стала работать тут санитаркой, или внезапная тяга к сладкому развилась у нее именно здесь? Лиза, пациентка, с которой я общалась, когда меня вырвало, тоже жаловалась на то, что ей хочется торт, мороженое и шоколад.
Что это получается? Психиатрическая больница странным образом воздействует на присутствующих здесь людей и они превращаются в фанатиков конфет и сладких напитков? Или что-то не так с таблетками, которыми здесь пичкают пациентов?
Но я-то не пила никаких препаратов! Значит, дело в еде? Что, если пища тут чем-то отравлена, не зря ведь меня вырвало! После рвоты я почувствовала себя гораздо лучше, то есть мой организм очистился от яда. Кстати, сладкое мне тоже сейчас расхотелось, при мысли о кофе с сахаром я почувствовала приступ отвращения.
А что, если в качестве эксперимента попробовать не есть больничную пищу? Эх, жаль, что мне придется дежурить тут еще одни сутки, не считая этих, возможности закупиться провизией в магазине у меня нет. Придется поголодать, это лучше, чем испытывать головокружение и видеть галлюцинации. Если приступы повторятся, значит, еда тут ни при чем, надо будет искать другое объяснение. Что ж, несмотря на то что ничего в желудке у меня не было, есть не сильно хотелось, учитывая то, какой едой тут кормят. Два дня можно и потерпеть, я могу и неделю обходиться без еды и воды, мне не привыкать. Надо только придумать, как не привлекать к себе внимание отказом от пищи. А Людмила Геннадьевна может решить, что у меня началось расстройство пищевого поведения, сообщить об этом медсестре или врачу, и тогда придется как-то выкручиваться из этой ситуации. Сегодня я могу сказать, что плохо себя чувствую и меня тошнит, для вида поковыряться в тарелке и отнести ее на стол с грязной посудой. А завтра… Завтра я что-нибудь еще придумаю.
Ночью же мне надо будет совершить вылазку в кабинет врачей и как следует все обыскать там. Если в компьютерах я не обнаружила ничего стоящего, значит, надо проверить помещение, где работают Корнишенко и Разанов. Конечно, сейчас все хранится в компьютерах, но на рабочих столах я не нашла ответов на свои вопросы, значит, надо придумать что-то еще. К тому же я установила утром «жучки» в кабинете, проверю заодно и их…
Вечер прошел довольно скучно и обыденно. Я уже привыкла к распорядку своей работы – пациенты отправляются на ужин, я драю туалет и палаты, больные возвращаются – я спускаюсь в столовую… К слову сказать, мне даже не пришлось придумывать способ избежать приема пищи. На ужин подавали макароны, никто их не ел, поэтому я отставила свою тарелку. Людмила Геннадьевна посочувствовала мне, но ничего не сказала, она и сама предпочла есть то, что принесла из дома в контейнере. От ее предложения угостить меня котлетой я на всякий случай отказалась, наврала, что у меня есть бутерброды и именно ими я и собираюсь поужинать.
Вечером никого из больных не рвало, меня в отделение не вызывали. Я проводила время в своей каморке и с нетерпением ждала отбоя.
Больные ложились спать в девять вечера, медсестра должна была дежурить всю ночь, но я надеялась, что рано или поздно Алевтина Федоровна все-таки заснет. Сама я спать совершенно не хотела, но на всякий случай налила в столовой горячей воды в чашку и заварила себе крепкий кофе. После ужина столовую закрывали, работницы уходили домой, а утром приходили снова на смену. Поэтому я воспользовалась моментом и сделала кофе, после чего о бодрящем напитке можно было и не мечтать, ключа от столовой у меня не было.
Время тянулось очень медленно, раньше часа ночи выходить на дело не было смысла. Поэтому я убивала часы, придумывая самые фантастические теории по поводу Разанова и размышляя над вопросом, кто мог убить Марию Лисихину?
Преступник знал обо мне очень много – в частности, ему было известно, где я совершила первое в своей жизни убийство.
Я помню это дело – на задание отправили меня, тогда я еще не работала телохранителем, а была боевиком экстра-класса. В правоохранительных органах я не работала, выполняла секретные задания в разных точках мира. Тогда, во время поимки Дмитрия Гордеева, судьба занесла меня в Тарасов. Гордеев был лидером преступной группировки и держал в страхе добрую часть страны, так как его сообщники орудовали в разных городах и специализировались на заказных убийствах, не гнушаясь, впрочем, грабежами и наркоторговлей. Дмитрий Гордеев был словно заколдован, из всех переделок он выбирался живым и невредимым, поймать его было невозможно. Поэтому к делу подключили меня, потому что я была профессионалом с великолепной боевой подготовкой, лучшей из лучших.
Я гонялась за Гордеевым долго, но мне отчаянно не удавалось выйти на его след. Когда я окончательно разуверилась в своих силах, Гордеев допустил ошибку, стоившую ему впоследствии жизни. У меня не было другого выбора – пришлось убить его, потому что иначе он убил бы меня, и вряд ли мои останки когда-нибудь удалось бы найти в топях болот. Никто не знал, куда я направляюсь, я не сообщила об этом ни одной живой душе, так как боялась спугнуть добычу. Тогда я еще никого не убивала… Что говорить, это было мое боевое крещение, после которого я никогда бы не смогла вести мирную жизнь. С того дня я поняла, что назад дороги нет.
Но кто мог знать об обстоятельствах того дела? Не спорю, в то время Дмитрий Гордеев был личностью известной, о его смерти писали в газетах, у меня брали интервью. Но я не могла понять, почему преступник мне напомнил о смерти Гордеева. Более того – тело Лисихиной было найдено там, где я убила Дмитрия Гордеева. Что хотел этим сказать преступник? В то, что Гордеев выжил, я не верила – он мертв, я своими руками застрелила его! После такого ранения никто бы не остался в живых, не мог же он воскреснуть! Или каким-то образом опасный убийца и бандит все-таки выкарабкался, не умер в болотах? Нет, в такое я не могла поверить. Так кто же все-таки этот таинственный преступник, похитивший тетю Милу и Марию Лисихину?..
На ум приходили теории одна фантастичнее другой, но более-менее логичной версии я придумать не могла. Я надеялась лишь на сегодняшнюю ночь, быть может, вылазка в кабинет врачей прольет свет на эту темную
