Повесила на место полку, которую уронил Гришка, пока плелся до кровати. Почему ты это сделала? Да потому что ты органически не выносишь, когда что-то упало или пролилось. Если видишь грязь, тут же принимаешься мыть, чистить и наводить красоту. Отдраила квартиру, в которой умирал Гриша, чуть ли не до блеска и только после этого ушла. И что в это время рядом с тобой в кровати подыхал твой любовник, тебя ничуточки не взволновало.
Фрол остановился и замолчал. Вероятно, он ждал от Няши какой-то реакции.
Не дождался и продолжил:
– Но я тебя за это убийство не осуждаю. Гришка был мразью. И мир без него станет только лучше. Если кто-то по нему и заплачет, так разве что его несчастная мать, которую он немыслимое количество раз обманывал, обворовывал, всячески над ней издевался, но она от этого не стала любить его меньше. Странная и непостижимая вещь – эта материнская любовь. Но тебе, девочка, этого, боюсь, не понять. У тебя детей нет и вряд ли теперь уже будут.
Что-то в этих словах заставило Сашу поежиться. Очень уж угрожающе прозвучала последняя фраза.
– Было бы только это убийство не твоей совести, у меня бы и вопросов к тебе не возникло. Пожалуй, я бы тебя еще и поблагодарил. Гришка был нашей с братом общей головной болью. И проходить сам по себе он не собирался. Я прекрасно понимал, что избавиться от Гришки добром не получится. Раз уж его мать Евгения считается по всем документам родной дочерью Леонтия, то и ее собственный сын будет считаться его внуком. Внуком и наследником. Так-то у Леонтия было двое прямых наследников – дочь и жена. Ты же это знаешь?
Теперь Саша вопросительно взглянул на Манифик.
– Жена? Какая еще жена? Впервые слышу про жену.
Но Манифик ответила ему таким же недоумевающим взглядом.
– Наверное, папа имеет в виду бывшую жену.
– Ту, с которой твой дядя развелся еще в молодости?
– Ну да, мать его дочки.
Гришина бабушка? Саша помнил эту женщину. Она произвела на него приятное впечатление. И казалась искренне озабоченной благополучием своих многочисленных внуков. Но даже она отзывалась о Гришке не слишком положительно. Да и с чего бы ей хвалить внука, ведь даже свою бабушку Гришка умудрился обокрасть.
Словно прочитав его мысли, Фрол произнес в этот момент:
– Прямых наследников у Леонтия имеется всего двое, но Гришка был такая зараза, что, пожалуй, мог бы ухитриться и даже в отсутствие своей матери все равно влез бы в дело о наследстве. Пришлось бы от него откупаться. А тебе же этого очень бы не хотелось, правда, дорогуша?
Саша плохо понимал, о чем спрашивает Фрол. С чего вдруг Фролу понадобился совет Няши в таком сугубо деликатном семейном деле. А вот Няша, похоже, наоборот, прекрасно все понимала. Ее бледное и невыразительное личико окончательно слилось цветом с обивкой кресла, на котором она сидела. И выглядела Няша теперь так, словно больше всего на свете мечтала очутиться где-нибудь в другом месте. И еще она очень сильно жалела, что вообще попала сюда.
Фрол поднялся со своего места, медленно и тяжело прошелся по комнате. Охрана бдительно следила за каждым его движением. Остановившись возле смотрового окошка, через которое вели наблюдение Саша с Манифик, мужчина неожиданно повернул голову и уставился прямо на них.
– Ну? – произнес он. – И долго вы оба там будете прятаться? Выходите! Или думаете, что я не знаю, что вы там?
Манифик нахмурилась:
– Что нам делать?
– Пойдем!
– Так и знала, что от него ничего не утаишь!
Когда они появились в кабинете, на них посмотрел лишь Фрол. Охранники смотрели в пустоту. А Няша выглядела так, словно утратила интерес вообще к чему-либо на этом свете.
– Вы думали, что я не слышал, как вы там шушукались? – спросил Фрол у сконфуженных лазутчиков. – Петр мне еще полчаса назад сообщил, что вы вдвоем пробрались внутрь. Но я не против, так будет даже лучше. Устраивайтесь поудобней, сейчас нам всем придется сделать непростой выбор. Будет кстати любая голова.
И произнеся эту странную фразу, он вновь забыл про дочь и ее приятеля, сосредоточив все свое внимание исключительно на одной Няше.
– Итак, смерть одного лишь Гриши я бы счел счастливым избавлением от большой проблемы. И даже не стал бы мстить за смерть своего двоюродного внучка. Слишком часто и сам мечтал поступить с ним точно так же. Но дело все в том, что перед этим ты совершила еще одно убийство. И вот этого я тебе простить уже не могу. Если убийство Гришки я еще могу как-то понять и оправдать, то убийство Леонтия нет!
Когда прозвучали эти слова, Манифик тихонько ахнула. А Саша почувствовал, что предложение присесть было очень своевременным. У него буквально все поплыло перед глазами.
– Как же так? – пробормотал он. – Она не могла!
Фрол услышал и хмыкнул:
– Почему? Ты исходишь лишь из той точки зрения, что девчонка выглядит слабосильной и дохлой? Уверяю тебя, ты ошибаешься. В таком тощем теле кроется недюжинная физическая сила. Я навел справки, девка в одиночку справлялась с уборкой огромных промышленных помещений, генералила, мыла окна, сама таскала ведра с водой и стремянки. Так что физической силы у нее не отнять, равно как и жестокости или, правильней сказать, отсутствия всякой чувствительности. Был год, когда в летний сезон она подрабатывала у своего дядьки, который держал скотину на мясо. Всем ясно, к чему я клоню?
– О нет! – прошептала Манифик. – Так это она зарезала дядю Леонтия?
– Она. Натренировалась за лето на барашках и бычках, а потом использовала свои навыки на спящем Леонтии.
– Но зачем? – спросил Саша. – Зачем ей было его убивать? И как она пробралась к вам в дом той ночью? И где взяла фемунал?
– Сколько вопросов! Отвечу на каждый из них по очереди. Как пробралась в мой дом? Очень просто. Использовала все тут же свою способность к мимикрии. Притворилась одной из моих служащих. Проникнуть на территорию центра не представляет особых сложностей. Она вошла в центр, переоделась в добытую обманом форму и уже в ней прошмыгнула в дом. Сделала она это еще днем. До ночи пряталась в спальне Леонтия и Ирины. А ближе к вечеру выбралась из укрытия и принялась за дело. Сначала подмешала фемунал в вино, когда снотворное подействовало, убила Леонтия.
– А Ирину почему нет? Они ведь спали рядом.
– Ну Няша не зверь. Чтобы убить Леонтия, у нее был мотив. А
