— Сестра!
Она оглянулась:
— Подождите, сейчас вернусь делать укол.
— Точно? — переспросил я. — Не обманете?
Ее зеленые глаза сделались от смеха уже, но зато длиннее.
— Не обману. А что, хотите сообщить какую-то важную новость?
— Даже две, — пробасил я.
— И какие же?
Я медленно повернул голову сначала направо, а потом налево и прошептал:
— Кажется, некоторые мои члены понемногу начинают действовать.
— Да? — тряхнула она светлыми локонами. — Очень приятно! А какая же ваша вторая новость?
Возможно, я поступил не совсем по-мужски, однако альтернативы, увы, не было.
— Я хочу в туалет, — грустно сказал я.
Если вчера, при знакомстве, доктор Павлов показался мне сперва мрачным, угрюмым и даже просто неприятным типом и только потом, постепенно, я начал привыкать к его внешности и манерам, то сегодня глубокоуважаемый Виктор Иванович с самого начала своего визита был куда более внимателен, мягок и человечен. Признаюсь, я удивился такой метаморфозе.
Присев на стул, г-н Павлов достал из кармана футляр для очков, потом из футляра достал очки и долго и тщательно протирал их дымчатые стекла. Затем водрузил очки на нос и заботливо спросил:
— Ну и как мы себя чувствуем?
Я кивнул — я уже мог неплохо кивать — и вежливо ответил:
— Благодарю, доктор, сегодня гораздо лучше. А я скоро поправлюсь?
— Дорогой мой, — проникновенно и в то же время очень многозначительно произнес Виктор Иванович. — Дорогой мой, теперь все зависит только от вас. Не помню, говорил вчера или нет, но вы родились в рубашке. Не буду расписывать всех ужасных последствий того, что случилось бы, наглотайся вы этой дряни, и не стану объяснять химико-биологический механизм воздействия этого вещества на любой живой организм, и человеческий в том числе. Да ежели б вы не были таким везунчиком, то давно были бы, уж простите, трупом: шансов выжить при тяжелом отравлении почти никаких… — Доктор некоторое время помолчал. — Однако вы — ей-ей, счастливчик и отделались всего-навсего легким испугом.
— Ничего себе — легким! — иронично хмыкнул я, но он строго покачал головой:
— Да-да, в данном случае даже приключившийся с вами временный паралич, потеря координации движений и все прочее — сущие пустяки. Главное, вы живы и — теперь это уже окончательно ясно, — останетесь живы и впредь. — И даже вроде как рассмеялся: — Ха-ха! А как только мы окончательно нейтрализуем воздействие яда на организм, силы начнут восстанавливаться не по дням, а по часам. Думаю, вы скоро поправитесь и мы вас с удовольствием выпишем.
— Удовольствие будет взаимным, — попытался сострить я.
По его словно вышедшему из мастерской резчика по дереву лицу все еще блуждала натужная и натянутая улыбка, но глаза… глаза вдруг, как вчера, вновь сделались колючими, недобрыми и холодными.
Я невольно напрягся, почувствовав, что сейчас он должен выдать нечто любопытное. И не ошибся. Он выдал.
— Послушайте, молодой человек, — негромко произнес он. — Только поймите меня правильно… Короче, по просьбе сотрудников милиции я вынужден задать вам, быть может, не слишком деликатный вопрос: вы, случаем, сами не в курсе, кто бы это мог вам так удружить, а?
Возмущение мое было совершенно искренним.
— Да что же вы такое, уважаемый товарищ доктор, говорите!
Он дёрнул плечом:
— А что я такое говорю? Ну хорошо, пусть не знаете. Но вдруг подозреваете? Может быть, в нашем городе живут люди, которые… м-м-м…
— Ни с кем в вашем городе я не знаком! — решительно отрезал я. — В жизни здесь не был и навряд ли еще когда-нибудь приеду, потому что отныне и во веки веков у меня с ним связаны самые скверные воспоминания и ассоциации. Комментарии, надеюсь, излишни?
Он вздохнул:
— Да, еще бы. Но возможно, у вас имеется хоть какая-либо версия случившегося?
— Никаких версий! — огрызнулся я. — Слышите? Ни-ка-ких!
В палате ощутимо повисла томительная тишина, однако натянутость ситуации сгладила зеленоглазая медсестра. Не берусь судить, случаен был ее приход или же нет и так ли уж действительно было сие в тот момент необходимо, но она с каменным симпатичным лицом приблизилась к моей кровати и принялась очень заботливо поправлять одеяло и подушку, а в завершение этого акта милосердия еще и засунула несчастному паралитику под мышку холодный как жаба термометр. И несчастный паралитик в самом деле малость поостыл.
А поостыв, сказал:
— Знаете, доктор, либо я безнадежно отстал от последних новомодных веяний, либо же в вашем славном городке преступники воистину большие оригиналы и даже эстеты.
Виктор Иванович удивился:
— О чем вы?
