– "Макаров", панымаэшь, – сказал он.
– "Макаров", – пожал плечами Кононов. Ничего особенного.
Милиционеров и понятых пришлось временно изгнать на лестничную клетку, где они довольно долго мялись, пока помощник Аваладзе искал и снимал отпечатки пальцев. Дело это оказалось более чем утомительным, поскольку посуды, в том числе совершенно немытой, на кухне было навалено более чем много, да и вообще гладких, стеклянных или пластмассовых, поверхностей в квартире Рубиной было предостаточно. Естественно, сняли и отпечатки пальцев убитой.
Фотограф щелкал быстро, профессионально, ни секунды не задумываясь, не выбирая позиции и вообще не производя никаких манипуляций вокруг избранного кадра. Кононов этого фотографа видел первый раз в жизни. Осведомившись шепотом у Аваладзе, что это за новенький, он услышал:
– Да какой там новэнький! Это мой плэмянник! Или ты думаэшь, что сэйчас в Управлэнии эсть хоть адын фатограф? Дэжурный на другом вызове, а осталные бог вэсть гдэ.
Сам Кононов сел составлять акт осмотра места происшествия. Одна за другой на бумагу ложились беспристрастные строки, к которым он успел настолько привыкнуть за годы работы, что они получались совершенно автоматически. Процесс письма при этом не мешал думать над тем, что же действительно привлекало внимание в этой квартире.
Фотографии. На рабочем столе, сидя за которым он и занимался своей работой, стояли три фотографии. Первая, черно-белая, со строгой девочкой восьми лет, изображала, очевидно, саму хозяйку дома. Остальные были цветными. Рубина и молодой красавец, по всей вероятности ее муж, одетые по-курортному, на фоне Парфенона. Отдых в Афинах, неплохо. Кононов против своей воли вздохнул.
На второй цветной фотографии была не то более молодая (или сильно измененная макияжем?) Рубина, не то какая-то пока еще неизвестная девушка в умопомрачительном платье такого экстравагантного фасона, что Кононов мог только мысленно развести руками. Нигде не переходя грань светских приличий, это платье вместе с тем давало возможность любому ценителю насладиться красотой своей хозяйки во всей ее полноте. Кононов отложил ручку и еще раз пристально вгляделся в бархатную черноту, на которой, в ярком свете юпитеров, ослепительно цвела красота Рубиной (или не Рубиной) в синем, с жемчугами, платье.
Кроме фотографий, впечатляло, пожалуй, обилие иностранных каталогов, по которым можно было судить о повышенном интересе Рубиной к моде, визажу, косметике. Три полки были полностью забиты книгами по маркетингу и менеджменту.
Ну и, конечно, картина с танцующими людьми. Она как бы задавала настроение всей квартире, без нее все было бы совсем не так. Заканчивая вторую страницу акта, Кононов смог поймать это тонкое ощущение: жившие в квартире люди жили в своем, отличном от обыденного, ритме. Ритме джаза.
***
6 мая, 15.45
Пельш, как не странно, приехал сравнительно быстро. Вместе с ним вошел вконец взбешенный врач скорой помощи, которая стояла под домом уже пятьдесят минут. Я, конечно, чувствовал некоторую неловкость, поскольку племянник Аваладзе закончил свою работу уже минут двадцать назад, отщелкав целую кассету, да и моя печальная повесть ("…убитая лежит лицом вниз…", "…одета в юбку серой ткани…" и т.д.) подошла к концу. Поэтому я, одолжив у врачей халат, собственноручно помог вынести тело. Марина, как и все покойники, была тяжела. Женщина, перед которой распахнулись двери нашего лифта, испуганно отпрянула в сторону. "Господи, что творится…"
На прощание я искренне извинился перед врачом, не забыв добавить, что их сотрудничество органы не забудут. Врач, неопределенно хмыкнув, сел в машину и они укатили.
Пельш за время моего короткого отсутствия уже вошел в курс дела и, что от него и требовалось, сел за компьютер. Сосредоточенно поклацав пару минут по клавишам, он обернулся ко мне и иронически спросил:
– Ты машину трогал?
– Нет, конечно. Ты же знаешь, я в компьютерах тот еще специалист.
– А кто-нибудь другой?
– Нет, попробовал бы только кто-нибудь, – с глупым самодовольством ответил я, озирая милиционеров, которые аккуратно переворачивали квартиру вверх дном.
– А скажи, – Пельш был сейчас похож на нашего областного прокурора, – когда ты только попал в квартиру, машина работала?
– Да, – неуверенно ответил я.
– Да. Да. Очень хорошо. – Кажется, Пельш готовился вынести смертный приговор. – А в чем заключалась ее работа?
