не больше? Просто теперь вы должны сказать, чтобы я называл вас Надеждой.
– Это еще зачем? – развеселилась Киреева. – Вы что же, намерены
продолжить знакомство?
– А что, разве с ментами не дружат? Или это вы принципиально с
ментами не дружите? – ощетинился опер Кутузов.
– И при чем тут, скажите, мент? Ненавижу это слово… Только какие точки
соприкосновения могут быть между нами, а, уважаемый Сергей Михайлович?
Дело-то вы закрыли, не так ли? А других общих дел у нас с вами нету.
Кутузов приподнялся из-за стола, помолчал, посопел носом. Сказал:
– Круто вы меня отшили. За чаепитие спасибо. Пора мне. От души желаю
больше ни в какие истории не вляпываться. Но если что, то вот вам моя
визитка.
И положил на край стола визитку. Потом посмотрел в упор на Надежду и
проговорил:
– Бывает, что встретишь интересного человека, а потом жалеешь, что
мимо прошел. Я это не о себе говорю, интересным себя не считаю. Но если
решите мне как-нибудь позвонить, с Новым годом поздравить или с двадцать
третьим февраля, то мне будет приятно.
– Дела… – протянула Инесса, когда дверь за ментом Кутузовым
захлопнулась. – Когда ты успела его закадрить, а, Надежда? Он же тебе в
сыновья…
Она не смогла договорить и едва успела прикрыть голову от летящей в
нее чашки. У Киреевой Нади сдали нервы.
Инесса заверещала на нее, а она на Инессу, потом они одновременно
сдулись и начали хлюпать носами, потом просто сидели обнявшись на кухонной
кушетке. Потом Инка встрепенулась:
– Надь! А на дачу-то к вам кто залезал?
– Представления не имею, – пожала плечами Надя.
– Игорь Павлович, к вам посетитель.
Это дежурная сестричка заглянула. Ее зовут… Наташа. Она рыженькая.
А темненькая с длинным носом – это Света. Хорошие девочки. Простые, без
жеманства.
Игорь кивнул. Улыбаться не хотелось. Они знают, они привыкли.
Если бы было здоровье и силы, он бы забылся в работе. Работая по
четырнадцать часов в сутки, можно забыться.
Он лежал и завидовал наркоманам.
Ему для жизни всегда хватало работы и Дашки. Он был не очень
общителен, скорее наоборот.
Вчера, кажется, или позавчера, заходил Пахомов. Сказал, чтобы Игорь не
волновался, с магазинами все в порядке. Поставщики не разбежались, торговля
идет хорошо. Банк, конечно, уже пронюхал, что клиент дважды за десять дней
побывал в реанимации. Но раз волну гнать не спешит, значит, от шпионов
получил сведения, что состояние здоровья у господина Врублевского вполне
удовлетворительное. Это Пахомов так пошутил. Игорь криво ему улыбнулся.
Давно что-то Феликса не видно. Хотя Игорь его не ждал. В смысле, не
скучал он о Феликсе. И без Феликса. Дашка его не любила. Он так и не понял,
за что. Возможно, что Зубов в отсутствии Игоря вел с ней как-то иначе. А может,
просто Дашка придиралась.
Игорь стиснул покрепче зубы. Опять заболело. Хватит, не надо, только не
сейчас. И вообще, больше не надо. Он должен ей могилку как следует
обустроить, оградку, то, се… Что там еще полагается? Памятник? И памятник
тоже. И дерево посадить нужно будет. А если он сейчас подохнет, то ничего
этого у Дашки не будет. Не Пахомов же заниматься этим будет? И не Феликс.
Вошел повар. Игорь даже сразу не смог вспомнить, кто стоит в дверях, а
это, оказывается, повар. Временный, он им с Дашкой еду готовил, вместо
заболевшей Эльвиры. А потом… Потом Игорь оказался в больнице.
«Зачем он здесь? – подумал про повара Игорь. Потом догадался. Хочет
получить свою зарплату. Нужно отправить его к Пахомову.
Повар подошел ближе, остановился. Заговорил.
Как только повар заговорил, Игорь вспомнил, что тот повар был немой.
Игорь совсем запутался. Тогда, значит, это кто-то другой?
– Ну, здорово, Баскетболист, – произнес повар хриплым голосом Бэтээра,
а потом сдернул парик. И залез сардельками пальцев за плотные щеки, чтобы
вытащить изо рта какую-то белесую гадость. Марлю, что ли? Или вату? А потом
помассировал всей пятерней нос и отодрал от него, поочередно с каждой
стороны, два лоскута неизвестно чего, цвета кожи и противно дрожащее. И
оказался полностью Бэтээром.
– Здравствуй, Макс, – сказал Игорь напряженно. – Ты классно готовишь.
У тебя ко мне дело?
