Ури молчал, внимательно глядя на нее поверх своего стакана.
— Тогда я сделала свой выбор. А когда спустя много лет попыталась выбросить все это из головы, то у меня толком не получилось. И вот я снова на войне.
Он удивленно нахмурил брови.
— А, так я вам еще не говорила? Это моя первая командировка за целый год. Меня достали из нафталина, заставили вернуться с заслуженного отдыха и вновь погнали в бой. — Мэгги надоело притворяться, и она одним махом осушила свой стакан. — Против моей воли, кстати.
— А почему вы ушли на заслуженный отдых?
— Да… так получилось. Тоже, кстати, с Африкой связано. Ну, словом, я помогала на мирных переговорах в Конго. Там гибли тысячи, но всем на это было наплевать. Я пахала как проклятая. У меня ушло восемнадцать месяцев на то, чтобы посадить противоборствующие стороны за стол переговоров. Друг напротив друга. А потом еще несколько недель мы с ними учились общаться спокойно и без ненависти. И вот буквально за пару дней до подписания мирного соглашения, все детали которого уже, считайте, были согласованы… — Мэгги решительно плеснула себе еще, — я совершила ошибку. Ее можно было бы назвать дурацкой, если бы она не стала роковой. Я до сих пор удивляюсь, как могла… как… Ну, как бы то ни было, а ее следствием стал срыв переговорного процесса и, соответственно, возобновление военных действий с обеих сторон. Вот такая грустная история.
— Да уж…
— Мне пришлось спешно покинуть Конго. Я ехала в аэропорт и смотрела на дорогу. И вновь видела детей. Брошенных и обреченных. Я смотрела им в глаза и знала, что подвела их, отняла у них надежду. Я совершила преступление. Ведь когда идет война и ты знаешь, что, кроме нее, ничего иного быть не может, как-то свыкаешься. А когда тебе дарят надежду на мир, а потом отнимают… это хуже. Это не по-людски… — Одинокая слезинка скатилась у Мэгги по щеке. — И знаете, Ури, я запомню эти лица на всю жизнь.
Ури поставил стакан, поймал руку Мэгги и сжал ее в своей. Потом он поднялся из-за стола и, не выпуская ее руки, заставил подняться и Мэгги и обнял.
Он старался утешить ее, гладил рукой по волосам, но слезы от этого становились только обильнее. А впрочем, может, это и было для Мэгги настоящим утешением.
Время для них остановилось. А пошло вновь в тот момент, когда их губы соприкоснулись. Они целовались робко, целомудренно, словно боясь спугнуть зыбкое очарование этих секунд. Ури обнял Мэгги крепче и привлек к себе. Его ладонь задела ее правую грудь, и по всему телу Мэгги прокатилась волна возбуждения. Затем Ури наткнулся на полоску голой кожи между юбкой Мэгги и блузкой и нежно провел по ней подушечками пальцев. Он никак не ожидал, что эта робкая ласка вызовет такую реакцию…
Мэгги резко оттолкнула его и теперь стояла перед ним, тяжело дыша.
— Что? Что случилось?
Мэгги вместо ответа стала отступать назад, наткнулась на край постели и тяжело опустилась на нее. Пошарив рукой слева от себя, она отыскала выключатель ночника, и комнату залил мягкий свет.
Очарование исчезло.
— Прости, прости… — повторяла Мэгги, закрыв лицо ладонями. — Я… я не могу.
— Тебя дома кто-то ждет?
Странно, но она даже не вспомнила сейчас об Эдварде.
— Нет. Не в этом дело.
— А в чем же?
— Я не сказала, какую именно ошибку совершила тогда… в Конго. Я переспала с представителем одной из сторон, участвовавших в переговорах. С одним из полевых командиров. — Она подняла на Ури заплаканные глаза. — Разумеется, все это мгновенно открылось. Противоположная сторона тут же обвинила меня в шпионаже в пользу их оппонентов. Переговорам пришел конец.
Ури вздохнул.
— И после этого тебя отправили в отставку?
— Нет, я сам ушла. Я согрешила и сама себя наказала… — Она сделала попытку улыбнуться, но у нее это получилось весьма жалко: губы по-прежнему дрожали, а глаза распухли от слез. Впрочем, Мэгги рада была, что выговорилась. — С тех пор все окружающие только и делали, что убеждали меня, будто жизнь продолжается. Особенно усердствовал Эдвард. Жизнь продолжается, хватит оглядываться назад и все такое… Но у меня не получается не оглядываться назад. И меня в ночных кошмарах по-прежнему будут преследовать лица тех детей. До тех пор по крайней мере, пока я не искуплю свою вину перед ними. А я искуплю ее, Ури, вот увидишь. У меня больше нет права на ошибку.
