Борис к тому моменту уже открыл глаза и с интересом наблюдал за Серегой. Когда музыка стихла, он вновь повернулся к Виктории и окинул ее с немым обожанием в пылающем взоре. Сашке такая открытость чувств показалась вызывающей. Да и вообще, противно стало: полнеющий, лысеющий, женатый, а все туда же!
Видимо, тетушке передались ее ощущения. Во всяком случае, она подавила едва заметную улыбку и вдруг обратилась к Павлу:
— А вы играете на рояле?
— Он не знает, он не пробовал, — сквозь зубы процедил Серега и снова метнул порывистый взгляд на Сашку.
«Мог бы и домой уже пойти! Что толку скрежетать тут зубами!» — раздраженно подумала она.
— На рояле… — протянул Павел, — сейчас узнаем.
Он подошел к инструменту. Виктория ласково улыбнулась ему и встала со стула, уступив место. Павел сел, встряхнул кистями, положил их на клавиши и, закинув голову назад, уставился на люстру, раздумывая. Аккорд он взял не глядя, да и коряво. Резкий аккорд, неправильный. Потом еще и еще. И тут из бессвязных аккордов вдруг начал вырисовываться прерывистый джазовый мотив. Он импровизировал, похоже, на ходу. На клавиши почти не смотрел, а играл на ощупь, как заправский тапер. Все в гостиной застыли в немом изумлении. Вован даже рот открыл. Только Виктория продолжала задумчиво улыбаться, то и дело поглядывая на Сашку.
— А «Мурку» можешь? — вопрос Сереги звучал издевкой.
А что ему еще делать оставалось? Как ни крути, а Павел его во всем обошел. Ведь на рояле Серега совсем не умел играть. Впрочем, на других инструментах тоже. Вот и получалось, что оставалось ему лишь язвить в стороне.
Павел оказался куда более жестоким, чем это могло показаться на первый взгляд, потому что ломаная мелодия, льющаяся из-под его пальцев, тут же преобразовалась в заданный мотив «Мурки».
— Может, ты из МУРа? — опять неприятно пошутил Серега.
Музыка оборвалась. Павел перевел на него взгляд и спросил вполне серьезно:
— Что такое МУР?
— Ну… — от неожиданности Серега растерялся.
— Что такое «Мурка», он знает, а вот что такое МУР — нет, — Борис захлюпал смешками.
— Нет, МУР я вам изобразить не в состоянии, — Павел опустил голову и продолжил играть блюз.
— Хоть что-то он не может, — фыркнул Серега и снова налил себе виски. На сей раз он все сделал по правилам: сначала лед, потом напиток. Наверное, слегка успокоился.
Проследив за ним, Сашка повернулась и пошла в холл. Ей хотелось выбраться на свежий воздух.
* * *
Солнце уже перевалило в западную часть бледно-фиолетового неба. Сашка прищурилась и, вздохнув, сбежала вниз по ступенькам. Она обогнула угол дома. Из окон все еще неслась музыка. Кажется, теперь там играли в четыре руки. Дверь кухни была, как обычно, открыта.
«Есть хочу!» — шепнуло ей сознание, а под ложечкой засосало.
Она и завернула туда, где стоял холодильник.
— Не нервничайте, — капитан Синичкин дрожащей рукой налил из бутылки воду в стакан.
Лидка, сидящая за столом напротив него, истерично всхлипнула, а увидев вошедшую Сашку, разразилась рыданиями.
— Прошу вас! — устало взмолился Синичкин и протянул Лидке стакан. Но она замотала головой и уткнулась в ладони. Капитан крякнул и, захлебываясь, осушил емкость.
Видимо, разговор продолжался уже давно. Хотя разговором это вряд ли можно было назвать: нос писательницы распух до невероятных размеров, так что ревела она уже не первый час. Может быть, с того самого момента, как закончился неудачный сеанс Ко Си Цина.
— Опять кого-то убили? — поинтересовалась Сашка и, открыв холодильник, принялась высматривать что-нибудь вкусненькое.
Услыхав крамольное слово, Лидка просто взорвалась рыданиями. Синичкин осуждающе покосился на неосторожную свидетельницу.
— Да я просто так спросила. Мы же все не в курсе, — попыталась оправдаться Сашка и, схватив с тарелки кусок яблочного пирога, оставшегося от завтрака, повернула к двери.
Очень ей надоели Лидкины слезы. Ну сколько можно, в самом деле!
— Вы сообщали господину Косицыну что-либо о гибели горничной Нади? — вкрадчиво спросил Синичкин.
Лидка отрицательно покачала головой.
— Откуда же он знает? — по-дурацки озадачился Синичкин.
Лидка развела руками и округлила глаза, мол, совсем, что ли, незнаком с ясновидением?