– Ну, как тебе сказать. Внизу экрана были высвечены какие-то проценты и что-то по-английски. Вроде "випед".
– Ах "випед"! А ты знаешь что происходило, пока ты, невежа, не знающий даже, как читается слово "wiped", а тем более что оно означает, стоял около машины, как истукан, вместо того, чтобы ее выключить?!
– Не знаю, Игорь. Но ты мне сейчас это расскажешь, и притом, заметь, в более конкретных и корректных выражениях, чтобы не подавать заразительный пример нарушения субординации нашим коллегам.
За спиной у меня раздался короткий смешок.
– Рассказываю. Некто – как ты сам понимаешь, почти наверняка убийца – перед своим уходом запустил одну весьма популярную утилиту, или, чтобы тебе было понятнее, программу под названием "wipe", что переводится с английского как "стирать" или "вытирать". Эта программа не очень быстро, но очень надежно убирает с жесткого диска всю находящуюся на нем информацию. Строка, которая была на экране, показывала, сколько процентов от общего количества информации уничтожено. Кстати, сколько там было, когда ты зашел?
– Девяносто семь.
– Ну, тогда, по крайней мере, от тебя ничего не зависело. Хотя, конечно, как знать. Может быть, в тех трех процентах и содержалось самое интересное. А может и нет.
– Для простоты, как ты сам понимаешь, будем считать, что нет. И вообще лучше бы об этом не распространяться – все равно никому не интересны всякие технические подробности.
– Для простоты – это, надо понимать, для начальства?
– Да, так и надо понимать. – Сказал я, вновь обретая командные позиции.
– Как скажете, товарищ капитан, как скажете, – пропел Пельш, выключая компьютер.
По крайней мере, сам факт уничтожения информации тоже был хоть какой-то дополнительной информацией. Например, почти полностью исключалось непреднамеренное убийство на почве ревности, ведь нужно быть очень уж сообразительным преступником, чтобы, убив жену, только что застигнутую врасплох с любовником, перед бегством запустить этот пельшовский "випед".
Позвонили из Управления и сообщили, что задержанный оперативниками Гретинский, муж Рубиной, находится в следственном изоляторе. Это меня порадовало, поскольку могли бы искать и несколько недель, да так и не найти. Я поделился этой новостью с Пельшом.
– Замечательно, – сказал он, разглядывая все ту же картину.
– Что замечательно? Картинка нравится?
– Да, Матисс, знаешь ли, "Танец".
– Подлинник? – Наивно спросил я.
– Подлинник в Эрмитаже. А это очень хорошая копия. Дорогая, наверное.
– Наверное.
Так мы и провозились на квартире у Рубиной до темноты.
Из разных бумаг, найденных мною в ее рабочем столе, следовало, что Рубиной принадлежали дом моды "Натали" и ресторан "Голубой Дунай". Последнее меня заинтересовало, поскольку "Голубой Дунай" имел в городе отличную репутацию и там никогда не происходило никаких эксцессов. В "Голубом Дунае" была превосходная служба безопасности, пресекавшая все пьяные разборки в зародыше. Разумеется, там были, по моим представлениям, самые высокие цены в мире, но это тем более влекло к нему респектабельных бизнесменов с женами, детьми и любовницами. С "Голубым Дунаем" у всех ассоциировались такие понятия как престиж, преуспевание, стабильность. До этого я был уверен, что ресторан полностью контролируется мафией, которая из каких-то своих соображений объявила его нейтральной территорией. Таким образом, либо Рубина была подставным лицом, либо она представляла мафию, либо… Либо я чего-то в этой жизни не понимал.
К моему сожалению, как мы не искали, но не смогли найти ни ее бизнес-папки, ни блокнота, ни телефонной книжки. Абсолютно ничего. Даже сообразительный Пельш, повозившись с телефоном (Panasonic), имевшим свою память на двадцать номеров, смог лишь коротко выругаться: память была чиста, по его выражению, как "дева из монастыря Сен-Дени".
***
6 мая, 19.13
– Садитесь, гражданин Гретинский.
Крутовато с ним обошлись наши оперативники, крутовато. У них в последнее время нервы ни к черту не годятся. Понять, в принципе, можно. Останавливаешь, например, машину, хочешь досмотреть, а оттуда – очередь из "Узи". Был недавно как раз такой случай. Одного застрелили наповал, другой выжил несмотря на четыре ранения, но не может ходить. И никогда не сможет.
Безразлично глянув на меня подбитым глазом, Гретинский нехотя сел.
– Ваше имя, отчество, фамилия, дата рождения.
