ему, видите ли, стало. Кондиционер, майка легкая — все не то. Потребовал окно открыть на полную, подкатился и дышал. А меня на кухню погнал за водой со льдом. Видно, и выкинул ключ в тот момент. Теперь все, не найдешь.
Савва нахмурился, нерешительно спросил:
— А ваш покойный супруг вообще склонен был к спонтанным поступкам?
— К спонтанным? — нервно выкрикнула она. — Издеваешься? У него все по полкам, органайзеры, планы.
— А во время своего недуга… он сохранял рациональность?
— Крыша у него, конечно, ехала, инсульт-то обширный. Но счета, скупердяй, по-прежнему проверял. Слюнями все зальет и блеет: «Как может пачка влажных салфеток стоить пятьсот рублей?»
— А она может? — простодушно спросил Савва.
— В «Азбуке вкуса» и за тысячу бывает! — запальчиво отозвалась Марьяна.
Но почему-то покраснела.
— Что вообще в сейфе? — перевел разговор похоронный агент.
— Его коллекция — он эксклюзивные охотничьи ножи собирал. Очень дорогая. Ну, и денег сколько-то. Миллионов пятнадцать, наверно.
— В завещание это не включено?
— Нет. Нотариусу я уже звонила — еще до того, как вы все явились. Последнюю волю муж не менял, распоряжения только про недвижимость. Про сейф — ни слова.
— Тогда зачем ему выкидывать на улицу ключ? — задумчиво спросил Савва.
— Мне досадить! Чтоб не наслаждалась, когда он сдохнет, а за деньги билась! Я-то с ним пусь-пусь, вась-вась, хотя могла б на сиделку скинуть, но такая сволочь разве будет благодарной? Обязательно хоть раз в неделю да скажет: «Что, ждешь не дождешься, когда я помру?» Или требовал еду его пробовать. Боялся, что отравлю.
— Он засек вас с Раулем?
— Ничего он не видел! — отозвалась она запальчиво. Запунцовелась, но твердо повторила: — Обычный корабельный флирт. Муженек тоже официанток щупал дай бог.
И вдруг напустилась на Савву:
— Что вы-то тут все разглядываете, щупаете?
— Мне кажется, — задумчиво произнес похоронный агент, — никуда ваш муж ключ не выкидывал. И в другое место в квартире перепрятать не мог. Даже если вы крепко заснули, коляска инвалидная в дверной проем все равно не пройдет.
— Да, точно…
— Значит, ключ здесь. В этой комнате.
— Но зачем ему надо это? — всплеснула руками Марьяна.
Савва взглянул внимательно:
— Он сколько, вы сказали, парализован был?
— Почти четырнадцать месяцев, но при чем здесь это?
— Вы наверняка устали за ним ухаживать. Покрикивали. Может быть, зло срывали.
— Ну… я старалась, конечно, себя в руках держать. Но иногда нервы сдавали. Это правда.
— А раньше — когда супруг был здоров — не имелось у вас привычки посмеиваться над ним?
— Да это он, наоборот, вечно до меня докапывался! Типа, сам элита, а я так, дворняжка. И книжки не те читаю, и фильмы неправильные смотрю. Не так одеваюсь, не так крашусь. Все не так!
Савва кивнул и снова зашагал по комнате. Он не спешил, останавливался, морщил задумчиво лоб. Марьяна больше не препятствовала — ждала, смотрела с надеждой.
На подоконнике похоронный агент обнаружил упаковку одноразовых перчаток и спросил:
— Это зачем?
— Мне ему задницу, что ли, голыми руками было вытирать?
Под кипой перчаток пестрел корешок книжной обложки. Савва заинтересовался:
— Чье?
— Мое. — Марьяна смутилась.
— Я взгляну?
— Ну, это я так, чисто время убить.
На обложке мускулистый красавец и скромная юница. Похоронный агент раскрыл любовный роман на середине, с выражением зачитал:
— «Его чувственные губы, квадратная челюсть, сумасшедшие кубики бицепсов, трицепсов и остальных мужских мышц просто сводили ее с ума».
