— Простите… Мне бы пачку чая, если можно. Пожалуйста.
— Ну закрыто же, господи! — вознегодовала Люба из-за стекла. — Одним — пива, этому — чаю, что я вам, всю ночь дежурить буду? Да и нету его, один кофейный напиток… — И вдруг сжалилась, рассмотрев за стеклом лицо старика. — Будете брать? Мне ждать некогда.
— Нет-нет, я бы чаю… Спасибо. Извините.
Старик отошел от палатки, на самом краю колеблющегося фонарного пятна остановился, сунув в рот сигарету, охлопывая карманы, искал спички.
Из темноты выдвинулась рука с зажигалкой.
— Н-ну? — спросил поднесший огня. — Будешь прикуривать, Маркин, или к себе позовешь? Хотим послушать, кто Шмеля прибрал…
За спиной говорившего темнела другая фигура, старик обернулся к палатке — продавщица уже вышла и навешивала замок.
— Я… Откуда вы нашли, где я? — Лицо старика передергивалось, потом окаменело, и глаза расширились в ужасе. — Как… прибрал… Кто? Я ничего не знаю, подождите. У меня болит сердце, мне плохо.
— А кому хорошо? Только птичке-ласточке, пока зима не пришла… Ты не придуривайся, а шагай к месту, пока прямо тут не оставили. Ну!
Качался фонарь на столбе, светилась запертая палатка, откуда-то издалека донесся низкий сигнал электрички.
Старик, сгорбившись еще больше, пошел в сторону забора, за которым лаяла собака, и две тени двинулись за ним.
— Самые высокие цены обычно итальянцы дают, — рассказывала Русанова. — Особенно, когда доходит до модных мехов.
— Это какие же?
— Рысь, серебристо-черная лисица, норка, как прежде… Всегда в цене соболь, он только на нашем аукционе представляется. Входит в моду светлый хорь.
— Хорск? — удивился Шувалов. — Вот уж никогда подумать не мог! А вы какой мех любите?
— Белку! — рассмеялась она. — Нет, правда… Я когда гляжу на шкурки, то вижу зверей. Рысь, лиса, хорек — одна шатия. А белка никого не трогает, славная такая.
— А куница?
— Ну, эта спуску никому не дает! Ночной хищник, не брезгует ничем… На Дальнем Востоке живет куница — харза, так она даже на косуль нападает.
— Экая дрянь… А что мы остановились?
— Мы остановились, потому что пришли. — Елена Андреевна заглянула в подворотню. — Только, знаете, проводите чуть дальше, у нас двор жутковатый.
Старый двор и впрямь казался недобрым в вечернюю пору, у подъезда Русанова вздохнула с облегчением:
— Ну, вот…
— Подождите, — Шувалов взял ее руки. — Еще не поздно, а после изысканных напитков душа просит чаю. Не пригласите?
— Вот это да! — сказала она, и на лице было одно любопытство. — Самое удивительное, что возмутиться не хочется… Вы всегда так решительны?
— Всегда, — сокрушенно признался мужчина. — И действительно, хорошо бы крепкого чая, а я знаю, что вас никто не ждет.
— Все-то вы знаете, — нахмурилась Русанова. — Я видела, как беседовали с Васиным и поняла, что обо мне… Он очень прост в обращении, а о вас думала иначе.
— Значит, все-таки думали… Это хорошо. Чем же провинился Васин?
— Ничем особенным… Мужчина как мужчина: пригласил на прогулку на свой катер, потом других гостей высадил и был очень предприимчив. По-моему, с тех пор сердится на меня. — Она снова вздохнула. — И вы еще обидитесь, что прогоню… Идемте, напою вас чаем.
…Молча поднялись на второй этаж. Елена Андреевна повозилась с ключом, отворила дверь.
— Проходите и не судите, гостей не ждали.
Шувалов шагнул в освещенный коридор, а из комнаты справа вышел мальчик лет десяти.
— Вот хорошо! — сказал, глядя на гостя, с материнским прищуром. — Я как раз встречать собрался, все нету и нету… А тебя проводили.
— А меня проводили… Ты здоровайся и веди к себе, я на кухне разберусь.
— Здравствуйте. Я Саша Русанов, прошу сюда.
— Виктор Сергеевич. Вечер добрый, — озадаченный Шувалов вошел в небольшую комнату. На письменном столе горела лампа, на разложенной шахматной доске застыли фигуры.
Он подошел, заглянул в запись ходов, лежавшую рядом.
— А почему конь на не шесть не сыграл? Хотя да — тогда ладья выходит на седьмую, с угрозой… И потом можно выиграть качество третьим ходом. Понял!
— Вы мастер? — с уважением посмотрел на него мальчик.
— Нет, я дилетант. Но с большим стажем…
На кухне Елена Андреевна зажгла газ, поставила чайник. Бросив спичку в висящую на трубе банку, стояла, глядя на плиту, рассеянно улыбалась чему-то.
