столу ладонью Фокин. — Ты что сейчас делаешь, Ходаков? Ты возвращаешь нас на исходную позицию? Мы всех проверили. Всех сотрудников, обслуживавших банкет! Никто из них не мог этого сделать. Все были друг у друга на виду.
— Все, кроме Усова, — тихо возразил капитан. — Он был в непосредственной близости от места убийства. К нему потом приходила Стрельцова. Он погиб странным образом.
— Ну, тогда возьми и предъяви ему обвинение! — взорвался Фокин и, вскочив, почти бегом кинулся из кабинета.
Через несколько минут он вернулся. Сел на место. Неодобрительно покосился на беспорядок на столе Леоновой.
— Сейчас все уберу, шеф, — засуетился тут же Ходаков, безошибочно угадав его настроение.
— Установить точное место прежнего проживания Волкова, Стрельцова Николая и место, где проживала с последним Василиса Стрельцова. Она училась в школе по месту его регистрации? Училась. Иначе ее бы никто в школу не взял. Установить возможную связь между Стрельцовой и Волковым, ныне Агаповым. Это тебе, Ходаков. Если понадобится, сгоняешь туда в командировку.
Понаблюдав за тем, как сноровисто Ходаков убирает со стола Леоновой остатки чаепития, Фокин перевел взгляд на Алену.
— Тебе, старлей, отыскать все возможные и невозможные сведения о Стрельцове Николае. Кто, где, за что, почему и откуда. Ты поняла, короче. И самое главное: где он может быть сейчас. А я… — Фокин с тяжелым вздохом провел ладонью по голове. — А я снова, в десятый раз, мать их, проверю сотрудников ресторана.
Прилетевший из Москвы полицейский насмерть продрог на ледяном ветру, дожидаясь, пока она откроет перед ним калитку, потом обметет старые валенки от снега огрызком веника. Пристроит веник в уголке между терраской и домом. Отопрет замок на ветхой двери терраски.
Ей-то что? Замерз и замерз. Нечего было голышом в такую даль приезжать. А то явился: ботинки на тонкой подошве, куртка до пупка не достает, вместо шапки капюшон. И перчатки из тонкой кожи. Как они согреть могут? На такси приехал из райцентра. И машину, дурачок, отпустил. Как назад поедет, интересно? Из райцентра сюда такси еще поедет. А вот сюда вызвать — не выйдет.
И она его, если что, не звала. Его участковый к ней направил. Потому что с участковым она говорить ни за что на эту тему бы не стала. Враждовали они. Еще с его бабки и ее матери вражда между их семьями зародилась. С чего бы ей с участковым откровенничать? Не с чего. А вот с москвичом, видимо, придется.
— Заходи, коли приехал, — недобро покосилась на него женщина, впуская на продуваемую насквозь терраску. И тут же приказала: — Ноги обстучи от снега.
Он послушно потопал на единственной ступеньке. Шагнул внутрь. Заперев застекленную до половины дверь, она принялась отпирать дом. Оттуда сразу обдало теплом, и московский гость чуть не расплакался. У него даже с носа потекло.
— А чего так форсить-то? — неодобрительно покачала она головой. — Не на танцы ехал. В глубинку. И такси отпустил зря. Не приедут за тобой сюда.
— Меня участковый заберет. Он в соседнем селе на происшествии. На обратном пути заберет, — парень подумал и добавил: — Обещал.
— Раз обещал, значит, заберет. Наш участковый лишнего не сболтнет, — нехотя похвалила она недруга. — Входи. Только разувайся. У меня половики чистые.
Половикам тем было сто лет в обед, еще мать ее их ткала на старинном громоздком станке. И дети Прасковьи не раз пытались ее от этих половиков избавить. Мыть летом в реке — сложно. Мести невозможно, задираются. Выбивать тяжело. И пылесос с ними не справлялся. Дети как-то приволокли ей в дом модных ковров. Ее половики скатали и на чердак оттащили. Только недолго они там пролежали. Она сразу после отъезда детей на чердак за ними отправилась. А их модные ковры туда отнесла. Не сама, правда, соседского парня просила — Лешку Волкова.
По его душу и явился этот стиляга, прождавший ее у дома полчаса. Только чем она могла ему помочь? О детских шалостях Лешкиных рассказать? Так не шалил он особо. Если задуматься, то и вовсе не шалил. Нина — мать его — болезненной была, слабой. Лешка ей вечным помощником был. Когда уж тут шалить?
— Входи, — кивнула она на дверной проем кухни, когда столичный гость послушно снял свои модные ботинки. — Сейчас чаем тебя поить стану.
От чая он не отказался. И от меда с ее двух ульев. И три блина, которые она готовила каждое утро на простокваше, съел. Размяк, лицо покраснело, заулыбался. И о деле чуть не забыл.
— Участковый говорил, что у тебя ко мне дело, — напомнила она, прибирая со стола.
— Да, Прасковья Степановна. Совершенно верно, — встрепенулся парень, с десяток раз успевший сказать ей спасибо. — Меня интересуют ваши соседи Волковы.
— Так нету их. Нина померла. Леша в столицу подался. Тебе его там надо искать.
— Так он там и не терялся, живет себе благополучно, богато.
Она изумленно вскинула поредевшие брови. И парень добавил:
— Правда, под другой фамилией.
— Да ты что? — Она присела на табуретку, сложив руки на столе. — И под какой же он там фамилией живет? А чем фамилия Нины его не устроила?
— Он стал Агаповым. Агаповым Алексеем Георгиевичем. Один из московских бизнесменов признал в нем своего незаконнорожденного сына. Дал ему свою фамилию. Сделал генеральным директором на своей фирме.
— Ишь ты! Чудеса-то какие, — равнодушным голосом отреагировала Прасковья. — А чем же ему его отец не пришелся?
— А кто его отец?
Парень вытянул шею из тонкой водолазки, которая тоже наверняка не грела. Нет, ну вырядился как на свидание.
— Алкаш местный. Правда, помер он давно. Лешке лет семь было, как Серега спился и помер. Хотя он женат на Нине не был. Таскался к ней в дом, когда заблагорассудится. Может, и не был он Лешке отцом, болтал только. Нина об этом молчала.
Она вдруг задумалась, кое-что вспомнив. Давними были воспоминания, смутными. И говорить о них особо не хотелось. Введет в заблуждение столичного гостя, с нее потом и спрос. Уж кем-кем, а болтушкой она никогда не была.
— Прасковья Степановна. Если вы что-то вдруг вспомнили и вам это кажется неважным, вы все равно мне расскажите, — угадал парень ее мысли. — У нас произошло убийство, а мы никак не можем поймать преступника. Чем больше расследуем, тем больше вязнем.
— А я чего-нибудь брякну, увязнете еще больше, — поджала она губы.
— И все же?
Московский малый пожирал ее глазами. Улыбался хорошо, не нагло. И она решилась.
— Помню, Нина молоденькой девушкой, еще до рождения Лешки ездила в Москву. Поехала,