Он не удержался и хихикнул. Марьяна зло сказала:
— И он тоже… Издевался.
— Вам не очень дорога эта книга? Позволите ее потрепать? — попросил Савва.
— Да хоть в окно кидайте, — фыркнула она и добавила со значением: — При нем-то да — только читать. А теперь — другие возможности имеются. В реале. Более интересные.
Савва ее реплику оставил без внимания. Перетряхнул книгу, заглянул под корешок, слегка надорвал обложку. Никакого тайника не обнаружил, но задора не утратил. Пробормотал:
— Он, значит, себя элитой считал… Мужчина. Кормилец. А оказался полностью в вашей власти. Думаю, это тяжело.
— Лучше спросите, каково мне было!
Он отозвался с сочувствием:
— Догадываюсь. Марьяна, скажите: что самое неприятное, когда за лежачим ухаживаешь?
— Подгузник менять, — поморщилась она.
— А где вы хранили их?
— Тут, в ящике. — Женщина показала на выдвижную часть книжного шкафа.
Мебель дорогая, темного дерева. Савва, словно между делом, спросил:
— Что раньше тут держали?
— Ну, это мужнин был. Всякая мелочь. Карты игральные. Нарды. Бинокль.
— Понятно.
Он сел в инвалидное кресло, легко разобрался с управлением, подкатил к шкафу и спросил:
— Технически ваш муж мог его выдвинуть?
— Думаю, да.
— Давайте вместе осмотрим, — позвал он.
Выдвинули ящик, тщательно перебрали все оставшиеся подгузники, заглянули в проемы и щели. Пусто.
— Все равно что на дне морском искать, — в отчаянии вздохнула Марьяна.
— Не скажите. Он не спрятать хотел, а какое-то послание вам оставить. Символическое. Мы просто пока не можем понять, какое.
— Естественно, вы не понимаете, — сказала она язвительно, — он, конечно, после инсульта с придурью стал, но не настолько тупой, чтобы ключ от сейфа в подгузники пихать.
— Хорошо, — легко согласился Савва. — О чем ваш муж больше всего переживал, когда оказался заперт в комнате?
— Что путешествовать больше не может, — вздохнула Марьяна. — Все мечтал: хоть куда-то, хоть как. Думали за границу выбраться, в безбарьерную среду, но тут ковид, как назло.
— А когда путешествовали, сувениры из поездок привозили?
— А то! В гостиной, целый шкаф.
— В этой комнате ничего нет?
— Фотки только. Во втором ящике.
Она достала один из альбомов, пролистала, показала пустую страничку.
— Отсюда и взял. Тут мы с Раулем были.
— В ящике только альбомы?
— Господи, да смотри сам! Сыщик, блин, доморощенный. Тычется — то туда, то сюда!
— Могу уйти.
— Куда ты пойдешь — если я даже за гроб заплатить не могу?
Савва осторожно извлек альбомы. Просматривать не стал — разместил кипой на полу и спросил:
— А что за шкатулка здесь?
— Так. Разная дрянь.
— Я открою?
— Да пожалуйста.
Похоронный агент снова уселся в инвалидное кресло, положил на колени древний, чуть ли не девятнадцатого века, ящичек с резной крышкой и извлек из него зеркальные солнечные очки — ветхие, все в царапинах.
Марьяна прокомментировала:
— Это его первые. Импортные. У спекулянтов покупал за какие-то бешеные советские деньги. Еще когда в институте учился.
— Символы эпохи, значит, хранил…
— Чего?
— А это? — Савва взвесил в руках самодельный, потемневший от времени портсигар.
— От деда его рухлядь. Тот, что ли, политзаключенным был, сам сделал в каком-то ГУЛАГе.
Следом Савва извлек тоже старенький, исцарапанный стеклянный шар. Внутри — Эйфелева башня, елочка. Встряхнешь — белые хлопья кружатся, словно снежинки.
Лицо Марьяны
