Разумеется, они выразили готовность помочь мне. Само собой, столь важные тексты яркой представительницы средневекового мистицизма должны быть расшифрованы и истолкованы только женщинами-исследовательницами. А что касается текстов Незими, то они, ладно уж, согласны доверить их господину Самур-оглы в качестве компенсации за годы колониализма.
Я рискнула напомнить, что Турция никогда не была колонией, что она называлась империей — Османской, и даже в конце Первой мировой войны, когда ей угрожала раздробленность в угоду соперничавшим супердержавам, она преодолела все беды-горести и стала независимым государством, под стать европейским странам.
— Не важно, — сказали дамы, — нас интересуют лишь письма легендарной Вендлгард, которые имеют особенное значение для нашей секции «Женское образование». Недаром свидетельства, которыми мы располагаем, указывают на Вендлгард, а не на какого-то Незими.
Я не могла разделить подобного взгляда на предмет: для меня переписка подразумевает участие двух человек, по-моему, она тем и ценна, что позволяет узнать, кто, как и на что реагировал. Достоверные расшифровка и истолкование рукописи немыслимы, если у исследователя нет полного материала. А поскольку присутствующие были не способны или не хотели прийти к мало-мальски толковому решению, я подумала, не пора ли отправить их по домам.
— Буду рада, — заверила я на прощание гостей, — любым конструктивным предложениям по поводу сотрудничества и координации дальнейших действий. В противном случае придется самой поискать контакты в научных кругах и привлечь более беспристрастных экспертов.
У собравшихся вытянулись лица, мне пришлось проявить силу воли как в отстаивании своего решения относительно рукописи, так и в желании проводить всех до самой двери, которую я незамедлительно заперла, хотя на улице темнеть еще и не начинало.
Нашествие незваных гостей так меня утомило, что я плюхнулась в кресло-качалку, в общем-то намереваясь слегка отдохнуть, однако крепко заснула и очнулась лишь тогда, когда луна выплыла из моря облаков и моих ушей достигли знакомые звуки жизнедеятельности барсука. Может, он опять не один?
Поскольку я полагала, что знаю, кто в ответе за мое вчерашнее беспокойство, то не испугалась. Честно говоря, увлеченность доцента Самур-оглы убеждала меня в отсутствии опасности больше, чем тщеславие прочих конкурентов. Поэтому, выйдя на террасу, я даже не вздрогнула. В саду на плетеном стуле сидел Самур-оглы. Справедливости ради следует признать: как мужчина, он весьма недурен.
— Наконец-то мои телепатические усилия принесли плоды…
— Телепатические?!
— Я не хотел тревожить вас резким звуком дверного звонка, а ночи в Альпах все-таки прохладные.
Он встал, и я заметила, что его знобит, несмотря на шладмингер. Пришлось снова пригласить его в дом.
— Эта рукопись — шанс моей жизни, — пустился в долгие объяснения Самур-оглы. — Вся моя научная биография связана с Незими. И вдруг я узнаю о переписке! Я бросаю дела, продаю все, что только можно, и отправляюсь в Центральную Европу, так сказать, следую за своей звездой по единственному, хотя и обманчивому, следу. И тут, на пороге мечты, происходит маленькое недоразумение: к вашим ногам падает то, чему я отдал столько сил.
Да, Самур-оглы удалось заставить меня увидеть проблему его глазами. Но я быстро пришла в себя и открыла бутылку красного:
— И что дальше?
— А то, что вы и я — единственные по-настоящему заинтересованные лица. Подтверждения тому — ваше увлечение личностью Вендлгард и моя специализация по Незими.
— Откуда вам известно, что я хочу заняться аббатисой? — Немного риторики в моем исполнении против силы убеждения Самур-оглы не помешает.
— Совпадение такого рода без причины не бывает. — Самур-оглы показал взглядом на Iris elegantissima, который как раз выпустил молодой листок, похожий на маленький зеленый ятаган. — Кроме того, изучая Незими, я нашел ключ к его тайнописи.
У меня закружилась голова. События развивались слишком быстро. Даже барсук в саду зачавкал энергичнее. Небось обнаружил позднюю малину.
— И Унумганг знает способ. Он мне продемонстрировал.
— Наверняка огнем. — Тон Самур-оглы выразил презрение. — Вчерашний день. Кроме того, можно повредить рукопись. Уверен, Вендлгард и Незими применили защиту против огня, она начинает действовать с четвертой строки, ведь суды инквизиции всегда работали с огоньком.
Меня его слова убедили, не знаю почему.
— А вы какой метод предлагаете?
Я ждала, что он ответит: «Водой!» Но турецкий доцент только надул щеки.
