– Устраивайся поудобнее, Ханнелоре, – приветливо предложил он.
Кабинет прокурора был свежий и прохладный. Здесь не было груды заплесневелых досье на покосившихся полках. Бекман даже за свой счет вставил обязательный портрет короля и королевы в современную рамку.
– Исчезновение агента меня беспокоит, – сказал он.
Ханнелоре прошла в уютную зону отдыха у окна. Подоконник был битком набит кактусами. Бекман любил колючее и зеленое.
– Меня тоже, – сказала Ханнелоре. – Жаль, что вчерашний обыск не принес результатов. Боюсь, что мы снова вернулись на круги своя.
– А что об этом думает Ван-Ин?
– У Питера полно других дел. Он считает, что допрос двоих подозреваемых на данный момент является единственным способом накрыть сеть Вандале. Он уверен, что таким образом найдет Карине Неелс.
Бекман пригладил волоски на своей правой брови.
– Буду играть с тобой в открытую, Ханнелоре, – сказал он. – Вчера мне звонил генеральный прокурор и попросил заниматься расследованием убийства Герберта и Провоста чуть более сдержанно.
Ханнелоре осознавала, что, делясь с ней этой информацией, Бекман ставит себя под удар. То, о чем генеральный прокурор договаривался с прокурором, обычно не предназначалось для ушей молодых заместителей.
– Что он имеет в виду под «чуть более сдержанно»?
– Заморозить, – вяло пояснил Бекман.
– Ты серьезно, Йозеф?
Когда они были одни, она всегда обращалась к нему по имени.
– Подожди, выслушай до конца.
Теперь Бекман пригладил волоски на левой брови.
– Просьба замять расследование исходит не от кого иного, как от министра иностранных дел. Он опасается, что расследование давно забытого убийства не принесет его партии ничего хорошего.
– Мудила, – метала громы и молнии Ханнелоре. – Он в свое время тоже приходил в Love разрядить свой агрегат.
Бекмана ужаснул ее лексикон.
– Как стало известно, там бывали еще и другие политики, – осторожно произнес он.
– И их нужно сейчас пощадить.
Если бы Ханнелоре не ценила Бекмана так высоко, она бы сейчас сердито встала и ушла.
– Честно говоря, мне очень интересно знать, что обо всем этом думаешь ты, Йозеф.
– Технически генеральный прокурор – мой непосредственный начальник, – сказал он со слабой улыбкой.
Ханнелоре была рада, что она, разозлившись, не ушла.
– Технически, – усмехнулась она. – Звучит многообещающе.
Бекмана можно было воспринять как человека, чуждого условностям, но он точно был амбициозным.
– Не пойми меня неправильно, Ханнелоре. Официально я тебе помочь не могу. Наоборот, я бы должен был надавать тебе по рукам.
– Я беременна, Йозеф. Не успеешь оглянуться, как я предъявлю тебе обвинение в жестоком обращении с детьми.
Бекман не смог удержаться и взглянул на ее живот.
– Ты это утверждаешь уже три месяца. В нашей профессии нужны улики.
Ханнелоре посчитала это приятным комплиментом.
– А что, если мы явимся с настоящими уликами?
Бекман улыбнулся:
– Официально я мало что могу сделать, но неофициально ты получаешь карт-бланш. Мне все равно, кто причастен к делу. Позвони, если появятся результаты, и я клянусь, что переверну всю Западную Фландрию вверх дном.
– Даже если причастен министр?
– Если будут аргументы, я не колеблясь предприму необходимые шаги.
– А если генеральный прокурор наложит вето?
Бекман презрительно фыркнул:
– Магистрат больше не тот, что был раньше, Ханнелоре. Если ты предоставишь обоснованные улики, генеральный прокурор быстро запоет по-другому.
– Ван-Ин будет рад это услышать, – засмеялась Ханнелоре. Она пожала Бекману руку и быстро вышла. Пришло время действовать самой.
Нравилось ли жандармерии иногда устраивать шоу, или они непременно хотели продемонстрировать, что их автопарк срочно нуждался в обновлении? Ван-Ин задавал себе этот вопрос, когда довоенный, бронированный грузовик въехал во двор полицейского комиссариата. Вилльяма Артса ввели в наручниках. Его конвоировали два крепких жандарма в боевой форме.
Только когда Ван-Ин подписал необходимые документы, они сняли с Артса наручники. Ван-Ин поблагодарил жандармов и провел Артса в комнату для допросов на четвертом этаже. Как и все помещения, где допрашивали подозреваемых, эта комната тоже не отличалась уютной обстановкой. Там стоял металлический стол, три стула и механическая пишущая машинка. Компактный магнитофон «Сони» и термос-кувшин с кофе придавали обстановке современный оттенок.
