– Что бы мы делали без химии.
– Возьми человека восемнадцатого столетия. Заставь летать чуть ли не со скоростью звука. Протащи через толпу орущих людей, жаждущих пожать ему руку, причем в кармане любого может оказаться нож или пистолет. Посади перед телекамерой, чтобы он говорил с двухсотпятидесятитысячной аудиторией, когда взвешивается каждое слово, оценивается любая перемена в лице. И так изо дня в день, в течение месяцев. И посмотри, что с ним будет. А человеческая конституция с той поры практически не изменилась, ты же знаешь.
– А как же ты, Уолш?
– А что я?
– Твой отец сказал мне, что на твою долю выпадает куда большая нагрузка.
– Я моложе.
– Доктор Том пользует и тебя?
– Нет, – Уолш смотрел в пол. – Я справляюсь сам. Что еще ты не можешь принять?
– Эту женщину, Уолш.
– А что насчет нее?
– Вполне возможно, что ее выбросили с балкона «люкса» твоего отца. Снег на балконе вытоптан. Часть поручня очищена. Кроме того, входные двери в номера твоих родителей не запираются.
– К чему ты ведешь?
– Это самоубийство? Или насильственная смерть?
– Тебе известно, сколько людей ежедневно умирает из-за плохих правительств?
– Я бы сказал, сотни.
– А я думаю, гораздо больше. Так может ли смерть ничем не примечательной женщины помешать потенциально великому президенту войти в Белый Дом?
– А местная полиция? Она не будет вести расследование?
– Уже все улажено. Мэр сам нашел меня в баре. Высказал надежду, что это прискорбное происшествие не отразится на ходе предвыборной кампании и не расстроит кандидата и его команду. Попросил сразу обращаться к нему, если полиция будет докучать нам.
– Ты серьезно?
– Я сказал ему, что со всеми вопросами, у кого бы они не возникали, следует обращаться к Барри Хайнсу.
Флетч закатил глаза.
– Похоже, в президентской кампании все идет не так, как в реальной жизни.
– Откровенно говоря, мне показалось, что мэр встревожен куда больше нас. Вокруг кишмя кишат корреспонденты самых читаемых газет, а тут убийство в его родном городе, о котором может узнать вся страна. Можно представить себе, как потускнеет образ его «малой родины», если Америка впервые услышит о существовании вверенного ему города лишь благодаря совершенному в нем убийству.
– Эти политические репортеры понятия не имеют, как писать об убийствах, – ввернул Флетч. – Они – узкие специалисты. И убийство интересует их не более боксерского поединка. Они не способны пасть так низко, чтобы удостоить его своим вниманием.
– Тут ты прав.
– Если б кого убили прямо в автобусе прессы, и то они позвали бы криминальных репортеров. Об убийстве они напишут не лучше, чем первый попавшийся на улице человек. Потому-то я и не могу взять в толк, с какой стати нас сопровождает один криминальный репортер.
– Кто именно? – без всякого интереса спросил Уолш.
– Фредерика Эрбатнот. «Ньюсуорлд».
– Завтра на рассвете, – продолжил Уолш, – мы уедем из этого города и, возможно, никогда более не появимся здесь. Пожелаем же удачи местной полиции. Надеюсь, они раскроют и это преступление. Но я не хочу, чтобы расследование причин смерти этой женщины хоть как-то затронуло предвыборную кампанию. Развести одно с другим – вопрос техники, и я думаю, нам это по силам, – Уолш потянулся. – Хватит об этом. Слишком мелкий вопрос. А главное, о чем я уже говорил, в том, что ты должен идти с нами до конца, раз уж пошел.
– Почему ты вообще обратился ко мне?
– У тебя большой опыт общения с прессой, Флетч.
– Я сотрудничал во многих газетах.
– Ты знаешь, как работают журналисты.
– Пашут по-черному.
– Как они думают.
– Соображают медленно, но в конце концов добираются до сути.
– Отметка девятнадцать-восемнадцать, Флетч.
– Девятнадцать что?
Уолш уставился в ковер. Губы его изогнулись в улыбке, но лицо побледнело.
– Нас осталось двенадцать. Во вражеском окружении. Они знали, что нас мало, и готовились покончить с нами.
– Ты собираешься рассказать мне солдатскую байку?
– Многие сотни окружали нас. Мы могли зарыться в землю и держаться до последнего. Или пойти на прорыв и погибнуть в рукопашной.
– Война есть...
– А вот ты, Флетч, не позволил своему лейтенанту принять одно из этих очевидных решений. Ты спорил со мной. Пока до меня не дошел смысл твоих слов.
– Мне и теперь нелегко убедить в чем-либо власть придержащих.
– С твоей подачи мы вскарабкались на деревья и привязали себя к ветвям. Три дня провисели на этих чертовых деревьях.
– Кажется, чертовски проголодались.
