Тем временем мотоциклист приблизился; девушка держалась поодаль, словно пыталась спрятаться за его спиной. Мел неожиданно осознал, что рыжеватая растрепанная бородка — безнадежная попытка прибавить возраст и солидность простодушному мальчишескому лицу.
— Сеньор Файл, я приехал по вашему требованию.
— Вижу, — проворчал Алекс. Он раздраженно повернулся к Мелу. — Вам нужны статуи? Вот парень, который их для вас смастерит.
— Паоло Варезе, — объявил юноша. — А это моя сестра Клаудия. — Он завел руку за спину и поставил ее перед собой. — Чего ты боишься, глупая девчонка? — поддразнил он. — Ее можно извинить. Она только месяц назад приехала из Кампофриддо, и здесь для нее все новое. Все производит очень большое впечатление.
— Кампофриддо — это где? — спросила Бетти.
— Возле Лукки, там, в горах. — Паоло презрительно усмехнулся. — Известное дело. Двадцать человек на сорок коз. Такое вот место. Папа и мама разрешили Клаудии приехать ко мне в Рим, где она может найти приличную школу, потому что она хорошо училась дома. — Обхватив сестру за худенькие плечи, он по-братски крепко прижал ее к себе, так что она залилась краской. — Но вы знаете, как девушки помешаны на кино. Когда она услышала, что я смогу работать здесь, где вы снимаете…
— Понятно, — нетерпеливо перебил его Сайрус. — Насчет статуй…
— Да, да, конечно. — Паоло взял у сестры сверток, убрал бумагу и показал статуэтку, изображавшую задрапированную человеческую фигуру. Ее искусно вырезали из материала, напоминающего отполированный белый мрамор, но, как с неудовольствием отметил Мел, она не больше двух футов в высоту.
— Вообще-то, нам нужны статуи в натуральную величину, — сказал он, заранее готовясь к очередному столкновению с Файлом. — А ваша…
— Но это только… только… — Паоло ударил себя костяшками пальцев по лбу, стараясь вспомнить нужное слово. — Только образец. Я их сделаю в натуральную величину. — Держа фигурку в вытянутой руке, он с гордостью смотрел на свою работу. — Это Август. Будут еще Сулла, Марий, Цезарь и сам Тиберий, все копии с подлинников Капитолийского музея, все в натуральную величину.
Мел взял статуэтку в руки. Она казалась необычайно легкой.
— Разве она не из мрамора?
— Как такое возможно? — сказал Паоло. — Мрамор потребовал бы нескольких месяцев работы, или даже больше. Нет, нет, это фокус. Мое собственное изобретение. Если вы покажете, где мое рабочее место, я его продемонстрирую.
Клаудия встревожено потянула брата за рукав.
— Che cosa, Paolo?[3] — спросила она и что-то быстро зашептала ему по-итальянски.
— Ах, да. — Паоло с извиняющимся видом кивнул Файлу. — Клаудии надо скоро ехать в школу, и она хочет посмотреть, как снимается кино. Она будет очень аккуратной.
— Посмотреть, как снимается кино? — ворчливо повторил Файл, не отрывая глаз от девушки. — В чем же дело? Я сам ей все покажу. — По тому, как сразу расцвело лицо Клаудии, Мел понял: она немного понимает по-английски и смогла разобрать то, что сказал продюсер. — Кстати, мне тоже надо в город, — продолжал Алекс, — так что по дороге я подброшу ее в школу.
Такая любезность одновременно обрадовала и насторожила Паоло.
— Но сеньор Файл, такое беспокойство…
— Ничего, ничего, — Алекс отмахнулся, словно отметая неуклюжую благодарность юноши. — Принимайтесь за дело, вам ведь за это платят. Голдсмит проведет вас в мастерскую.
Файл коротким жестом поманил за собой Клаудию и быстро зашагал прочь. Мел не мог не восхититься тем, как он справляется с подобными ситуациями. Только те, кто хорошо знает Алекса, поймут, что сейчас происходит на самом деле. Иначе его можно принять за добродушного седовласого дедушку, за внешней суровостью которого скрывается золотое сердце.
Место для скульптора оборудовали за перегородкой в столярной мастерской, возле входа в звуковую студию. Она уже была загромождена материалами и инструментами для работы. Сам по себе процесс создания статуй, как коротко описал его Паоло, довольно любопытен. Сначала устанавливается арматура из железных прутьев с перекладиной на высоте плеч. На ней укрепляется проволочный каркас, очертаниями напоминающий человеческую фигуру. Поверх накладывается тонкий слой глины, которому придается форма развевающейся римской тоги. Что касается лица…
Паоло взял статуэтку и, несмотря на протесты Бетти, стал безжалостно соскабливать ножом глину.
