— Глупости! — однако она не могла с ним не согласиться, потому что сама не раз так думала. Павел действительно управляет отцом. Может быть, и не во всем, но в чем-то точно управляет. — Знаешь что, я сейчас пойду и все спрошу у него самого. Вот и все.
— У Павла?
— Нет. У папы. Давно собиралась это сделать. — С этим она двинулась вверх по лестнице, и решимость ее росла с каждой преодоленной ступенькой.
* * *
Аркадий Петрович устало вздохнул и ответил в телефонную трубку:
— Да. Я знаю, что в среду общее собрание акционеров. Да, я знаю, что сегодня уже вторник. Назначай собрание на вторую половину дня. Да, ближе к вечеру.
— Меня разрывают на части, что мне ответить? К чему мне людей готовить? Будет холдинг или все-таки нет? — в голосе секретарши послышалось отчаяние. — Бумаги не готовы. Мы не успеем к собранию!
— Бумаги — это не главное. Главное — решение, не так ли?
— Д-да, — неуверенно протянула та, — но… что мне говорить людям?
— Говорите, что решение принимаю я, а не вы.
— Это так, но я должна знать предварительно.
— Ах, Инночка, я и сам ничего предварительно не знаю. Как пойдет… — он улыбнулся.
— Как пойдет? Как это понимать?!
— Как понимать… да вот так и понимай: не знаю я пока.
— А когда вы будете знать?
— Надеюсь, что в скором времени.
— Я думаю, вы понимаете, что собрать всех этих людей довольно трудно, — задохнувшись, произнесла секретарша.
— Я понимаю. Но ведь это вообще не моя идея была.
— А чья? У меня записано ваше распоряжение.
— Ах, Инна. Достаточно. Я еще не выжил из ума. Готовь собрание и ни о чем не думай. Отсылай всех, и конец.
Мамонов положил трубку. На душе у него было тяжело. Впервые в жизни он сомневался. Сомневался не в партнерах, не в оценке рискованности предстоящего предприятия — в этом он сомневался довольно часто, и его известное чутье и умение принимать правильное решение сотню раз сослужили ему службу. Сейчас Аркадий Петрович сомневался в себе, и это в самом деле было впервые. Он физически ощущал борьбу внутри себя самого. Здравый смысл диктовал ему принять то решение, которое отвергало его природное чутье. Интуиция впервые спорила с логикой. Он не мог понять, почему вопреки всем здравым домыслам интуиция диктует ему все-таки собрать акционеров и объявить о слиянии многочисленных фирм в холдинг. Почему? Ведь ему это невыгодно!
Аркадий Петрович зажмурился, потер лоб. Потом распахнул окно. Пряный хвойный ветер ударил в лицо.
«Будет дождь, — неожиданно подумал он. — Запах хвои усиливается к дождю…»
* * *
Сашка взбежала на третий этаж и, завернув в коридор, замерла, переводя дыхание. В трех шагах от нее стоял Павел и улыбался, словно специально дожидался ее тут, рядом с кабинетом отца.
— Ты что здесь делаешь? — шепнула она.
— Я живу на этом этаже, — он указал на дверь своей комнаты, — хотел прибраться за теми, кто у меня все вверх дном перевернул.
— A-а… Хочешь помогу?
— Ты для этого сюда так бежала?
— Нет, — честно призналась она, потому что была твердо уверена: врать ему бесполезно. Он почему-то видит ее насквозь.
— К отцу неслась? — он хотел было пройти мимо нее, но задержался, будто бы ждал чего-то. Чего? Признания, что она идет к отцу выяснить, кто он?
— Паш… — Сашка почувствовала, как щеки наливаются горячей кровью. Во рту у нее пересохло, и она поперхнулась этой сухостью, закашлявшись.
Он шагнул к ней и обнял за плечи:
— Просто живи своей жизнью, — тихо произнес он и коснулся губами ее макушки.
— Но… моя жизнь проходит в этом доме. Моя жизнь тесно переплетена с жизнью моей семьи, моего отца, а теперь и с твоей, я надеюсь.
— Нет.
— Что нет? — она подняла на него удивленные глаза.
Он отрицательно покачал головой, подтверждая сказанное.
Ноги у нее подкосились. Она отстранилась от него, отступила на шаг. Ей стало жарко, даже душно:
— Ну, конечно… Господи, я же просто дура! Я подумала, что раз уж у нас все случилось, то, значит, мы теперь связаны… Конечно же, нет. Конечно же…
Сама того не ожидая, она всхлипнула. Перед глазами поплыл коридор, стены смазались и капнули на кофту теплыми слезинками.
— Сашка! — он шагнул было к ней, но она, быстро скользнув мимо, уже стояла возле двери кабинета.
— Что же это такое… — пробормотала она и быстро вытерла глаза тыльной стороной ладони.
