— Я же с самого начала говорил тебе, что так и будет!
— Я не знала, что задумал Пупырь, когда поняла, уже было поздно... Но я ни с кем не спала... Вот синяки, это меня тянул один... Но я вырвалась...
— А деньги откуда?! Дура! Тупица! Не говори мне, что это в кассу, а то я не знаю, что с тобой сделаю!
Марина вздохнула, умылась, выключила воду.
— Да, это не в кассу, — мертвым голосом сказала она. — Но пойми, я могла доработать до конца, положить деньги в банк, и ты бы ничего не узнал! Там должна была набежать большая сумма. Но я почувствовала, что не могу, это все не мое! И с этим покончено...
— Неужели? Большая радость!
Она шмыгнула носом и виновато посмотрела на него.
— В конце концов, у меня есть муж. Я поняла, что он самый лучший. Ты ведь меня не бросишь?
Некоторое время Евсеев стоял молча, в тяжелом размышлении. Потом стал стаскивать тренировочный костюм.
—Посмотрим на твое поведение, — буркнул он. - Давай, становись!
* * *
Брут мел хвостом по паркету и пускал радостные слюни, что было на него совсем не похоже. Значит, знает, что за ним пришли... На обеих передних лапах у него красовались повязки из эластичного бинта.
— Да вот как-то сам не пойму, откуда что берется, - Петр Данилович задумчиво почесал затылок. — Какая- то зараза прямо. Ветеринар сказал, через месяц пройдет, если лечиться по науке. Только вы не бросайте уколы-то. Артроз - штука опасная, забросите, - Бруту потом мучиться.
— А мать как? — спросил Евсеев.
— Ничего, держится мать. Ходит. В магазин сама отправилась, сказала — если будет сидеть на месте, точно за полгода каких-нибудь рассыплется... Сами-то как? Помирились?
— Мы и не ссорились вроде.
— Как «не ссорились»? Я по голосам все чувствую, по интонациям. Да и вид у тебя мрачный... Старого чекиста не проведешь. Выкладывай, что там у тебя стряслось. На работе, что ли?
Евсеев потрепал Брута по шее, сел в кресло. Петр Данилович остался стоять, руки сложил на груди. Отставной комитетчик слов на ветер не бросает, он задал вопрос и ждет ответа.
— Ладно. Синцова моего помнишь? — сказал Евсеев. — Лешего? Который Амира брал? — Пётр Данилович кивнул. - Отличный мужик, профи экстра-класса. Никогда никаких вопросов... А теперь трения какие-то начались дурацкие. Считай, на почве личной неприязни. Несходства характеров, что ли...
Евсеев вкратце описал отцу ситуацию с Лешим: экспедиция на четвертый горизонт, версия о загадочных карлах, его собственная реакция, реакция Огольцова, дело о сатанистах, внезапно обнаружившаяся любовь Лешего с Герасимовой, и так далее и тому подобное. Он не вдавался в подробности, хотя отцу мог доверять полностью, даже больше, чем себе самому.
— Так в чем проблема? - не понял Петр Данилович. - Ты все правильно сделал. Огольцов твой дурак, но ты за начальника не в ответе. И Синцов твой дурак, только...
Он развел руками.
— Только за него уж тебе ответить придется, если что. Надо ж смотреть ему, с кем любовь крутить. Если она фигурант по делу, то это никуда не годится.,.
Петр Данилович сурово покачал головой.
— Ничего, Юрка. Он сам к тебе придет и сам мировую предложит, когда успокоится. Это не проблема, из- за которой серьезный человек должен себе голову ломать...
Из кухни донеслось рассерженное шипение кофейника. Петр Давидович исчез, а через минуту появился с подносом с кофе.
— Во. Гейзерный какой-то, по итальянскому рецепту. «Нескафе» это хваленое нам с матерью врач запретил, так я вот купил себе игрушку... Жалко, не было таких кофейников во времена моей молодости, да и кофе хорошего не сыскать было тоже. Это сколько ж ночей я смог бы не спать, сколько сделать бы успел!.. Может, и в полковники выбился бы, кто знает.
Он поставил поднос на ручки кресла, сам сел рядом, взял чашку. Тонкий хрупкий фарфор в его крестьянской руке казался каким-то ненастоящим, игрушечным.
— Не пойму только, с чего этот твой Синцов, неглупый мужик, чеченскую кампанию прошел, чего это он так уверовал в каких-то карлов подземных?
Петр Данилович посмотрел на сына.
— Вроде сказочка какая-то детская, а он на стену лезет. А?
— Да не лезет он никуда, пап. Он и не рассказывает ничего без крайней необходимости. Даже рапорты писать не любит, я говорил ведь... И он никогда не врет. Вот в чем загвоздка,
— Так что, выходит — под нами и в самом деле живут какие-то маленькие человечки? Пигмеи, как в Африке? Так, что ли?
