Но, несмотря на это, я за дело взялась и не исключаю, что из этого он сделал вывод о том, что я либо новичок, либо просто некомпетентна в каких-то вопросах. Сама я, разумеется, не стала сообщать, что единственным движущим мной мотивом было вопиющее безденежье, следовательно, ничто не помешало клиенту трактовать мой поступок так, как ему приятнее.
А если так, если Зеленский думает, что девушка я недалекая, то почему бы мне не сыграть на этом? Ведь независимо от того, причастен ли он к убийству Натальи Скобелевой или нет, сам он будет утверждать, что непричастен, а я, в свою очередь, как девушка недалекая и доверчивая, конечно же, этому сразу поверю. Вот из этого мы и будем исходить.
Мой уважаемый клиент к убийству непричастен, а между тем полиция выводит его в главные подозреваемые как единственного наследника имущества, оставшегося после Натальи. Можно ли сомневаться в том, что основной его интерес сейчас – это как можно быстрее найти настоящего убийцу и снять с себя подозрения?
Это был крючок, на который я собиралась поймать Зеленского, впрочем, я понимала и то, что при желании он сможет возразить мне и найти контраргументы ему будет не так уж сложно. Но это – единственный шанс, который был у меня, чтобы получить деньги на расследование, и я не собиралась его упускать.
– То есть невероятно, – презрительно фыркнув, отрезал Зеленский, едва я заикнулась о его возможной причастности к убийству.
Как всегда, он очень четко проговаривал каждую букву и по старой польской привычке употреблял «то» вместо «это».
– Но ведь вы – главный претендент на наследство, и полиция…
– Да, я – главный претендент. И, конечно, я получу то, что мне полагается. А полиция пускай ищет убийц. Я здесь ни при чем.
– Но это необходимо будет доказать, а между тем…
– Пускай доказывают.
– Боюсь, мы не совсем понимаем друг друга. В полиции никто не будет заинтересован в том, чтобы доказать именно вашу невиновность. Они работают с подозреваемыми, а наиболее вероятный и, так сказать, естественный подозреваемый по этому делу – вы. И мотив у вас был, и возможность… Так что, скорее всего, не полиции придется доказывать кому-то вашу невиновность, а вам необходимо будет доказать свою непричастность следственным органам. А иначе ситуация может обернуться для вас очень неприятно. Я не исключаю даже, что вас могут задержать как главного подозреваемого до выяснения обстоятельств, и вам придется провести в камере, возможно, очень длительное время. Ведь неизвестно, как пойдет расследование. А что, если поиски убийцы затянутся?
Наконец-то на деревянном лице моего собеседника промелькнуло что-то похожее на человеческие эмоции. Похоже, перспектива попасть в кутузку его не очень привлекала. Но, конечно, так просто он не сдался.
– Они не имеют права, – задрав подбородок к самому потолку, произнес он.
– Очень даже имеют. Особенно если узнают, что вы питали неприязнь к потерпевшей… А ведь вы питали к ней неприязнь, и даже такую сильную, что заказали частное расследование с целью обвинить ее в преднамеренном нанесении вреда… Если меня вызовут на допрос, я не смогу скрыть эту информацию от следствия.
Согласна, это был запрещенный прием, но что мне оставалось делать? Однако эффект, вызванный моими словами, несколько отличался от того, которого я ожидала. Вместо того чтобы испугаться, Зеленский усугубил презрительное выражение своей физиономии и язвительно поинтересовался:
– То и есть конфиденциальность, которую вы обещали?
Теперь уже выкручиваться пришлось мне. Что я и сделала.
– Вы, наверное, не поняли меня. Разумеется, я не побегу сейчас в полицию и не стану докладывать, что вот такой-то господин заказал мне такое-то расследование. Но я собирала для вас информацию, беседовала со многими людьми, с которыми рано или поздно придется побеседовать и следователям. Нет ничего невероятного в том, что эти люди запомнили меня и расскажут о наших встречах. И если следователи посчитают необходимым вызвать меня и задать мне тот или иной конкретный вопрос, мне, разумеется, придется на него ответить.
Теперь сквозь презрение на лице моего клиента явственно просвечивала досада. Я поняла, что, заказывая мне расследование, он предполагал, что все будет шито-крыто, и ему не приходило в голову, что, кроме меня, обещавшей ему конфиденциальность, к процессу окажутся подключены многие люди, которые таких обещаний не давали.