Макс Стычкин по прозвищу Бэтээр сказал:
– Хреново выглядишь, Баскетболист. Тебе, наверно, гонят, что хорошо,
только не верь, врут, подонки. Выглядишь, как труп.
– И чего же тебе от трупа нужно? Пойди в мой дом и возьми, что хочешь.
Разве у тебя нет ключа, стряпуха? – проскрипел Баскетболист, не отводя взгляд.
Макс хищно усмехнулся.
Годы на зоне не прошли понапрасну. Его пирожки и пельмени кум ставил
на стол, когда приезжали проверяющие из Москвы. Кулинарной премудрости
учил Макса желчный и мстительный зэк Филимонов по прозвищу Филин,
который отбывал за бытовуху. Борзой был, кого-то порезал, соседа, что ли.
Лагерный начальник, прознав, что тот работал на гражданке шеф-поваром в
ресторане, сразу же назначил его готовить жратву для себя. Филину
потребовался подручный, и он присмотрел Макса. Филин не был падлой.
Сволочью был, но падлой не был. Он заставлял Бэтээра готовить, когда ему в
лом самому было возиться со стряпней. Так и натаскал.
А сосед Стычкина по нарам, которого все звали Гаврей, хоть лет тому
было под шестьдесят, в минуту тщеславного откровения научил менять
внешность простыми приемами. Гавря на воле имел хорошую специальность,
он ловил на бабки лошар, желающих погнуть пальцы перед друганами, и толкал
им всякое фуфло под видом костей тиранозавра или статуй древних божков из
окаменевшего дерьма мамонта. При такой работе без умения перевоплощаться
Гавря долго на этом свете не задержался бы.
Когда Макс понял, что от Баскетболиста ему ничего добром не
обломится, он решил выкрасть у него план лабиринта. Вот просто так, взять и
выкрасть у скурвившейся сволочи каракули, которые тот выводил, прижав к
покрытой зеленой плесенью холодной стене старый замызганный блокнот.
Макс выследил тетку, которая каждый день приходила в Игорькову
квартиру наводить чистоту и готовить, и позвонил в дверь ее хаты. Дура
открыла, Бэтээр ввалился. Он был спокоен, так как знал, что тетка живет одна,
соседи подсказали.
Денег у него оставалось немного, но он отдал ей половину из того, что
осталось, пообещав столько же потом. Он сказал ей: «Ментам сольешь – потом
найду и урою», и как аргумент показал наколку на руке.
Одуревшая экономка часто кивала головой, потом все же спросила, а
зачем это Бэтээру нужно, но тут же прикусила язык.
– Не парься, мамаша, – сказал ей Стычкин, – ничего твоему буржую не
сделается. И потом, разве у тебя есть выбор?
В его присутствии женщина набрала номер работодателя и забубнила,
зажав нос двумя пальцами, что свалилась с высокой температурой. И что
непременно пришлет на эти дни себе замену. «Это очень хороший повар, он
прекрасно готовит, а остальное я все сама потом переделаю, хорошо? Игорь
Павлович, хорошо? Вы не обидитесь? В агентство не сообщите? Этот повар
тоже из агентства, но это как бы… частным порядком», – волновалась
экономка, чувствуя себя последней гадиной.
Макс все продумал и взвесил. Баскетболист его давно не видел, да и
зона людей меняет. Но кое-какие меры принять все-таки стоит,
воспользовавшись бесплатными советами Гаври. А вот голос… Придется
побыть немым.
И Бэтээр вошел в дом бывшего друга, и его не узнали. Хороший грим и
хороший парик. Целых два дня, с утра до вечера, он находился в квартире один,
но так и не смог найти то, ради чего все это затеял, то, на что надеялся, как на
свой последний шанс.
Он был уверен, что Врублевский не станет доверять такие секреты
компьютеру. Компьютеры ведь часто взламывают. Значит, следует искать тот
самый старый блокнот или вырванный листок из него. Но где? Макс все
перерыл. Не в банковскую же ячейку запрятал записи Баскетболист? Если так,
то дело тухлое, ему никогда до него не добраться.
Потом надежда вновь засветила, когда Бэтээр вспомнил про старую
кожаную папку на молнии, с клацающим замочком на боку, которую видел у
Баскетболиста еще в Редникино, и эта затертая коричневая папка попадалась
вчера Максу на глаза. Он ее даже открывал, а потом отбросил в сторону,
придурок, не прощупав хорошенько подкладку. Мог Игорек прятать записи в
ней? Однозначно. Именно в ней он их и прятал.
Но, когда Макс, опомнившись, кинулся ее искать, чтобы проверить
догадку, он ее не нашел, папка исчезла! Кто мог ее взять? Феликс Зубов,
который тоже не признал в умственно отсталом поваре Макса? Кстати, что
общего у Врублевского и этого шакала? Зубов всегда был гнидой, только