Павел одним прыжком оказался рядом, сгреб ее в охапку и прижал к себе.
— Ты неправильно меня поняла, — его горячий шепот обжег ухо. — Я хотел сказать, что пока не могу быть связан с тобой. Это не значит, что я не хочу этого. Я просто не могу. Пока твой отец… пока…
— Пока что?!
Повисла пауза, которую прервала неожиданно скрипнувшая за ними дверь. Оба они вздрогнули и, испуганно отстранившись друг от друга, повернули головы. На пороге собственного кабинета стоял Аркадий Петрович. Вид у него был крайне недовольный.
— Вы?! — он вскинул бровь, но тут вся грозность с него слетела. Он посмотрел на Павла и растерялся. Неопределенно хмыкнул, махнул рукой и, наконец, совсем сник, отвел взгляд в сторону.
— Я к тебе, собственно… — Сашка уже ничего не понимала. В другие времена отец бы устроил ор на весь дом. Еще бы: его дочку обнимает чужой парень! Да он, как нормальный отец, просто обязан кричать и топать ногами.
«Что же за власть у Павла над папой? Может, он его чем-нибудь шантажирует?»
— Ко мне? — переспросил Мамонов, словно не поверил.
— Ага, — решив больше ничего не объяснять, Сашка быстро прошмыгнула мимо него в кабинет и уселась в кресло.
Аркадий Петрович еще раз глянул на Павла, который пожал плечами, нагло улыбнулся, затем повернулся к хозяину дома спиной и медленно двинулся по коридору.
— Н-да… — Мамонов вернулся в кабинет, закрыл за собой дверь и только тогда посмотрел на дочь.
Ей показалось, что взгляд у него затравленный, как у раненого зверя, чувствующего близость собак, идущих по следу.
Он подошел к ее креслу, сел на подлокотник, обнял дочь и, повернув голову к окну, задумчиво произнес:
— Я могу тебя понять… Павел красив, умен и вообще, есть в нем что-то такое, что притягивает к нему, не так ли?
— Хочешь выяснить, уж не влюбилась ли я? — Сашка усмехнулась и прижалась к отцу, ощутив щекой накрахмаленную гладь его рубашки.
— Он привлекателен и, наверное, для неопытной девочки он вдвойне привлекателен, но…
— Но? — она подняла на него голову, с вызовом глядя снизу вверх. Аркадий Петрович, не отрываясь, смотрел в окно, словно боясь встретиться с ней взглядом.
— Но он не может составить тебе пару.
— Хочешь сказать, что он недостаточно хорош для этого? Даже хуже, чем Серега?
— Серега вовсе не так уж плох.
— Но совсем недавно ты говорил, что он мне не подходит! Что если за десять лет знакомства я так в него и не влюбилась, то и не влюблюсь никогда.
— Я был не прав.
— Папа! — Сашка округлила глаза. — Ты пугаешь меня. Ты никогда не бываешь не прав. Во всяком случае, я на своем веку такого не припомню. Вернее, ты никогда не признавался, что был не прав. Что с тобой происходит, а? Ты заболел?
— Насчет дел сердечных я ведь тоже могу ошибаться, — усмехнулся отец. — Тем более в таком сложном вопросе, как сердечные привязанности моей маленькой дочери. Но вот насчет Павла… Знаешь, если выбирать между ним и Сергеем Коноваловым…
— А если не выбирать? Помнишь, ты говорил мне про единственного? А если Павел и есть тот самый единственный?
— Но он не может им быть. Он никогда не останется рядом с тобой. Он скоро уйдет.
— Уйдет? Куда?!
— Сашка, постарайся понять: Павел тебе не пара.
— Пап, объясни, — она дернула его за рукав.
Аркадий Петрович наконец отвернулся от окна и посмотрел на дочь. Таких больных глаз она никогда не видела. Разговор приносил ему невероятные страдания. Она испугалась:
— Тебе плохо?
Он кивнул:
— Мне плохо. Плохо, потому что я не могу тебе ничего объяснить. И помочь я тебе не могу. Я прошу тебя поверить мне и отказаться от любви, и я понимаю, что прошу тебя пойти на муки без лишних вопросов. Пойти сейчас, чтобы потом было не так мучительно. Но я же понимаю, что уже поздно: сейчас или спустя несколько дней — уже все равно…
Он закрыл глаза.
— Пап, я ни-че-го не понимаю. Кто такой Павел, а? Почему он бросит меня? Почему ты так уверен в этом? Что вы вместе с ним делаете? Он участвует в создании твоего холдинга?
— Завтра собрание акционеров.
— И что с того? Ну, примете вы решение объединиться в холдинг, Павел выполнит свою задачу и уедет из нашего дома. Он же не исчезнет совсем. Почему мы не сможем встречаться?
— Потому что он исчезнет навсегда, — Мамонов вздохнул.
— Как это?
— Сань, он не может быть твоим единственным.
