Да, заседателей с этим делом нужно будет познакомить заранее.
В КПЗ – камере предварительного заключения Владимир сидел вторую неделю.
* * *
Милиционеры относились к Сысоеву хорошо: смирный, распорядка не нарушает.
Принося обед, один из дежурных, светловолосый и медлительный Семёнов, обычно присаживался к нему на нары, свёртывал козью ножку и в знак своего благоволения протягивал кисет с махоркой.
– Закуривай, парень. И чего ты влез в это дело – не пойму. Специальность получил, женился бы, работал… А то пьяного обирать с дружком надумал. Дружок-то скрылся?
– Скрылся.
– Ну вот, а ты в тюрьму пойдёшь. Чего хорошего?
– Везде люди, – заученно и вяло отвечал Владимир.
– Оно конечно. Только какие люди! Вот в чем вопрос. Мать есть?
– Есть.
– Та самая старушка, что передачи носит?
– Она.
– Вот видишь как. И тебе кисло, и мать слезы льёт. Вторая судимость. Рецидив.
Эти разговоры уже не волновали Владимира. Самое страшное осталось позади. Оно пришло в ту минуту, когда он решил про себя: к честной жизни возврата нет. Судьба.
Потом к Сысоеву пришёл адвокат, длинный худой старик.
– Ну, что скажете, молодой человек?
– Ничего не скажу. Никакой защиты мне не надо.
– Как же так? Матушка ваша просила меня дело вести. Я за него взялся, надеюсь облегчить вашу участь, а вы отказываетесь.
Владимир рассеянно думал: «Вот адвоката наняла. А к чему? Теперь откажешься – казниться будет…»
– Так как решим, молодой человек?
– Ладно, защищайте. Только рассказывать мне не о чем. Все в деле записано.
Через десять дней после этой беседы состоялся суд. В маленьком зале судебного заседания народу было много. Когда по проходу вели Сысоева, он ощущал на себе десятки любопытных взглядов. На одной из скамей увидел Коспянского и Матвеева. Свидетели будут.
Сел, отвернулся к окну.
– Вова!
Сысоев досадливо поморщился: мать. Плачет и суёт какой-то кулёк.
– Ты бы, мамаша, ушла отсюда.
– Да как же я уйду, Вовочка? И Николай Ахметович тут…
– Вот вместе и уходите. Нечего вам здесь делать. Передачу можешь и после суда принести. Осудят – и свидание судья даст. Всегда так. Уйди, мать, и так тошно.
Всхлипывая, отошла, а в зале, наверное, осталась.
– Ты чего с матерью так разговариваешь? – неодобрительно сказал один из конвойных. – Не на гулянку провожает…
– Ты, сержант, помалкивай, не твоё дело!
Суд решил начать судебное следствие с допроса Сысоева.
– Встаньте, подсудимый!
Встал, нехотя начал рассказывать:
– Ну, выпили мы с Рыжим…
– Кто это «Рыжий»?
– Николай Сухотин. Выпили с ним, значит, а потом пошли гулять. Видим, пьяный возле клуба сидит. Спрашиваем: «Выпить хочешь?» «Хочу», – говорит. Ну и пошли все вместе с закусочную. Там ещё выпили, а потом его обобрали. Вот и все.
Допросив подробно подсудимого, Анна Ивановна обратилась к адвокату:
– У защиты вопросы будут?
– Да, разумеется – приподнялся тот из-за стола.
– Прошу.
– Скажите, пожалуйста, подсудимый, по чьей инициативе было произведено изъятие у нетрезвого гражданина денег и часов? По-видимому, по инициативе Сухотина, как более старшего и опытного?
– Товарищ адвокат!
– Виноват, виноват, – снова приподнялся тот из-за стола.
– Это, значит, кто первый обокрасть предложил?
– Вот именно: кто первый?
– Не помню. Пьян был. Оба, наверное, и решили…
Адвокат ответом остался недоволен.
– Не помните. Так, так… А вы были сильно пьяны?
– Порядочно.
– Настолько сильно, что не осознавали, – что делаете?
– Почему не осознавал? Осознавал.
– Сколько же вы лично употребили спиртного?
– Граммов пятьсот-шестьсот.
– И осознавали? Сомнительно… А как у вас обстояло дело с материальным положением?
– Чего?
– Вы нуждались в деньгах?
– Да.
– Так. Печально, очень печально. А почему вы не работали?
– Не хотелось.
– Вы, по-видимому, были больны?
– Нет, был здоров как бык, – резко ответил Сысоев, которого все более и более раздражали вопросы адвоката.
«Неправильную линию защиты избрал адвокат», – подумала Степанова.
Допросив пострадавшего и свидетелей, видевших кражу, суд перешёл к допросу Матвеева и Коспянского.
Матвеев чувствовал себя неуверенно и, может быть, именно поэтому старался держаться развязно. На вопрос о том, что он может показать по делу, пожал плечами.