– Лучше голодать, чем умереть с собственными яйцами во рту.
– Тебе же хватило решительности принять мое предложение, Уолш.
– Я перепугался до смерти. Не мог думать. Враги бродили внизу. Даже начали стрелять друг в друга. Потом унесли покойников. Они и представить себе не могли, что американцы влезут на деревья.
– Я спасал и свою жизнь.
– Твой приятель... как его звали, Чамберс? Ты с ним видишься?
– Олстон Чамберс. Да. Мы часто болтаем по телефону. Он – прокурор в Калифорнии.
– Ты знаешь, как найти выход из критической ситуации. А президентская кампания – сплошной кризис.
Флетч взглянул на часы.
– Уже поздно.
– Я хочу дать тебе документы, с которыми надо ознакомиться до утра. А что бы ты делал сейчас дома?
– Наверное, слушал бы Серхио Хуэвоса.
– О, да. Кубинский барабанщик.
– Арфист. Из Парагвая.
– Парагвайский арфист?
– Ты никогда его не слушал.
– Я вообще не слышал, как играют на арфе.
– Ты многое потерял.
Уолш вздохнул.
Быстрым шагом она пересекла гостиную – в длинном сером халате, с рассыпавшимися по плечам белокурыми волосами.
Флетч не ожидал, что Дорис Уилер – такая крупная женщина. На экране телевизора она казалась мельче, возможно, потому, что всегда стояла рядом с губернатором, двухметровым гигантом. Дорис отличали не только рост, но и ширина плеч.
Флетч встал.
– Занес тебе программу завтрашнего дня, – Уолш указал на листок бумаги на кофейном столике. – А почему ты так рано прилетела из Кливленда?
– Попросила Салли взять билет на более ранний рейс. Ушла после первого отделения симфонического концерта, – Уолш не поднялся с кресла. Взгляд Дорис скользнул по воротнику рубашки Флетча. – Кто это?
– Флетчер. Наш новый пресс-секретарь. Ввожу его в курс дел.
– Почему вы беседуете глубокой ночью?
– Вспоминаем былые дни. Давно не виделись. Не так ли, Флетч?
Дорис наклонилась над сыном. Поцеловала в губы.
– Уолш, ты пил!
– Пришлось провести какое-то время в баре. У нас происшествие. Эта женщина.
Дорис отвесила сыну крепкую затрещину. Ее раскрытая ладонь более всего напоминала лопату.
– Что мне женщина, Уолш? А вот того, что от тебя разит спиртным, я не потерплю, – Уолш не пошевелился, даже не посмотрел на нее. – Нельзя допустить, чтобы из-за такой вот мелочи отца не избрали президентом Соединенных Штатов.
Она пересекла гостиную в обратном направлении.
– А теперь идите спать.
Дверь спальни захлопнулась.
Лицо Уолша заливала краска двух цветов. Темнокрасная – отметина от оплеухи, и пунцовая – за ее пределами.
Он не отрывал глаз от лежащих на коленях бумаг.
– Я рад, что загодя прочел тебе лекцию о верности, – наконец, выдавил из себя Уолш.
– Доброе утро, пресс-дамы и пресс-господа, – добродушно пробасил губернатор Кэкстон Уилер, войдя в автобус, в котором ехали журналисты.
– Пресс-мужчины и пресс-женщины, – поправил его мужской голос с заднего сидения.
– Женщины и мужчины, – уточнила женщина, сидевшая рядом с Фредци Эрбатнот.
– Может, труженики пера, – предложил губернатор.
Флетч стоял рядом с ним. В половине седьмого утра Кэкстон Уилер выглядел подтянутым, загорелым, отлично отдохнувшим. Микрофоном, подключенным к системе громкой связи автобуса, он не пользовался.
– Не забудьте фотографов, – вставил Рой Филби, представляющий фототелеграфное агентство. – Мы тоже труженики.
– К тому же пользуетесь всеобщим уважением, – лицо губернатора расплылось в улыбке.
– Вы охватили всех, за исключением Эрбатнот! – воскликнул Джо Холл.
– И всех тварей, больших и малых? – полюбопытствовал губернатор.
– Уж не полагает ли этот мужчина, что имеет дело с животными? Или он пытается баллотироваться на пост егеря?
– А теперь позвольте представить вам вашего коллегу...
– Это вряд ли, – возразила ему Фредерика Эрбатнот.
– ...Ай-эм Флетчер, прошу любить и жаловать.
– Политики могут сказать что угодно <Так как губернатор говорит по-английски, его последняя фраза звучит: «Я – Флетчер, прошу...»>, – пробурчал Айра Лейпин.
– Мы наняли его, чтобы было кому раздавать вам пресс-релизы, отвечать на все ваши вопросы, не беря за это ни цента, чего бы эти вопросы не касались, и говорить за меня то, что я не могу вымолвить сам, не покраснев.