— Как о чем? Если меня хотели ограбить, то почему элементарно не двинули в безлюдном переулке металлической трубой по башке? Или, извините, не поставили на нож в темном углу? Да в конце концов, просто не пристрелили? Ан нет, ваши здешние фантомасы налетели середь бела дня, когда вокруг была тьма народу. А сообразив, что у самих дело не выгорело, подослали некую красотку, которая абсолютно хладнокровно, никого не стесняясь, полила меня каким-то суперипритом и преспокойненько удалилась. Да-а, проделано все было замечательно!
Зрачки доктора сузились.
— Что-о?! Там была женщина?
— Ага, — кивнул я, — была. И не просто была, а именно она-то и сшибла меня с катушек.
Доктор Павлов молчал. Хотя что, собственно, он мог мне сказать? Да и зачем? А с другой стороны, стал бы я, думаете, его оптимистические советы слушать? Все равно помочь мне он не сможет, да и ни к чему это — помогать себе я привык сам, в любых ситуациях. И наверное, не очень плохо, раз к сорока годам у меня имеется кое-что не только за душой, но и в кармане. И вообще, уже одно то, что я при своем, довольно неоднозначном и беспокойном образе существования до сих пор еще жив, — это, знаете ли, тоже не так уж и мало.
Я преувеличенно горько вздохнул и голосом умирающего героя спросил:
— Но сколько же мне еще здесь лежать?
Доктор Павлов задумчиво почесал подбородок.
— Видите ли… Видите ли, восстановление функций вашего организма протекает нормально, но дело в том…
Я насторожился:
— В чем?
Он метнул быстрый взгляд на влетевшую в палату через форточку муху, которая, точно загипнотизированная этим взглядом, перестав жужжать, тихонько приземлилась на потолке. А Виктор Иванович продолжил:
— Гм, понимаете, мне сейчас необходимо понаблюдать за некоторыми вашими реакциями на новый препарат, который вам ввели, когда вы пребывали в бессознательном состоянии, и…
Я испугался:
— Какой еще препарат?!
— Не волнуйтесь. Он безвреден даже для беременных женщин и детей.
— Но я не беременная женщина, — с гордостью римлянина возразил я. — И уже не ребенок.
Доктор хмыкнул:
— Тем более причин для беспокойства нет. И вообще, вы здоровый мужик, даже слишком здоровый…
— Слишком здоровых людей не бывает, не сглазьте, — пискнул я.
— Ерунда, — отмахнулся он. — Полагаю, отсюда вы выйдете дня через три, ну, самое большее — четыре. Такой ответ вас устраивает?
— О, вполне!
Клянусь, кабы не проклятый паралич, я бы от радости запрыгал на одной ножке и просто расцеловал бы этого замечательного доктора и человека. Но увы, паралич все еще продолжал, как пишут в книжках, цепко держать меня в своих ледяных объятиях, а потому прыжки и поцелуи я решил отложить до лучших времен.
Видимо, понимая всю сложность обуревавшей мною в данный момент гаммы чувств, он улыбнулся:
— Ничего, выкрутитесь. Тем более что, судя по всему, когда-то вы были неплохим спортсменом.
— Спасибо, доктор! — горячо воскликнул я. Ну, не знаю, можно ли считать меня спортсменом, — на Олимпийских играх или хотя бы чемпионате какого-нибудь колхоза я ни разу не выступал, а когда девушки либо женщины спрашивали, каким видом спорта я занимался, отделывался избитой шуткой: современным двоеборьем — бальные танцы и стрельба из пулемета. И девушки и женщины обычно долго смеялись. Кроме тех, кто слышал уже эту шутку раньше, от какого-нибудь другого "спортсмена".
— И еще, — добавил Виктор Иванович. — Не знаю, правда, насколько это для вас реально выполнимо, но постарайтесь первое время после выписки поберечь свое здоровье. Нет-нет, ничего особенного — просто поменьше спиртного, поменьше курить, а также насчет излишеств иного рода, надеюсь, вы меня поняли?
Еще бы, чёрт побери, я его не понял! Конечно, я понял и тут же поклялся про себя, что ни пить, ни курить, ни посещать рестораны, а особенно проклятые летние приморские кафе не буду больше никогда в жизни.
И доктор Павлов ушел довольный.
Но знаете, когда вечером я случайно обнаружил, что у меня вдруг начали шевелиться указательные пальцы на ногах, да и некоторые иные части тела тоже, то подумал, что, возможно, не стоит так уж резко рвать со всеми пороками сразу. Во-первых, это тоже может принести вред здоровью — а ну как организм возьмет и не выдержит, оказавшись сразу безо всех своих вредных привычек? И второе, быть может, самое главное. Бросив одновременно пить, курить и так далее, я рискую остаться в полном одиночестве, лишиться определенного круга общения и проч. Я фыркнул — он бы еще посоветовал бросить ругаться матом!