— Подумайте о смысле слова «незими». Ведь очевидно — текст появится на свет от дуновения!
Это заключение показалось мне верным. Я стала протягивать Самур-оглы лист за листом. Он сумел выдуть из небытия все тридцать две страницы, хотя к концу процесса совершенно выдохся.
Светлая голова! Потрясенная, я подала ему бокал вина — заслужил!
— Однако нечестно лишать остальных возможности ознакомиться с рукописью, как по-вашему? Наверняка и в их умах тоже происходило брожение, иначе они бы сюда не примчались…
Самур-оглы отпил из бокала и кивнул, впрочем, без восторга. Проявленный текст мы пропустили через мой старенький ксерокс, и я сделала достаточно копий, прежде чем оригинал испарился.
— Полагаю, копии вы раздадите завтра, не ранее полудня…
И как он догадался, что прежде всего мне хотелось бы отоспаться после пережитого?
— У меня в запасе по крайней мере ночь. — Он улыбался с победоносным видом.
— Так вы знаете код! — В этом человеке меня больше ничто не удивляло.
— Надеюсь, кое-что смыслю в тайных шифрах. — По лицу турка по-прежнему блуждала улыбка. — Тем не менее предстоит тяжкий труд. Я должен вернуться в Стамбул, без справочников мне не обойтись. — Он поднялся.
— Позвольте? — Взял верхнюю копию, свернул трубочкой и сунул во внутренний карман шладмингера.
— Вы дадите знать о продвижении ваших изысканий?
— Elbet! — ответил он.
Я мысленно перевела — «непременно».
— А барсук? — Я все еще слышала, как тот возится в саду.
— Оставляю его вам в знак благодарности за вашу доброту. Пусть вас охраняет.
Радоваться ли мне подобному подарку? Сомневаюсь. Похоже, с малиной придется попрощаться. Рано или поздно зверюга доберется и до луковиц лилий. К сожалению, дареному коню…
Ночью мне приснилась переписка Вендлгард фон Лейслинг и Незими, словно текст никогда и не был зашифрован. Но, когда я пробудилась — вот проклятие человеческой памяти, ничего не сохраняющей на жестком диске! — в голове у меня остались лишь смутные отрывки сна. После завтрака я попыталась описать ночное видение, хотя бы в общих чертах, и не смогла. Бумага, лежавшая передо мной, сохранила девственную чистоту, уподобившись поблекшему манускрипту: я все забыла.
Утренний молочный туман постепенно скис, сначала осев хлопьями вокруг горы, потом улегшись ей на плечи, и ветру пришлось поднатужиться, чтобы вымести его из трещин и складок между хребтами. Кажется, сегодня дождь не соберется, хотя и на вчерашнюю жару рассчитывать не приходится.
Я стояла у окна, с бесстрастием созерцая природу и с крайним любопытством Iris elegantissima, точнее, зеленый ятаганчик. Могу поклясться, он увеличился в размерах. Вдруг я услышала хрип и пыхтение. Опять барсук? О нет! Какая наглость — средь бела дня… Лично против барсука я, конечно, ничего не имела, но мои тыквы! Чего доброго, зверюге захочется почавкать ими!
Однако это был не барсук. Пат, профессорша в зеленом спортивном костюме, взбежав вверх по склону, топталась у меня на подъездной дорожке. Веснушки на лице потемнели от пота, рот жадно хватал воздух. Переведя дух, американка поздоровалась.
— Не хочу показаться навязчивой, — сообщила Пат, следуя за мной в дом пружинистым шагом, — но ясно как Божий день: нужно действовать незамедлительно!
При всем уважении к моей персоне она, мол, вынуждена напомнить об ответственности за судьбу текста. Нельзя допустить, чтобы корреспонденцию постигла участь гностических трудов Наг Хамади, где Магдалина представлена не грешницей, а подругой Иисуса. Или же ранних списков Евангелия, которые в IV веке добрые люди спрятали в урнах, спасая от озверевших монахов. Свитки были обнаружены только в 1945 году, да и то случайно, а потом десятилетиями томились в ожидании публикации вследствие свары из-за прав на владение и использование.
— Письма Вендлгард и Незими не менее ценны для науки! — настаивала Пат. — Вы, как писательница, обязаны всемерно способствовать их изданию на достойном научном уровне!
Неужели обязана? Пат без ложной скромности предлагала себя в качестве наилучшего из возможных консультантов. Между тем мы стояли в гостиной, на обеденном столе лежали поблекший оригинал и свеженькие копии. Я взяла отксеренный экземпляр и как бы между прочим спросила коллегу:
