Исчезновение Карине Неелс тревожило его больше. Он был почти уверен, что ее поглотила преступная сеть Вандале. Импровизированный обыск «Помощи» не принес никаких результатов. Более того, опрометчивая операция совершенно очевидно встревожила все окружение. И потом есть еще Барт. Он пока единственный настоящий убийца, а на сотрудников полиции смягчающие обстоятельства не распространялись.
Ван-Ин посмотрел на свои часы. Было без пяти двенадцать, время допрашивать Барта.
Дирк Барт сидел на стуле. Он не отреагировал, когда Ван-Ин вошел в комнату.
– Здравствуй, Дирк, – сказал Ван-Ин. – Как дела?
Барт поднял глаза. Ван-Ин еще никогда не обращался к нему по имени.
– Я знаю, что мы не были лучшими друзьями, но ни в коем случае не думай, что я делаю это с удовольствием.
Барт глуповато ухмыльнулся.
– Я это ценю, комиссар.
Ван-Ин сел напротив Барта. Он глубоко вздохнул.
– Я знаю, что это сделал ты, Дирк, и я также понимаю почему. Твой брат в свое время спас тебя от когтей двух садистов, и, когда ты на прошлой неделе увидел результаты вскрытия Герберта, сразу понял, что речь шла о Дани.
Барт кивнул. Час назад он принял решение во всем сознаться. Собственно говоря, он даже немного гордился. Убийство Провоста было единственным правильным поступком, который он совершил в своей жизни.
– Я уже двадцать лет работаю на Вандале, – сказал он. – Я знаю, что происходило в Love.
Ван-Ин откинулся на своем стуле и слушал. Рассказ Барта длился более трех часов.
Госпожа Неелс не возражала против того, что Ханнелоре обыскивала комнату Карине. Бедная женщина сидела и безостановочно всхлипывала.
Маленькая спальня была уютно обставлена, все аккуратно прибрано. Интерьер был похож на картинку из руководства для архитекторов-декораторов. Ханнелоре осторожно выдвигала ящики соснового комода и рылась в нижнем белье пропавшего агента. Хотя госпожа Неелс не понимала пользы обыска, она внимательно наблюдала за этой картиной. Ей было достаточно того факта, что кто-то переживал за ее дочь.
У Ханнелоре не было опыта проведения обысков. Она доверилась своей интуиции. Изысканное нижнее белье, розовое постельное белье, CD-диски с вальсами Штрауса и симфониями Бетховена, постер с изображением заходящего солнца, наполовину сгоревшая свеча и огненно-красный мягкий угловой диван указывали на то, что Карине была романтической натурой.
– Ваша дочь вела дневник?
Госпожа Неелс испугалась этого вопроса.
– Дневник, – повторила она с отсутствующим видом.
– Вы когда-нибудь видели, чтобы она что-нибудь записывала?
Госпожа Неелс нахмурила лоб.
– Когда Карине было лет шестнадцать, она писала стихи, но вела ли она…
– На отдельных листочках или в тетради?
Госпожа Неелс напрягла мозги. Она очень хотела помочь, но…
– Я не помню, – всхлипнула она. – Вы считаете это ужасным?
– Нет, – сказала Ханнелоре.
В углу комнаты на деревянном стеллаже красовался маленький телевизор с встроенным видеомагнитофоном. Под ним стоял ряд кассет.
– Она любила фильмы, – с готовностью сообщила госпожа Неелс.
Ханнелоре пробежала взглядом по названиям: «Крамер против Крамера», «Нелл», «Из Африки», «Женщина французского лейтенанта», «Звуки музыки», «Ромео и Джульетта», «Грек Зорба».
Ханнелоре осмотрела корешок той последней кассеты. «Бетамакс». Кто сейчас еще работает с «Бетамаксом»? Эту систему давно убрали с рынка.
Ханнелоре взяла эту кассету со стеллажа. Она была тяжелее обычной кассеты. Госпожа Неелс встала.
– Вы что-то нашли? – спросила она, полная надежд.
Ханнелоре открыла коробку. В нее была засунута тетрадь в холщовом переплете с надписью: «Мой дневник».
– Это то, что вы искали?
Госпожа Неелс, полная энтузиазма, улыбнулась.
Ханнелоре открыла тетрадь. В этот момент зазвонил ее мобильный.
– Алло, Ханнелоре Мартенс.
Это был прокурор Бекман.
– Вандале мертв, – сказал он. – Его домработница нашла его сегодня утром.
– Убийство?
У госпожи Неелс чуть не случился сердечный приступ, когда она услышала слово «убийство».
– Нет. У Вандале был рак последней стадии. Он выхаркнул свои легкие. Поэтому врач не посчитал нужным оповестить полицию.
Ханнелоре жестом показала госпоже Неелс, что ей не стоит беспокоиться.
