Потому что колокольня была построена именно так: снаружи она была квадратной, но венчавшая ее площадка — круглой.
Бенжамен внимательно посмотрел на свой рисунок и на свободное пространство в углах верхней комнаты и понял, где ее поставили.
Он встал, оделся и побежал к двери. В пустынном коридоре повернул направо и постучал в дверь кельи большого монаха.
— Брат Бенедикт? — прошептал он нетерпеливо. — Вы здесь?
Слабый свет, лившийся от стола, которого ему не было видно, напомнил послушнику о том, что происходило здесь, казалось, лет сто тому назад.
— Брат Бенедикт? Вы спи…
От удивления он скорее выдохнул, чем выговорил последний слог.
Нет, большой монах не спал. И таявшая на глазах короткая свеча уже довольно долго не светила никому. Келья была пуста.
Не долго думая, Бенжамен спустился в маленькую часовню — проверить, не вернулся ли большой монах к своим прежним привычкам, но, едва бросив взгляд внутрь, убедился, что брата Бенедикта там тоже нет.
Объятый внезапной тревогой, Бенжамен остановился в одной из апсид, пытаясь сосредоточиться.
Разве такое возможно?
То, о чем он подумал, сначала заставило его похолодеть, потом вскипеть от гнева, и юноша понял, что должен немедленно проверить, прав или нет.
Он быстро пересек клуатр по центральной галерее, отделявшей сад от малого двора, прошел под арками к колокольне. Лунный свет, терявшийся во входном отверстии без двери, осветил загораживающую вход веревку: табличка предупреждала об опасности. Бенжамен пролез под нее, нащупал первую ступеньку и в кромешной тьме начал медленно подниматься вверх, придерживаясь рукой за стену. Поток холодного воздуха, лившийся сверху, заставил его задрожать, но не остановиться. Мучимый сомнениями и яростью, молодой человек тихо взбирался на башню.
Поднявшись до середины лестницы, он уловил эхо далеких ударов. Наверху кто-то работал: долбил, стучал, пытаясь вскрыть стену.
Преодолевая страх, Бенжамен осторожно продолжил восхождение. Шаг за шагом он добрался до последнего поворота лестницы, который обозначил слабый свет, льющийся сверху. Удивленный вновь установившейся тишиной, он остановился и прислушался. Глухие удары прекратились, и теперь сверху доносились почти неразличимые звуки, которые молодой человек тем не менее без труда опознал. Сопровождавшее их тяжелое дыхание выдавало действия ночного работника и его намерения. Это был звук тяжелого и все еще непослушного камня, который кто-то пытался вынуть из кладки…
Это был хруст раздираемой стены.
Лестница, на которой стоял Бенжамен, как и та, что вела из крипты в кабинет аббата, выходила прямо на круглую площадку и не имела ни парапета, ни перил. Таким образом, люк, находившийся прямо в полу, был опасен для того, кто решится подняться наверх. Любуясь прекрасным видом, открывавшимся сверху, посетитель должен был всегда помнить о нем, иначе прогулка могла оказаться роковой.
Послушник продолжал двигаться вверх до тех пор, пока не оказался на предпоследней ступеньке, стоя на которой он еще мог оставаться невидимым. Потом медленно, пригнувшись и затаив дыхание, поднялся на последнюю ступеньку.
Миллиметр за миллиметром его голова медленно выросла над полом до уровня глаз.
Он подоспел вовремя.
Прямо напротив, у противоположной стены, Бенжамен увидел работавшего монаха. Пять довольно больших камней были извлечены из основания стены, а человек, взявший на себя труд сделать это, старался протиснуться в образовавшуюся дыру. Он уже просунул руку с фонарем в щель и стоял так, что Бенжамен не смог различить черты его лица. Слабые лучи лунного света позволяли только следить за ползущей фигурой, протискивавшейся в отверстие и постепенно в нем исчезавшей. Человека словно поглотила, всосала пустота, попасть в которую он так стремился.
Когда странный призрак полностью скрылся, Бенжамен заторопился, подошел к отверстию и лег, припав лицом к полу, чтобы посмотреть, что там происходит.
Этот альков был меньше, чем подземный, но странным образом походил на него и круглой формой, и куполом, но главным образом тем, что в центре тоже стояла статуя. К счастью, взломщик, явившийся сюда первым, отошел в сторону. Бенжамен смог увидеть ее и с минуту полюбоваться.
Потрясенный красотой зрелища, он чуть не произнес вслух ее имя.