Капитан тоже округлил глаза, но с другим подтекстом, мол, представьте себе…
— Ой! — Сашка хлопнула себя ладонью по лбу и чуть было не уронила пирог при этом. — Я вспомнила. За день до приема я тоже зашла на кухню. А тут Галя — наша кухарка… вернее, бывшая кухарка… ой…
Она окончательно запуталась, но следователь пришел ей на помощь, повернувшись к ней заинтересованно.
— Итак?
— Словом, я не сразу на кухню зашла, а перед тем постояла за кустом жасмина, вон за тем, — она указала рукой на ветки, виднеющиеся в проеме двери. — И Галя тогда тоже плакала. Вот как Лидка… простите, Лидия сейчас. Галя говорила Валентине, что не желает сохранять тайну, которую все знают, и что непременно папе о ней расскажет. Только я не знаю, какое это имеет отношение к убийствам. Но на кухне был и еще кто-то. Я его не видела, он ушел раньше, чем я зашла. А до этого они вместе с Валей сказали Галине, что тайну эту нужно хранить до самой смерти.
— Ох! — Лидка разразилась новым приступом неуемных всхлипов и шмыганий.
— А Надя? — задал вопрос Синичкин.
— А Нади на кухне не было, — Сашка пожала плечами, откусила от пирога, пожевала, подумала и продолжила: — Надя тоже как-то говорила про тайну, которая стоит дорого. Она говорила по телефону. Да все об этом знают.
— Все, кроме нас с майором, — не слишком добродушно констатировал Синичкин. — А что за тайна?
— Про моего отца с Галей, — ответила ему Виола, которая появилась в дверях совершенно неожиданно. Голос ее источал злобу.
— Ну почему я обо всем узнаю последней! — вскрикнула Лидка и вновь захлюпала носом. — Мне никто ничего не рассказал!
На этот раз Синичкин ей воды не предложил. Налил в стакан и сам молча выпил. Наверное, услышанное повергло его в шок.
— Так это ты была тогда на кухне? — выдохнула Сашка, сама не понимая, почему ответ именно на этот вопрос казался ей столь важным.
Виола пожала плечами:
— Поскольку я говорила с Галей исключительно на кухне, то вполне может быть. Я не в состоянии построить хронологию всех наших разговоров.
— Я про тот, единственный, вечером за день до приема…
— За день до приема… — сестра сдвинула брови, подумала и вздохнула: — Нет, тогда меня занимали более важные дела. Вряд ли я стала бы тратить время на беседы с кухаркой.
— Беседа? — переспросил Синичкин и даже поперхнулся.
— То, что у отца была связь с Галиной, мы все узнали случайно и совсем недавно. Галя хотела, чтобы отец ввел ее в общество, а раз он этого не сделал да и скрывал эту связь, я посчитала правильным оставить все как есть и урезонить Галину. Поэтому я на протяжении недели, наверное, беседовала с ней, уговаривала оставить решение проблемы за отцом и обещала, что побеседую с ним. Ну, и держала ее на этом поводке. Не знаю, может быть, она и сорвалась бы, если б ее…
— Я прошу тебя! — истерично взвизгнула Лидка.
Виола брезгливо поморщилась, буркнув себе под нос:
— Дзёрури. Заставь дурака богу молиться!
«Дзёрури? — про себя удивилась Сашка. — Что она имеет в виду?»
Вместо ответа Виола накинулась на несчастного капитана:
— Интересно вы ведете расследование! Сидите тут, беседы ведете праздные, а дом у нас вверх дном стоит. Виданное ли дело, чтобы под носом у двух сыскарей человека убили, да еще и весь дом перевернули!
— Ну, а что я могу сделать? — тот растерялся до мертвенной бледности.
— Если уж вы ничего сделать не можете, так какого черта делать вид, что вы из милиции? — окончательно обозлилась Виола.
Сашка быстро прошмыгнула на улицу. Она страсть как не любила скандалов Виолы, точно так же, как не любила Лидкиных истерик.
«В них даже есть что-то общее, — вылетая на солнце, подумала она. — Обе громогласные напоказ, обеих возбуждает беспомощность оппонента, обе чокнутые, только каждая на свой лад. Интересно, что же такое «дзёрури»?»
Серега поймал ее за руку на выходе из кухни, сразу за кустом треклятого жасмина. Сашка сначала вздрогнула от неожиданности, потом посмотрела на него и подумала: «Нужно сказать Игнату, чтобы спилил этот куст к чертовой матери! А то уж в очень непростом месте он произрастает. Просто опорный пункт какой-то! Никогда не знаешь, кто стоит за ним и подслушивает».
Впрочем, мысли ее тут же развеялись, потому как Серега дохнул на нее крепким перегарным настоем.
— Фу! — она даже зажмурилась.
— О, разумеется! — развязно возмутился проспиртованный друг. — Господин Павел, как его, этого… он ни-ни!
