Ознакомительная версия.
Дверь снова скрипнула – ее раскачивал легкий сквознячок из коридора, и Александр невольно ухмыльнулся. Нервы ни к черту, как любит повторять Грег. Лечиться тебе надо, Шибаев.
Он нашел документы девочки в последнем ящике у самого пола. Девочку звали Виктория Резникова. Там указывалось также имя матери – Ирина Яковлева. Ленты кардиограмм, бланки анализов, рентгеновские снимки. Он и сам не знал, что хочет найти. Как ищейка шел по следу. Пролистал карту, мало что понимая. Вернее, ничего. Увидев в самом конце аккуратно подшитый документ, Шибаев подошел к окну. Документ был на русском. Прочитав, Шибаев присвистнул.
Он задвинул ящики металлического шкафа, на пороге оглянулся. Желательно не оставлять следов. Если все будет чисто, никому не придет в голову, что здесь кто-то побывал ночью. Он запер дверь кабинета, занес ключи в регистратуру. Рената удивится утром, что они окажутся в чужих ячейках, но не очень – такое случается сплошь и рядом. Тем более, когда такой видный мужчина, как Грег, нависает и говорит комплименты. Разложить их правильно Шибаев не смог – было слишком темно. А у него даже зажигалки не было.
Он вылез в окно, держа в вытянутой руке добычу, осторожно опустил на место раму. Взглянул на часы. Три сорок две. Кажется, он успевает.
Доктор Горбань внезапно проснулся. Было темно, тихо и очень рано. Светящиеся стрелки будильника на тумбочке показывали три. Ему снился не совсем кошмар, а какой-то тревожный сон, в котором он бежал по каменной пустыне, перепрыгивая через длинные прямоугольные черные ямы, похожие не то на окопы, не то на разверстые могилы. На их дне шевелилось что-то вроде клубков змей, и каждый раз, зависая в прыжке над очередной ямой, доктор Горбань с ужасом ожидал, что какая-нибудь резвая гадюка вопьется в него зубами. Сон, к счастью, уже испарялся из памяти, хотя секунду назад был вполне явственен и определенен. И смысл был и логика – он, доктор Горбань, бежал, потому что очень нужно было, он убегал или догонял. Все логично, страшно и безнадежно.
Тоска и смутное беспокойство охватили Горбаня. Сердцебиение, изжога, жажда, пульс в висках для полноты ощущений. Даже как будто слегка подташнивало. Он стал вспоминать, что ел на ужин. Овсянку с фруктовыми добавками, которую ненавидел. Любому человеку известно, что просыпаться в три ночи гиблое дело. Подсознание только и ждет, чтобы навалиться и замучить тревогами и страхами. И, кажется, все путем, жизнь удалась, а страх липко ползает по хребту, и тоска смертная охватывает, как будто конец света уже за порогом. И всякие мысли о смерти и смысле жизни.
Доктор Горбань сел на кровати, спустил ноги, нашарил тапочки и, шаркая, пошел из спальни.
В гостиной было светлее от фонаря за окном. Горела зелеными глазками всякая электроника. Он вздрогнул, внезапно пронизанный ужасом, уловив краем глаза движение сбоку. Остановился, покрылся испариной и замер, перестав дышать. Секунду спустя осознал, что увидел собственное отражение в старинном зеркале в богатой золотой раме. Выдохнул с облегчением, подошел ближе. В тусклой поверхности дорогого зеркала угадывалась нелепая бесформенная фигура в белых семейных трусах и стоптанных тапочках. С тонкими ногами и большим животом. Доктор критически осматривал себя – набугривал мышцы, втягивал живот, даже побоксировал слегка воздух.
Он добрался до кухни, все еще не включая света, потянул на себя дверцу холодильника и нагнулся, заглядывая внутрь. В раздумьях, что лучше – вода или пиво, решил, что вода лучше. Пиво в три часа ночи как-то… нецивилизованно.
Он пил булькающую воду, стоя у открытого холодильника, рассматривал его содержимое – всякие баночки, кастрюли, коробочки. И большую кастрюлю с тушеной свининой, приготовленную женой так, как он любил: пожирнее, с черносливом. Свинина ночью, конечно, самоубийство, но… Доктор Горбань почувствовал, как засосало в желудке. Поколебавшись, вытащил кастрюлю, подержал немного на весу, заглушая вопли потревоженной совести. Поставил на стол, пнул ногой дверцу холодильника. Достал хлеб, вилку. Подумав еще немного, снова раскрыл холодильник и взял бутылку пива. Заодно баночку с маслинами. Не закрывая дверцу, красиво разложил на большой тарелке мясо, поковырялся в кастрюле, выуживая черносливины. Рядом с тарелкой положил хлеб. Налил пива в высокую керамическую кружку. И дернул за шнурок светильника, покачивающийся над головой – неяркий свет залил кухню. После чего уселся на табурет и задумался. Ему вдруг пришло в голову, что, во-первых, он один в квартире – жена у сестры через три улицы, у той истерический припадок после ссоры с супружником. Он не помнил, когда в последний раз оставался один. Во-вторых, он собирается устроить сабантуй в три часа ночи, что вообще не лезет ни в какие ворота. Со времен студенчества, когда он жил в общежитии, он не испытывал подобного чувства, вернее, предчувствия чего-то новенького, а также легкой оторопи от собственной бесшабашности и… и… нерастраченности! Господи, когда же это было? Столько всего с тех пор случилось и столько воды утекло…
Доктор Горбань взял обеими руками синюю кружку с пивом и припал к ней губами. Только мысль мелькнула, что не стоило пить воду.