Стоявшее на постаменте изваяние не было ни темным, ни устрашающим, оно ярко сияло в свете фонаря.
Дева Мария из чистого золота.
Вдруг тот, кто держал фонарь, отвел луч в сторону и осветил угол, который Бенжамен со своего места видеть не мог. Молодой человек воспользовался моментом, чтобы получше рассмотреть пришельца, но не смог с уверенностью определить, кто скрывается под опущенным на лицо капюшоном.
Монах простоял неподвижно еще несколько секунд, потом медленно, очень медленно протянул руку к статуе Богородицы и взял сверток, который она держала в руках. Восхищенный Бенжамен поначалу его и не заметил. Незнакомец несколько мгновений просто смотрел на свое сокровище, потом остатки обертки упали к его ногам…
Послушник тотчас же понял, что это. Цилиндрический кожаный футляр, который он смог разглядеть, не оставлял никакого сомнения относительно содержимого. Очевидно было, что его собрат тоже это знал. Сначала он медленно опустился на колени, потом уселся поудобнее, прислонившись к округлой стене. Бенжамен увидел, как длинные руки снимают крышку футляра и постукивают по его днищу, чтобы вытолкнуть несколько листков. Монах развернул их и приготовился насладиться своей находкой.
В тот момент, поднимая капюшон, он и подумать не мог о том, что ему придется с кем бы то ни было делить удачу.
— Вам, случайно, не нужен переводчик? — спросил послушник без тени улыбки.
Брат Бенедикт, пораженный, обернулся. Появление говорящей химеры, выскочившей из стены в назначенное время, словно кукушка из часов, повергло его в растерянность, и здоровяк замер, раскрыв рот. Но как только он разглядел в полумраке знакомые черты, почти комическая картина, представшая его взору, быстро помогла большому монаху прийти в себя. Успокоившись, он закрыл рот и улыбнулся.
— Да, конечно!
Бенжамен проскользнул внутрь, словно угорь, и встал на ноги прежде, чем монах успел сделать хоть одно движение. Стоя перед ним, молодой человек долго презрительно его рассматривал, на удивление хорошо владея собой.
— Если гнев является грехом, брат мой, — заметил он спокойно, — знайте, мне потребуется долгое покаяние, чтобы искупить тот, что владеет мною в эту минуту.
— Красиво сказано! — напряженно воскликнул брат Бенедикт. — Но гнев — это грех, мой юный друг. Смертный грех, как вам должно быть известно.
— А предательство? — сухо отозвался послушник. — Что это, с вашей точки зрения? Старая привычка? Болезнь?
Брат Бенедикт опустил голову и машинально пригладил одной рукой листы пергамента, которые держал в другой.
— Оружие! — спокойно ответил он. — Холодное оружие, которое используют в самый последний момент. И как всякое оружие, оно несет зло… или спасение.
— Вам кажется, что вам угрожают? — с иронией поинтересовался Бенжамен, не найдя подходящей случаю улыбки.
Большой монах поморщился и посмотрел на собеседника пронизывающим недоверчивым взглядом.
— Я старался быть осторожным, вот и все. Но как вы могли заметить, не слишком в этом преуспел. — Он посмотрел на то, что продолжал держать в руках. — Я мог бы еще раз проявить осторожность. Они, — тут он легонько помахал листками пергамента, — все еще моя собственность! И я не уверен, что вы сможете отнять ее у меня силой.
Под властным взглядом большого монаха Бенжамен замер.
— Ну что, мой мальчик? — продолжал последний. — Присаживайтесь и переведите мне это, пока я не передумал. Что бы там ни было написано, вы заслуживаете того, чтобы это узнать.
Растерявшийся послушник немного поколебался, потом медленно, почти с опаской опустился на пол рядом с большим монахом, стараясь не выпускать того из виду.
— Не хотите поприветствовать нашего друга? — спросил последний, кивая головой в сторону того, что Бенжамен еще не успел рассмотреть.
Молодой человек медленно повернулся и, стараясь казаться равнодушным, взглянул на скелет.
— Шарль? — спросил он спокойно.
— Скорее всего. Но объяснение должно быть там, — уверенно ответил брат Бенедикт, передавая ему листки. — Давайте, читайте! Покончим с этим!
Дрожащей рукой Бенжамен взял листы пергамента и в последний раз с опаской взглянул на собеседника.
— Покончим с этим? — повторил он.
Большой монах понял, что он хотел сказать.
— Не тревожьтесь, мой мальчик… Когда придет время, я объясню вам причины того, что вы назвали… моим предательством.