– Присаживайтесь, господин Артс.
Вилльям опустился на стул. После бессонной ночи на жестких нарах он выглядел изнуренным. Ван-Ин налил две чашки кофе и включил магнитофон.
– Возвращение блудного сына, – констатировал он с сарказмом. – Я надеюсь, что этот разговор того стоит.
Артс поднял голову. Он потер свой заросший подбородок и мигом оценил полицейского.
– Мне начинать сначала, комиссар?
Ван-Ин кивнул, перемотал пленку назад, проверил качество записи и снова нажал на кнопку «старт». Потом он откинулся назад и жестом показал Артсу, что можно начинать.
Первая часть рассказа мало относилась к делу. «Клеопатра» перешла от Вандале к Артсу, который сделал из нее бордель класса люкс. Однако с важными гостями в Love обходились по-особому. Все проходило тайно и безопасно. Артс работал исключительно на комиссионных, и ему редко приходилось поставлять профессиональных девушек. Такое случалось только в тот момент, когда запас добровольцев иссякал.
– То есть вы знали, что Вандале вербовал жертв через НКО «Собственная помощь».
Артс сделал глоток кофе и спросил Ван-Ина, не будет ли у него сигареты.
– Значит, вы это выяснили, – ухмыльнулся он.
Ван-Ин сам взял сигарету и подвинул пачку Артсу.
– Чем они богаче, комиссар, тем скупее. Секс в Love был бесплатным. Каждая молодая женщина, которая обращалась за помощью к фондам НКО, могла расплатиться с долгами двумя способами: натурой или наличными.
– Прекрасная благотворительность, – горько заметил Ван-Ин.
– О благотворительности речь действительно не шла, комиссар. НКО давала своим клиентам два документа на подпись. В одном говорилось, что они получили в подарок определенную сумму денег. Другой был долговой распиской на эту же сумму. Это, впрочем, относилось ко всему посредничеству НКО. От старых баб, прожженных пьяниц и хороших семьянинов ожидались наличные.
Теперь Ван-Ин понял, как НКО удалось сделать так, чтобы двойная бухгалтерия совпадала. Так называемые подарки фактически были займами, которые по-черному требовали назад.
– И никто против этого не протестовал.
– Недотепы держались в тени. Все, кто обращались в НКО, тщательно проверялись. Чаще всего это были люди с временными финансовыми проблемами и не имеющие возможности обратиться в другое место.
– В другое место, кроме этого?
Артс улыбнулся наивности комиссара. Чиновники со стабильным доходом представить себе не могли, чтобы людишки, живущие за чертой бедности, говорили о возможности совместного с ними сосуществования в обществе потребления.
– Те, кто живут на пособие по безработице, тяготятся непосильными расходами, семьи с огромными долгами, студенты без стипендии и одинокие женщины, – сказал он, покачивая головой. – Четвертый мир не нужно искать только в трущобах. Сотни тысяч наших земляков существуют на краю финансовой пропасти, они живут в неприметных районах и ведут, казалось бы, нормальную жизнь. Но их зарплаты хватает только на то, чтобы оплатить жилье и еду. То, что у них остается, они тратят на предметы роскоши, которые они, собственно говоря, позволить себе не могут. Это тип людей, кому НКО дает деньги взаймы беспроцентно: честные, бедные граждане, которые обычно выплачивают долги.
– Молодые, одинокие женщины получали шанс погасить долги натурой.
– Верно, комиссар.
– И из этого извлекали выгоду несколько деловых друзей Вандале.
– Так и есть, – ухмыльнулся Артс. – Вандале чертовски хорошо знает, откуда Авраам берет горчицу.
У Ван-Ина было такое впечатление, что Артс говорит правду.
– Если я правильно понимаю, НКО собирала фонды ради благой цели. Официально деньги раздаривали малоимущим, а неофициально возвращали через беспроцентные займы.
– Пожалуй, я могу отгадать ваш следующий вопрос, – улыбнулся Артс. – Вы, конечно, хотите знать, что происходило с этими отмытыми деньгами.
Ван-Ин знал, куда текли миллионы, но и виду не подал.
Артс налил себе чашку кофе и взял сигарету.
– Лодевейк Вандале – идеалист. Он испытывает отвращение к нашему современному беспорядочному обществу, где все дозволено. Он стремится к обществу, где каждый знает свое место и где все идет как по маслу.
