на путешествия. В последний раз они с приятелем ездили в Англию на концерт, до этого – на матч английского чемпионата по футболу. За свою жизнь Хлинюр встречался с несколькими женщинами, в основном когда был помоложе и жил на юге. Сейчас у него имелась подруга в Сойдаркрокюре, работала там в школе, но сама была родом с юга. Время от времени они встречались. Обычно он сам к ней ездил – она редко приезжала в Сиглуфьордюр. Иногда заскакивал в Крокюр к вечеру, когда не дежурил. Ехал обычно очень быстро, между грандиозных гор, вдоль величественного фьорда, в зловещей вечерней тьме – зимой и в красивом вечернем свете – летом. Смотрел на острова во фьорде, на одинокую скалу, Старуху, – она по-прежнему возвышалась у острова Драунгей, хотя другая скала, Старик, уже давно исчезла в водах фьорда. Рассуждал, кому из них досталась худшая судьба: старику, которого уволокло к себе море, или оставшейся на берегу старухе.
Однако не любовные дела беспокоили Хлинюра в эти дни. Его ум целиком занимали проклятые электронные письма. Он не мог не думать о прошлом. Плохо спал по ночам, иногда лежал совсем без сна, мучаясь от уколов совести. Он давно уже удалил первое сообщение из почтового ящика. Не стал на него отвечать и постарался о нем забыть. По адресу нельзя было определить отправителя; этот адрес завели на бесплатном зарубежном хостинге только для того, чтобы его запугать.
Ему нужно было отследить письмо, но в то же время он не хотел этого. Хлинюр точно знал – или считал, что знает, – почему получил такое сообщение, и не мог допустить, чтобы о нем узнали коллеги. К тому же он надеялся, что на этом все и закончится. Одно электронное письмо, чтобы его немного встряхнуть.
Но он ошибся. Первое письмо пришло годом ранее, в воскресенье, 10 мая, ровно в полдень. Следующее – чуть больше двух месяцев спустя. С того же адреса, что и раньше, без подписи. Тот же самый текст.
На этот раз он не удалил сообщение, а напротив, регулярно просматривал его на работе и дома как напоминание о своих жестоких поступках.
Хлинюр злился на себя за те грехи, которые совершил в прежние дни. Прилагал все усилия, чтобы искупить их, и в частности, слил информацию о полицейском расследовании бывшему однокласснику, который в свое время стал его жертвой. Однако он предчувствовал, что когда-нибудь настанет день, когда действительно придется платить по счетам, – и такой день, похоже, настал. Сообщения продолжали приходить – всегда один и тот же текст. Он все их хранил и часто перечитывал, исполненный презрения к самому себе.
По-прежнему ни на одно сообщение он не ответил. Ему было нечего сказать, он не мог найти себе никаких оправданий. Чувствовал себя как обвиняемый на судебном заседании, который отказался от защитника и последнего слова – решил просто ждать приговора.
Хлинюр хорошо помнил этого мальчика. Они с шести лет учились в одном классе. Его звали Гойти, крепкий, в очках с толстыми стеклами, говорил мало, немного застенчивый. Хлинюр начал задирать его в первый же школьный день. Он не пропускал и многих других одноклассников, но Гойти был его любимой мишенью. Никогда не давал сдачи и, казалось, все глубже забирался в свою скорлупу по мере того, как нападки становились все жестче. Первые годы насилие было исключительно моральным: шуточки в адрес Гойти на уроках и переменах, насмешки, которые на поверхности казались такими невинными, что учителя не обращали на них внимания, но на самом деле были похожи на хорошо продуманную психологическую травлю. Хлинюр всегда с легкостью прессовал людей; у него и теперь был особый прием, чтобы на допросах заставлять подозреваемых признаваться.
Шли школьные годы, и травля как Гойти, так и других несчастных соучеников Хлинюра становилась все более грубой и жестокой, иногда даже случались побои. Хлинюр был сильным не по годам и вовсю этим пользовался. Гойти, как и прежде, приходилось хуже всех. Особенно на уроках плавания. У Хлинюра была привычка, пока учитель не видел, держать Гойти под водой, постоянно увеличивая время, а потом отпускать его, нашептывая одни и те же слова. Скоро я научу тебя умирать.
Он не понимал, почему Гойти не сдавался, почему не перестал ходить в школу. Словно дал зарок не отступать. С другой стороны, он часто болел – возможно, даже слишком часто.
Сейчас Хлинюр с трудом мог думать о тех годах. Угрызения совести стали требовательным спутником его взрослой жизни. Он изо всех сил старался все исправить, всей душой раскаивался, но иногда воспоминания о школе, вонзаясь тысячей иголок, его одолевали. Его, такого сильного. Какими же тогда эти воспоминания были у тех, кого он дразнил, бил и мучил целыми днями?
Относительно причины этих ужасных писем он не сомневался. Знал, что они связаны с травлей Гойти, и понимал, за какие именно грехи ему предстоит заплатить. Сообщения были абсолютно одинаковыми. Только одно предложение.
Скоро я научу тебя умирать.
Кристина стояла на стартовой площадке восемнадцатой лунки. На поле она пришла рано, тогда оно еще пустовало, но теперь заполнялось игроками. В гольфе было что-то успокаивающее – возможность забыть о работе, вдохнуть свежего воздуха. Забыть Ари и все переживания, с ним связанные.
Поле для гольфа было для нее своего рода оазисом в пустыне, источником, из которого она черпала силы для предстоящего дня.
Неожиданно для себя она очень полюбила гольф. Записалась в секцию прошлым летом, чтобы вспомнить, чему училась в детстве вместе с родителями. Весной, когда потеплело, снова достала клюшки и стала регулярно ходить на поле, в основном ранним утром.
В студенческие годы она редко отрывалась от учебников и теперь испытывала постоянную потребность двигаться, чтобы поддерживать себя в форме. Нагрузки на работе оказались сильнее, чем она ожидала, учеба по сравнению с ними – детская игра. Возможно, это и стало причиной недавно пробудившегося у нее интереса к спорту. Однако в глубине души она подозревала, что все дело в Ари, точнее – в его полном неприятии гольфа. Он неоднократно насмехался над их общими друзьями и знакомыми, которые занимались этим видом спорта, и считал, что лучше настроечная таблица на экране, чем телевизионные трансляции турниров по гольфу.
Так что теперь она могла убить двух зайцев: быть уверенной, что не натолкнется на Ари, и, кроме того, хотя бы заочно насолить ему, занимаясь тем, к чему он испытывал отвращение. Она не разговаривала с Ари уже почти полтора