— Вообще-то на голову уходит много времени, — сказал он, — но с помощью моего метода получается очень быстро.
Он смахнул крошки цвета мрамора и показал форму, напоминавшую череп, но с заполненными глазницами и носовой полостью. Постучал по ней ногтем.
— Внутри пусто. Это папье-маше, из которого обычно делают маски, а потом покрывают раствором вещества… Его называют Colla.
— Клей, — подсказала Бетти.
— Да, да. Так можно быстро сделать голову. Она высыхает мгновенно. Потом покрываем форму глиной, лепим черты лица — и вот вам древний римлянин!
— А откуда такое удивительное сходство с мрамором? — спросил Сай.
— Сверху наносится слой эмалевой краски — белой и цвета слоновой кости. Она тоже быстро высыхает.
— Но глина под ней совсем еще сырая?
— Прежде чем накладывать краску, надо подсушить глину горелкой. Ацетиленовой горелкой. Надо водить ей вниз, вверх, туда, сюда — и так несколько часов. Но на все уходит ровно один день. Двенадцать штук за двенадцать дней, как я и обещал сеньору Файлу.
— У вас есть с собой эскизы других статуй? — спросил Голдсмит. Когда Паоло вытащил их — весьма помятые и испачканные — из кармана, стало ясно, что Файл в очередной раз заключил выгодную сделку.
Они стояли в дверях мастерской, уже собирались уходить, и тут появились Алекс с Клаудией. Продюсер жестом показал, что ей надо залезть в кадиллак, а сам сел за руль.
— Красавица! — произнес Паоло, явно имея в виду машину, а не сестру. Когда автомобиль тронулся, юноша вдруг что-то вспомнил.
— Мотоцикл! — крикнул он Клаудии, и ткнул пальцем в сторону офиса, где они его оставили, но та только развела руками. Автомобиль скрылся из виду.
Паоло тоже сделал беспомощный жест, словно показывая, что смирился с судьбой.
— Автобус ходит нерегулярно, поэтому каждое утро я стану привозить ее сюда на мотоцикле, а потом она поедет на нем в свою школу. Значит, по вечерам мне придется возвращаться на автобусе. Но сегодня, кажется, я спокойно отправлюсь домой на мотоцикле.
— Вам очень повезло, — холодно сказал Бетти. — Знаете, Паоло, Клаудия очень красивая девочка.
— Еще бы мне не знать! — Юноша с безнадежным видом поднял к небу глаза. — Потому-то пришлось так долго уговаривать мамочку с папочкой отпустить ее в город, где она может развиваться, получить образование, стать учительницей, а не женой какого-нибудь деревенского олуха. Родители у нас хорошие, но они наслушались всякого, и им кажется, что все мужчины Рима только и думают, как бы полакомиться красивой девочкой. Они забывают, что Клаудия со мной, а я…
— Паоло! — перебила его Бетти — Иногда она не с вами. Не скажу о других жителях Рима, но про сеньора Файла мне кое-что известно. Как раз он любит лакомиться красивыми девочками…
Юноша был ошарашен.
— Он? Признаться, сеньора, он не похож на того, кто…
— Faccia attenzione, signore, — резко сказала Бетти. — Il padrone e un libertino. Capisce?[4]
— Capisco,[5] — кивнул Паоло. — Спасибо. Я скажу Клаудии. Ей почти шестнадцать, она не ребенок. Она поймет…
Вскоре Мел отметил, что, вопреки установившейся привычке, Файл стал уезжать со съемок днем, а возвращался он поздно вечером или вообще не появлялся. От внимание Бетти это тоже не ускользнуло.
— Ты знаешь, где он проводит время, — объявила она мужу.
— Нет, не знаю. Подозреваю. Разные вещи.
— Послушай, дорогой, давай не спорить по пустякам. Он пытается охмурить несчастного ребенка, и ты все прекрасно понимаешь.
— Ну и что? Во-первых, девушка, которой уже пошел шестнадцатый год, здесь не считается ребенком, как сказал ее собственный брат. Во-вторых, ты сделала все, что в твоих силах — даже от ангела нельзя требовать большего. Ну а я…
— Да, конечно! Ну а ты вместе с Маком и Сайрусом без ума от радости, что Алекс больше не крутится здесь с утра до вечера, и вам наплевать, почему.
Вот на это возразить нечего. То, что Файл уже не путался под ногами, стало настоящим даром небес, и они ни за что не стали бы допытываться, почему он вдруг оставил их в покое, нервы и так были натянуты от постоянного напряжения, но съемки подходили к концу, и приходилось держать себя в форме, чтобы ненароком не испортить фильм. А поскольку Файл обычно изводил их всех, — жаловался, угрожал, отменял их указания, — созерцание того, как его открытый кадиллак выезжает за ворота студии, действовало как глоток чудодейственного бальзама.
