быстро. И в Кольно и в Млынке очень скоро все знали, что следователи из Минска вызывают людей, докапываются до всех происшествий, которые лихорадили людей, не давали спокойно жить. И хотя многие были сильно напуганы, настойчивость, с которой велось новое следствие, арест Юхневича, Снегурова, Мороза и Ягелло убеждали людей, что в конце концов преступники будут найдены и понесут заслуженную кару.
Именно поэтому в адрес следственной бригады все чаще поступали письма людей, желавших помочь раскрытию преступлений. В двух таких письмах говорилось о том, что в доме у Снегурова, где собирались Юхневич, Наливайко, Ягелло, Мороз, часто видели Владимира Зинькевича, двоюродного брата Наливайко. Это обстоятельство было очень важным для следствия потому, что оно помогало установить связь этой группы с Наливайко. Ведь и Снегуров и Юхневич категорически отрицали, что Наливайко бывал в их компании.
На одном из допросов, который вел Сацевич, Михаил Мороз рассказал, что Снегуров и Юхневич похитили с дорожного склада взрывчатку. Но деталей никаких он привести не мог потому, что рассказывал будто бы со слов одного из них.
Снегуров этот факт категорически отрицал. И тогда Карпович решил устроить очную ставку. Мороза и Снегурова свели вместе.
— Гражданин Мороз, — предложил Карпович, — расскажите, что вам известно о хищении взрывчатки с дорожного склада.
Мороз повторил свое прежнее показание.
— Ложь, — жестко сказал Снегуров и вдруг, словно спохватившись, изобразил на румяном лице улыбку и укоризненно заметил Морозу: — Ну зачем, Михаил, ты говоришь неправду? Откуда ты это взял про взрывчатку? Зачем она мне?
— А палец где же тебе оторвало? — спросил Мороз. — Не взрывчаткой?
— Отвечайте, Снегуров, — предложил Карпович.
— Пожалуйста. Палец я отрубил сам. Рубил дрова и неосторожно ударил по руке... Есть справка из больницы.
— Да, — сказал Карпович, — но вы ударили по правой руке. Каким образом?
— Я левша.
— А вот ваши родственники, — Сацевич подвинул к нему листки протокола допроса, — они это отрицают.
— Видите ли, — на секунду замялся Снегуров, — я почти одинаково владею и левой и правой рукой... Правая устала, я переложил топор в левую руку...
И Снегуров опять смотрел на следователей чистыми открытыми глазами, которые так и светились честностью и добродушием.
— Я мог бы вам поверить, Снегуров, — сказал Михаил Константинович, — но вот хирург, который делал вам операцию, утверждает, что кожа вокруг раны была обожжена. Хирургу вы сказали, что глушили рыбу на реке, и просили его записать в историю болезни, что палец отрублен, чтобы вас не привлекли за браконьерство. Хирург взял этот грех на душу, тем более что он и сам опасался, как бы у вас не началась гангрена. Ему так показалось. Поэтому он вам и выдал фиктивную справку.
Карпович внимательно наблюдал за Снегуровым. Кажется, спокойная уверенность покидала его.
— Кстати, — словно походя добавил следователь, — палец вы «отрубили» как раз на другой день после того, как пропала взрывчатка со склада.
— Хорошо, — совсем другим, низким голосом сказал Снегуров, — я расскажу.
Мороза увели.
— Взрывчатку привезли ко мне домой Юхневич и Наливайко. Я не знал, как с ней обращаться, и вот лишился пальца.
— А кто знал, как с ней обращаться?
— Наливайко. Он имел с ней дело во время войны.
— С какой целью похищена была взрывчатка?
Снегуров молчал. Голова его была низко опущена, обычно розовые щеки побледнели. Следователь повторил вопрос. Снегуров молчал.
— Хорошо, — сказал Карпович, — я вам помогу. Вы взорвали труп Ивана Полоза?
— Да.
— Расскажите обстоятельства убийства Полоза.
— Иван поначалу ходил к нам. Выпить самогону. У нас это зелье не переводилось. Сыграть в картишки. Но потом он вдруг от нас отошел и стал сотрудничать с участковым Гусевичем.
— После чего это произошло?
— Юхневич предложил Ивану запалить хату Киселева, бывшего председателя. Он отказался и обозвал Юхневича фашистом.
— И тогда вы подожгли его дом?
— Запалил Юхневич.
— Продолжайте.
— После того как у него сгорела часть хаты, Иван пообещал всех нас посадить в тюрьму. Мы решили его убрать.
— Как это было?
— По предложению Юхневича Михаил Мороз зазвал к себе Полоза постричься. А потом он ему сказал: «Ты знаешь, я слышал, сегодня ночью Юхневич собирается поджечь ремонтно-механическую мастерскую. Мы с тобой должны ему помешать. Пойдем». И они пошли туда. А мы их уже там ждали. Когда Иван вошел во двор, Юхневич из-за угла ударил его молотком по голове. И сказал при этом: «Так будет с каждым предателем».
— Так и сказал?
— Да.
Поскольку мастерская в это время пустовала, труп сутки пролежал здесь. Следующей ночью его вынесли в лес и закопали. Там он пробыл всю зиму. Весной во время паводка труп вывезли на лодке на берег Припяти и там на берегу взорвали.
— Кто принес взрывчатку?
— Юхневич.
— В чем?
— В чемодане.
— Что за чемодан? Опишите его приметы.
— Обыкновенный фибровый чемодан. Небольшой, черный. Уголки металлические. Да... царапина снаружи, на стенке — от угла до угла.
Допрос заканчивался.
— Скажите, Снегуров, — спросил Карпович, — почему вы, человек немолодой уже, имеющий семью, ступили на путь преступления?'