Он так увлекся, что не услышал легкого шороха из прихожей и не почувствовал сквознячка. Прикончив пиво, он утерся рукой, что доставило ему дополнительное удовольствие. Хорошо!
Тут он увидел высокого чужого человека, стоящего в дверях кухни. Появление незнакомца настолько поразило доктора Горбаня, что у него даже мелькнула мысль, что галлюцинация. Он смотрел на пришельца, все еще держа в руке пустую кружку.
Человек шагнул к столу, и только сейчас Горбань испугался. Он попытался вскочить, но ноги его не держали, и он осел обратно на табуретку.
– Вы… вы… – пролепетал он. – Что такое… В чем дело?
– Вы меня обманули, доктор, – сказал незваный гость, усаживаясь на другой табурет напротив него. – Вот здесь документы ребенка, о котором я вас спрашивал вчера. У вас не так уж много пациентов-детей.
– Что вам надо? – спросил Горбань.
– Как вас зовут, доктор? – спросил мужчина. – По батюшке.
– Э… Леонид Яковлевич, – ответил Горбань, на секунду с ужасом осознавший, что забыл свое имя. – Что вам надо? Вы не имеете права…
– Не имею, – согласился пришелец, – и, если вы сейчас позвоните в полицию, меня арестуют. Хотите позвонить, Леонид Яковлевич?
В его словах не было издевки, он говорил вполне мирно. Но что-то сквозило в выражении лица… или глаз ночного гостя, что подсказывало доктору Горбаню – спокойствие этого человека пострашнее ярости, криков и брызганья слюной любого иного искателя приключений. Леонид Яковлевич не ответил. Только сейчас он сообразил поставить кружку на стол и сложил руки на коленях. Под тяжелым взглядом чужака ему становилось все хуже.
– Не хотите, – сказал ночной гость. – Ну и правильно. Все равно не успеете.
От последней фразы доктору стало совсем плохо.
– Вы… убьете меня? – спросил он.
– Если вы во всем чистосердечно признаетесь… – ответил человек задумчиво. – Зачем вы соврали мне?
– Я не соврал! – вскрикнул Горбань. – Честное слово! Фамилия ребенка мне ничего не сказала. Не было такой… такого, – он принялся сбивчиво объяснять. – Только потом… вечером… я вспомнил мать девочки. Но у нее другая фамилия… не помню, какая…
– Что случилось с девочкой? – спросил Шибаев.
– Я действительно оперировал ее. Девочка лечилась еще дома, от лейкемии, очень ослабленный ребенок…
– Операция прошла удачно?
– Что значит, прошла удачно? – нервно закричал доктор. – Вы знаете, что это за операция? Вы знаете, что только в двух странах мира делают подобные? Трансплантация костного мозга и стволовых клеток… это… это… высокое искусство! Чтобы вы поняли, это стимулирует образование стволовых клеток, разрушенных химиотерапией, но не всегда. То, что пациент не умер на операционном столе, не говорит о том, что операция была удачной. – Он замолчал, глядя на Шибаева испуганно. – Помню я ее мать… – пробормотал он. – Она практически переселилась в палату. И… и… а в чем, собственно, дело? Вы что, считаете, я в чем-то виноват? В чем вы меня обвиняете?
– То есть ребенку не стало лучше? – спросил Шибаев.
– Сначала стало, потом наступило ухудшение. Девочка была совсем слабенькой. Да скажите, наконец, в чем дело!
– Кто платил за операцию?
– Какой-то родственник… не помню фамилии. Вы знаете, сколько это стоит? Около ста пятидесяти тысяч долларов! Даже больше.
– Почему ей не сделали повторную операцию?
– Да не помогла бы она ребенку! Не помогла бы, понимаете? Иногда целесообразнее смириться и не мучить больного.
– Мать согласилась с вами?
– Согласилась. В медицинской карте есть ее заявление, что никаких претензий она не имеет.
Ознакомительная версия.