– Да почти ничего. Действительно, приходил к нам на комбинат наниматься, мы отказали. Вот и все. Не знаю, зачем меня только в суд вызвали.
– А почему не взяли Сысоева на работу?
– Не подошёл.
– По квалификации?
– Нет, по другим данным.
– По другим данным? По каким же?
– Видите ли, это несколько деликатный вопрос. И считаю, что широкое оглашение здесь ни к чему.
– Вот как? – сказала Анна Ивановна. – Не для широкого оглашения? У нас по этому вопросу другое мнение. Суд считает, что тайны здесь нет. Говорите, а народ послушает.
– Я не могу говорить в подобной обстановке.
– Послушайте, свидетель Матвеев, вы были предупреждены об уголовной ответственности за отказ от показаний?
– Да.
– Так вот, мы вас слушаем.
– Ответственность за это вы берете на себя?
– Полностью.
– Ну что ж…
Матвеев слегка побледнел и придвинулся к судейскому столу.
– Мы его не взяли, исходя из государственных соображений.
– Громче, свидетель, в зале не слышно.
– Я говорю, что мы исходили из государственных соображений.
– Вот теперь слышно, хотя и непонятно.
– Наш комбинат является важным государственным предприятием. На нем не место ворам.
– Правильно. Но откуда вы взяли, что Сысоев вор?
Матвеев непонимающими глазами посмотрел на Степанову.
– Ну как откуда? Он же справку предъявил.
– Какую справку?
– Справку из колонии.
– И в ней было написано, что он вор?
– Нет, конечно. Но ведь наказание он отбывал за воровство. Разве не так?
– Так. Но в справке было сказано, что он освобождён на основании Указа Президиума Верховного Совета СССР.
– Да.
– Значит, Президиум пришёл к выводу, что он уже не вор, что он больше не нуждается в изоляции от общества, что он может работать, как все советские люди. Вы, что же, решили поправить Президиум и лишить Сысоева права на труд?
– Зачем же так? Просто ему не обязательно работать именно у нас.
– А где ему работать?
– Ну, мало ли других мест!
– Например?
– Сразу мне ответить трудно, но…
Степанова обратилась к заседателям:
– У вас, товарищи, будут вопросы к свидетелю?
Молодая женщина, учительница средней школы Блинова, отрицательно покачала головой.
– Если разрешите, один вопросик, – сказал другой заседатель, мастер железнодорожного депо Гуляев.
– Пожалуйста, Всеволод Феоктистович.
– Один вопросик, – повторил Гуляев. – Скажите, свидетель, вы знаете Александра Павловича Бычихина?
– Бычихина? Директора комбината?
– Вот-вот, его самого.
– Как же я могу не знать директора комбината! Конечно, знаю.
– А кем он был раньше, до директорства, знаете?
– Вначале плотником…
– Ну, ну, – подбодрил Матвеева Гуляев.
– Потом мастером, заместителем начальника цеха…
– А до работы на комбинате?
– Представления не имею. Он уже здесь двадцать пять лет работает.
– Значит, не знаете?
– Не знаю. Да и какое это имеет отношение к делу?
– Прямое отношение, уважаемый товарищ, самое прямое. Ведь Бычихин-то до комбината был воспитанником детской колонии. Слышали про Макаренко? Вот у него Бычихин и числился. В трудновоспитуемых числился. Так-то. А ещё раньше Саша Бычихин беспризорничал, воровством промышлял. Вот как. Но повезло ему. Если бы вы двадцать пять лет назад в кадрах работали, плохо бы пришлось Саше Бычихину! Так-то.
По залу прошёл гул. Сдерживая улыбку, Анна Ивановна спросила у Гуляева:
– Ещё вопросы будут к свидетелю?
– Да хватит, наверное.
Матвеев растерянно смотрел на Гуляева, потом сбивчиво заговорил:
– Вы только не думайте, что я действовал по своей инициативе. Я-то как раз хотел зачислить Сысоева. Он на меня произвёл хорошее впечатление. Но у нас в своё время произошёл неприятный случай с одним… – Матвеев замялся, подбирая слова, – случай с одним бывшим вором. Начальник цеха и отсоветовал. И, как видите, в данном конкретном случае мы не ошиблись: Сысоев не оправдал, так сказать, доверия.
– Не без твоей помощи! – громко сказал кто-то в зале.
– Тише, товарищи! – подняла руку Анна Ивановна. – Надо уважать суд.
Сысоев все время судебного следствия безучастно смотрел в окно, почти не прислушиваясь к происходящему. Словно откуда-то издалека донёсся до него голос адвоката, просившего суд о снисхождении…
Наконец он очнулся, поискал глазами мать. Вот она сидит в шестом ряду вместе с Николаем Ахметовичем. Слушает, боясь проронить хоть слово. Маленькая, сгорбленная, в белом платке. В том самом платке, который он ей привёз. Доживёт ли она до его возвращения? Да и вернётся ли он?