— Я не знаю, пап. Но кто-то живет. Вон, группу Синцова обстреляли на глубине двести метров, в старой заброшенной штольне. Из автоматического оружия. И следы они там видели — не только «пигмейские», а обычные человеческие. Следы от сапог. И грибок там стоял — такой, от дождя защищаться, как на постовом участке. Краска на грибке этом свежая, и телефон висит, все, как положено. Кто-тО ведь красил его... Кто-то стрелял...
— Грибок, говоришь. - Петр Данилович одним глотком прикончил остывший кофе. Глаза его загорелись. Даже Брут, улегшийся у ног Евсеева-младшего, приподнял голову, посмотрел вопросительно. Тоже заинтересовался.
— Грибок — это странно. Это совсем ни в какие ворота не лезет. Все можно как-то устроить, и в сапогах на двести метров спуститься, и поливать там из «калаша» можно, если ты какой-нибудь диверсант, террорист или еще кто... А вот грибок этот тащить туда — зачем? Его ведь не возьмешь под мышку, в рюкзак не положишь. Это техника специальная нужна — подъемные устройства, узкоколейка, дрезина... А главное — там гарнизон должен стоять! Или охраняемый объект... За этим грибком не частный интерес вырисовывается, а государственный...
Петр Данилович встал и возбужденно прошелся по комнате.
— Вон, к 850-летию Москвы весь город был плакатами увешан, девки какие-то там в кокошниках... Денег это стоило немалых, красоты - ноль, толку - ноль, но кто-то все равно это делал, старался в меру своих возможностей.
— Запретная территория СССР... — сказал Евсеев.
— Что? - Петр Данилович обернулся.
— Синцов видел там табличку, где от руки было написано: «Запретная территория СССР». Я про нацболов сперва подумал — молодым людям энергию некуда девать, советскую символику любят, эпатаж опять-таки...
— А теперь что?
— Здесь одной энергии мало, пап. Вот в чем дело. Синцов — лучший диггер Москвы, но даже он...
— Прямо лучший и все тут! — проворчал Петр Данилович. — Может, подросли уже и получше твоего Синцова эти... Диггеры твои.
— Это неважно. Я вспомнил тогда про один случай, в Интернете читал. Первая мировая, русская крепость Осовец. Сто девяносто дней стояли против немца, не давали ему пройти к Белостоку... Это на территории сегодняшней Польши. Так вот, потом был приказ уходить, и командование взорвало все ходы-выходы в крепости и наши отступили. А одного караульного забыли. Он там так и остался стоять, представляешь?
— Я тоже слышал где-то об этом караульном, — кивнул Петр Данилович. -- Сколько он там... Пять, нет — семь лет?
— Десять. Десять лет караулил. Там интендантские склады были — сухари, тушенка, одежда, свечи. Он все это нашел. Белье менял каждую субботу, по стопкам грязного белья считал время. Потом у него пожар был, все спички и свечи сгорели, он несколько лет в полной темноте провел. И когда выходил потом на поверхность — ослеп от солнца. Его случайно откопали поляки, солдаты, они восстанавливали крепость... А из-под земли на них по-русски: «Стой! Стрелять буду!»
— И как? Стрелял?
— Нет. Но и выходить не хотел, пока комендант приказ не отдаст. Ему стали объяснять, что России нет давно, что РСФСР, что Красная Армия, а коменданта его, поди, давно расстреляли, и что теперь это вообще польская территория... Так он потребовал, чтобы сам польский главнокомандующий ему отдал приказ оставить пост. И - ни в какую. Пришлось Пилсудскому приказ писать. Огласили — тогда вышел. И ослеп сразу, в одно мгновение.
— А дальше что с ним было? — спросил Петр Данилович.
— Не знаю. Вроде вернулся на родину... Я не о том. Я про часового этого вспомнил, когда тебе сейчас про грибок рассказывал, про сапоги, про табличку эту. «Запретная территория СССР». Я подумал, у нас тоже такой часовой мог завестись. С советских еще времен. Тогда все сходится, и даже свежая краска эта...
Петр Данилович вдруг хлопнул себя по лбу.
—Стоп! Совсем забыл! Мать же велела мне пельмени сварить к ее приходу! А я... Расстрел на месте! Пошли на кухню, быстро, там договорим.
Подполковник в отставке бодро потрусил на кухню, надел передник, поставил воду в кастрюльке, открыл морозильник, достал доску с бережно уложенными и присыпанными мукой пельменями.
—Но не мог же он там с военных времен стоять! — сказал он, размешивая соль в кастрюльке. - И вообще... Чтобы выставлять пост на такой глубине, нужно, чтобы там что-то такое было... То, что надо охранять! Ракетная шахта, к примеру. Командный атомный бункер. Что еще может быть? Не пиастры ведь, верно?