— Но, Мэгги… — Он улыбнулся. — Я ведь не участвую в переговорах и не представляю ни одну из враждующих сторон.
— Ты израильтянин, а этого достаточно. Ты сам знаешь, что у вас тут творится. Если пожал руку еврею, ты враг палестинского народа. Если пообедал с арабом, израильская разведка тут же сядет тебе на хвост.
— Хорошо, допустим. Но кто узнает?..
— О, уверяю тебя, что те, кому надо, узнают… — Мэгги не могла смотреть ему в глаза. Вместо этого она опустила взгляд на пол, боясь, что, если поднимет на Ури глаза, ее решимость может дать трещину.
— Что ж… — проговорил Ури после долгой паузы. В голосе его явно слышалась горечь.
А Мэгги поднялась с постели, подошла к двери номера и распахнула ее.
— Прости меня, Ури… Пожалуйста, прости.
Ури подошел к ней, тронул ее плечо, а потом молча вышел.
Иерусалим, четверг, 07:15
Мэгги рывком села на постели. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. У нее ушло несколько секунд на то, чтобы вспомнить, где она находится и что именно ее разбудило. Ага, телефонный звонок. Она сама попросила горничную будить ее каждое утро, но это вовсе не значило, что вставать рано ей было легко. Энергично растерев руками щеки, чтобы окончательно проснуться, она сняла трубку.
— Да?
— Мэгги? Это Роберт.
Господи… Мэгги попыталась сосредоточиться.
— Привет, слушаю.
— Через пятнадцать минут внизу.
За чашечкой кофе Роберт Санчес, заместитель госсекретаря США, поведал ей очередные дурные вести. Участники переговоров утверждали, что прилагают все силы к тому, чтобы ситуация не вышла из-под их контроля, но их слова расходятся с действительностью. Вооруженные стычки уже имели место в Йенине и Калькилии. Израиль вновь занял ряд населенных пунктов в Секторе Газа. Палестинцы сообщили о том, что в истекшие двое суток израильтяне убили десять детей. А сегодня утром в Нетанье случилось и вовсе невообразимое — школьный автобус с еврейскими детьми был взорван шахидом, который врезался в него на машине, начиненной взрывчаткой.
— Весь этот чертов регион готовится к войне, Мэгги. Если бы речь шла только о ракетных обстрелах севера Израиля боевиками «Хезболлы» с территории Ливана — это бы еще ладно, но мне стало известно о том, что Сирия объявила частичную мобилизацию и стягивает войска к Голанским высотам. А Египет и Иордания отозвали своих послов из Тель-Авива… Вот посмотри.
Он протянул ей свежую подборку прессы. Мэгги наискосок пробежала глазами заметки на первых полосах «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». Журналисты сравнивали сложившуюся сейчас на Ближнем Востоке ситуацию с той, что наблюдалась в этом же регионе в 1967 и 1973 годах, когда по этим землям прокатились страшные, опустошительные войны.
— Только на сей раз все будет гораздо хуже… — вздохнул Санчес. — Половина стран региона тайно или явно обладает ядерными зарядами. И если они начнут играть со спичками, окна повылетают даже в Арканзасе.
Прогноз, что и говорить, не внушал оптимизма. Но Мэгги все равно была рада встречать это утро за чашкой крепкого кофе в компании Роберта Санчеса. Он был одним из немногих в нынешнем руководстве американской администрации, кого она знала лично и с давних пор. Честно сказать, она удивилась, когда он сумел сохранить свой пост после последних президентских выборов. Ведь не секрет, что новая метла по-новому метет. Но ему повезло. А журналисты даже поговаривали, будто президент нарочно оставил Санчеса в Госдепе, чтобы тот присматривал за госсекретарем, который и сам, похоже, метил на высший пост. Впрочем, Мэгги все эти подковерные интриги не интересовали ни в малой степени. Она дважды работала в связке с Санчесом на сложных переговорах и прониклась к этому человеку уважением и — что бывает гораздо реже — доверием. Мэгги была совсем зеленой, когда Санчес взял ее с собой в командировку на Балканы. Она видела, как он работает, и училась у него. Да, пожалуй, она могла назвать его своим учителем. Позже, в Судане, Мэгги уже работала самостоятельно, но Санчес также был там и она не раз обращалась к нему за советом.
Роберт был белой вороной в вашингтонской администрации. Во-первых, он являлся кадровым дипломатом, а не «другом» и «меценатом», который получил свой пост не за профессиональные заслуги, а по иным соображениям. Во-вторых, он не был политическим выдвиженцем и при этом сумел подняться на второй по рангу пост в Госдепе. Это стало для него «потолком», понятное дело, но даже занятие поста заместителя было сродни подвигу. Ко всему прочему он еще и принадлежал к диаспоре «испано-язычных американцев».