Васин брился тщательно. Осторожно оттягивал щеку, проходясь еле жужжащим агрегатом. Выдвинув зубья для стрижки, подровнял виски, долго втирал одеколон. Затем еще плеснул на ладони, растер плечи и грудь с выпуклыми рельефами мышц, натянул майку.
— Тебя когда ждут, сокровище? — спросил, войдя в спальную половину номера.
— В двенадцать, — не открывая глаз, ответила Рита. — Разве нельзя собираться потише? Голова разламывается.
— А ты пей больше… Смотришь в телевизоре про алкоголиков? Очень поучительно.
— Ты мастер поучать. — Она открыла глаза, и в них была неприязнь. — Поучал-поучал меня, образовал как следует, а теперь, кажется, заскучал… Ну, сунься опять к этой скромнице, к Русановой, давно вокруг крутишь! Хотя к ней твой новый приятель неровно дышит: весь вечер глаза пялил… И чего там нашел?
— Да уж нашел, по-видимому. — Леонид Петрович застегнул рубашку и повязывал галстук. — Ты ведь просто роскошная кукла, а она женщина. Большая разница, заметь… За тобой заехать?
— А пошел ты… — Рига села и взяла с тумбочки сигареты. — Что же ты шьешься со мной? Обещал, чего ни обрисовывал, и все про роскошную жизнь… А я проживу и без тебя!
— Вряд ли, ума не хватит. — Он открыл портфель, перебрал бумаги. — Все, что я обещал, сделано. На большее не рассчитан, характером слаб. А воровать в наше время опасно: год воруешь, десять кукуешь! И запомни…
Накрытый подушкой телефон на полу заверещал жалобно и глухо. Васин присел, послушал, откинул подушку.
— Говорите! Ну я, разумеется… Что у тебя голосок вибрирует? А-а… Понятно. Кого — всех? Ясненько, сейчас выезжаю. Я сказал — сейчас! Положи под язык прохладительное и жди.
Повесил трубку, сидя на корточках понаблюдал мрачно курившую Риту, усмехнулся:
— Барков бурлит — милиция нагрянула, опять затеяли какой-то опрос… Чует кошка неладное! Поеду, взгляну на страсти глазами ребенка.
Васин лихо вогнал машину в узкий просвет меж другими. Запирая дверцу, увидел идущего к подъезду Шувалова, взмахнул рукой:
— Виктор! И шествуя важно, походкою чинной… Ты к нам прямо как на работу являешься. Привет!
— Привет. А зачем я сюда приехал? Работа есть работа.
— «Работа есть всегда, — подхватил Васин. — Хватило б только пота на все мои года»… Как провели вечер? Или он закончился утром?
— Вот что, — Шувалов взял его галстук, завернул цветастую полоску материи, отпустил. — Если хочешь остаться приятелем — придержи язык! Откусишь.
— Все так серьезно? — Васин озабоченно кивнул. — Тогда извини. Вообще я не пошляк, это наносное. Развилось от общения с представителями разлагающегося общества… Идем?
— Сначала сними шляпу, поскольку Русанову я все-таки проводил… Во-от так! Теперь идем. Какой у вас сегодня распорядок?
— Обрисую. Но сперва переживем легкий десерт; там, понимаешь, пинкертонов понаехало, будут вопросы задавать…
Харлампиев давно начал полнеть, но тем не менее выглядел роскошно, хотя, сидя за столом перед Таболовым, волновался, то и дело аккуратно прикладывал к лицу платок.
— Процедура, конечно, не из приятных, Евгений Николаевич, — говорил подполковник, — но она необходима хотя бы для того, чтобы мы исключили ваших сотрудников из сферы наблюдения.
— Я все понимаю, и наши люди все понимают, — заверил Евгений Николаевич. — Для всех эта кража беспрецедентна, к тому же на аукцион собрались представители крупнейших фирм, постоянные клиенты. Думаю, что лучше проводить опрос в нескольких кабинетах сразу. Сегодня начинаем показ моделей, сотрудники должны участвовать.
— Мы так и наметили, — кивнул Таболов, — мои люди готовы.
— Тогда прошу начать с меня, — решительно предложил Харлампиев. — Иначе буду чувствовать неловкость перед остальными.
— Хорошо, я понимаю… Мы всем зададим один и тот же вопрос: как вы провели вечер и ночь с семнадцатого на восемнадцатое?
— Провел прекрасно: случайно встретил сокурсников, мужа и жену, по такому случаю пошли в ресторан. Отметили. — Человек, сидящий перед майором Костиным, улыбался, рассказывая.
— Когда вернулись домой?
— Часов в одиннадцать… Может, в двенадцатом. Как раз теледикторша программу объявляла.
— В случае необходимости кто-то может подтвердить, что вы оставались дома?
— Еще как! И жена и теща до-олго меня песочили за обособленные развлечения.