Но и за всем тем крепость не пала.
– Пускай они узнают, – немного подумав, сказал Зеленский. – Тогда они узнают, что я заказал расследование, а не убийство. Вот все и выяснится.
– Выяснится, что вы выдвигали против девушки весьма странные и неправдоподобные обвинения, выяснится, что все эти случаи обострения болезни, о которых вы говорили, могли произойти от естественных причин, выяснится, что вы так ненавидели бедную девочку (или так хотели заполучить наследство), что готовы были платить весьма немаленькие деньги, чтобы найти хоть что-то, компрометирующее ее.
– Какой вздор! Для чего вы мне говорите все то?
– Для того чтобы вы поняли наконец, что как можно быстрее найти настоящего убийцу – в ваших интересах.
– Пускай ищут.
– Да они-то будут искать. Только вы в это время, скорее всего, уже будете находиться в камере предварительного заключения. Для верности. Чтобы не потерялись, если окажется, что убийца все-таки вы.
– То есть невероятно.
Чем дольше продолжался наш разговор, тем больше я сомневалась, что мне удастся пробить эту стену. В очередной раз я начинала свою сказку про белого бычка и снова и снова натыкалась на тупое и непрошибаемое упрямство.
«Вот погоди, попадешь ты к Кире в оборот, – начиная злиться, думала я. – Там-то цацкаться с тобой не будут».
Но как бы я ни злилась, а перспектива финансирования нового расследования уходила все дальше за горизонт. Едва только я пыталась заговорить о том, чтобы продолжить расследование, несколько изменив его первоначальную цель, как тут же слышала язвительное: «А! Так вам просто нужны деньги!» – и все начиналось по новой.
Разумеется, продолжаться бесконечно наш разговор не мог. Я поняла, что аргументы мои недостаточны и что Зеленский не считает свое положение в чем-то ненадежным, а следовательно, и не видит необходимости предпринимать какие-то шаги для его укрепления.
При всей досаде, которую я испытывала, я не могла не отметить то, как держится мой собеседник. Впрочем, если он действительно невиновен и просто не понимает, что ему грозит, это спокойствие еще можно как-то объяснить, но если он причастен к убийству, то приходится признать – выдержка у него просто феноменальная.
Разговор наш так и закончился ничем. Зеленский согласился оставить мне выданный аванс, но больше не дал ни копейки. Расследование больше не интересует его – с какой стати он будет платить?
Но о себе я того же сказать не могла. Вопрос о том, кто же на самом деле задушил Наталью Скобелеву, интересовал меня тем сильнее, что сегодняшний разговор еще больше увеличил мою неприязнь к упрямому поляку. В таком заведенном состоянии я даже готова была пойти на принцип и провести расследование на собственные средства. Проблема была в том, что у меня их не было.
«Предположим, что-то я смогу предпринять, не нанося ощутимого урона бюджету, – выходя от Зеленского и садясь в машину, думала я. – Съездить, посмотреть, расспросить… с Кирей поговорить, наконец. Но если понадобятся какие-то специальные действия… аппаратура… или путешествия в другие города… Да, такие расходы я уже не осилю. И потом, съездить посмотреть – это тоже, знаете ли… раз съездишь, другой, глядь – уже и бензин кончился. А заправлять – снова расходы. Особенно не наездишься. Да и пить-есть надо… хотя бы иногда».
Перспективы были отнюдь не радужные. В самом унылом настроении поднималась я к себе в квартиру, не предвидя в будущем ничего, кроме бесплодных ожиданий звонков от новых клиентов и режима строжайшей экономии.
Но, видимо, где-то там, на небесах, ангел-хранитель невинно убиенной девушки не дремал, и на следующий день свершилось чудо. Зеленский позвонил сам.
Это произошло после обеда, около часа дня. В квартире раздался телефонный звонок, и я, к своему невероятному удивлению, снова услышала неприятный каркающий голос своего утерянного было клиента.
– Нам необходимо встретиться, – не тратя время на ненужные предисловия, сообщил мне Станислав Брониславович. – Я думаю, что необходимо расследование.
Загадка объяснилась очень быстро. Оказывается, утром его вызывали на допрос в прокуратуру и отпустили только под подписку о невыезде. Эта сравнительно мягкая мера имела свое объяснение.