– Это не связано с Карине, – сказала она, закрыв трубку рукой, когда госпожа Неелс начала рыдать в голос.
Ван-Ин сбросил ботинки. Он пошел к холодильнику и взял «Дювель». Два признания за один день – это больше, чем он мог «переварить». Признание Артса далось легко. Мужчина все аккуратно изложил на бумаге, и Ван-Ин потом спокойно изучит его рассказ. Случай Барта показался ему гораздо трагичнее.
Когда Ван-Ин поднес стакан к губам, он услышал, как Ханнелоре поворачивает ключ в замке. На всякий случай он сделал большой глоток.
– Вместе ушли, вместе пришли, – сказал он с невинным лицом.
Ханнелоре проигнорировала «Дювель». Она выглядела особенно взволнованной.
– Карине все-таки была на второй фотосессии в «Помощи», и в тот вечер, когда она исчезла, она снова туда собиралась.
Она бросила на стол дневник. Ван-Ин прочитал нужный отрывок.
– Она пишет, что пойдет на все что угодно, лишь бы успешно завершить задание, – метала громы и молнии Ханнелоре. – Если с ней что-нибудь случилось, я никогда тебе этого не прошу, Питер Ван-Ин. Это ты вскружил ей голову своими ковбойскими рассказами. Я сегодня днем была в ее комнате. Ребенок еще верит в доброту и справедливость. Она боготворит романтических героев. Жизнь для нее – это фильм со счастливым концом.
Ван-Ин дал ей прокричаться. Последние строки из дневника что-то ему напоминали.
– «Однако на одно я обратила внимание: от мужчины воняло „туалетным утенком“», – прочитал он вполголоса.
– Что ты там бормочешь?
– Бенедикт Верворт, – истерично засмеялся Ван-Ин. – От этого говнюка воняло «туалетным утенком».
– Я звоню Бекману, – решительно заявила Ханнелоре. – Пришло время, чтобы кто-нибудь положил этой мерзости конец.
Йохан Брэйс натянул на голову кожаную балаклаву. Министр проверил свои орудия. Все инструменты аккуратно лежали в ряд. Ведь это был уже не первый раз, когда он играл в снафф-видео[71]. Карине Неелс лежала в подвале, прикованная к прутьям старомодной кровати. Она была голая. Бенедикт Верворт поставил камеру на штатив и сделал пробную съемку. В углу стоял бак с негашеной известью, который не должен был попасть в кадр. Бенедикт передвинул пару прожекторов, пока не остался доволен освещением. Через час появятся гости, и он хотел, чтобы все было в полном порядке.
Прокурор Бекман внимательно слушал отчет Ханнелоре.
– Два раза дело срываться не может, – сказал он, когда она договорила. – Ни у кого не будет к нам претензий из-за того, что мы обойдемся с этим сбродом грубо.
Ханнелоре кивнула, и для Ван-Ина это был знак приступать к действию. Через три минуты три фургона с воющими сиренами пылили в направлении Вардаме. Ван-Ин и Ханнелоре ехали за ними на «рено-твинго».
– Барт что-нибудь об этом знает?
На Барон-Рюзеттелаан Ханнелоре дала полный газ. Ван-Ин пристегнулся.
– Я не думаю. Барт только хотел отомстить за своего брата.
Ханнелоре сбавила скорость перед мостом через канал Брюгге-Кортрейк. Стрелка спидометра показывала восемьдесят километров в час. «Рено-твинго» запротестовал, когда она резко повернула. Ван-Ин задержал дыхание. Он пытался привести свои мысли в порядок. Рассказ Барта в двух словах не передашь.
– Дани срочно нужны были деньги на коррекцию груди. Он пришел к брату за советом, и тот представил его в «Клеопатре».
– В 1985 году?
– Да.
Ханнелоре догнала фургоны. Она сбавила скорость.
– Барт работал на Вандале уже больше двадцати лет. Он знал «Клеопатру», – рассказывал Ван-Ин.
Он отстегнул ремень безопасности и закурил сигарету.
– Что ты имеешь в виду под «он работал на Вандале»?
– Барт выступал в роли шпиона. Он информировал Вандале обо всем, что происходило в полиции, предупреждал, если ожидалась облава, и утаивал протоколы, которые содержали отягчающие вину обстоятельства.
– Как он узнал, что Герберт был его братом?
Ханнелоре, не спрашивая, взяла сигарету.
– В восьмидесятых годах Дани подлатал свою челюсть. Эта операция стоила ему целое состояние. Когда Барт прочитал отчет о вскрытии, у него закрались подозрения. Более того, когда Дани был ребенком, он сломал берцовую кость, и, кроме того, Барт знал, что он работал на людей в Love.
– То есть он решил убрать Провоста, – произнесла она с недоверием.
