отпускала…
Даня следом за ней вскочил с кадки, чуть не выронив толстую книгу под названием «Тихий Дон».
– Простите! Простите, пожалуйста!
Дольчикова оглянулась.
– Можно автограф? – глядя очень-очень преданным взглядом очень-очень преданной поклонницы, выпалила Настя. – Я так вас люблю! Во всех картинах! Вы необыкновенная! Особенно в «Романсе о любви»! И в «Диких снегах»!..
Дольчикова молчала, поджав бескровные губы. В душном коридоре повеяло дикими снегами, возможно, даже льдами.
– Ну, пожалуйста! – Настя покраснела. – Просто автограф.
– Свет, я наверх, – сказала торопливая Мила. – Увидимся, да?.. Ты только после к Игорю Марковичу зайди!
– Да я сначала покурю!
Мила махнула рукой и помчалась по лестнице через две ступеньки.
– Романс о любви – звучит как-то глупо, – ни с того ни с сего брякнул Даня. – Нет, просто других не бывает! Не бывает романса о… пришельцах или, допустим, о танках.
Знаменитая актриса посмотрела на него, взгляд у нее потеплел.
– Названия фильмам даем не мы, – сказала она низким голосом, почти басом. – Давайте, где расписаться?..
Вытащила у него из-под мышки «Тихий Дон», – Даня проводил книгу глазами, – и шикарно расписалась на титульном листе.
– Это мне! – вскричала Настя. – Спасибо, огромное вам спасибо! А можно еще селфи?
– Нет, – отрезала Дольчикова. – Ни в коем случае.
И энергично ввинтилась в толпу.
– Зачем она книгу подписала? – спросил Даня с досадой. – Она же не Шолохов!..
– Да какая разница, ведь подписала! – простонала Настя, упиваясь автографом и тем, что они вместе рассматривают «Тихий Дон».
М. Шолохов, а чуть пониже, с завитушками и росчерками – Светлана Дольчикова.
– Ты заметил, какие у нее часы?
– Нет, ну она же не Шолохов!..
– Прямо как медальончик на браслете висит! А селфи было бы круто! Хотя она без макияжа страшненькая такая, удивительно даже! – Тут Настя аж задохнулась от оглушительного озарения. – Слушай, бежим за ней, может, я ее просто сфотографирую тихонько и выложу! И как это я сразу не сообразила!..
– Нет, ну почему в книге?!
Настя искренне не понимала, какая разница, где именно расписалась великая Дольчикова. В книге – прекрасно, отлично, – автограф-то получен, вот он, есть что показать «друзьям» в интернете, есть что сунуть под нос бабке, которая в Настины успехи не верит ни на грош!..
– Бежим, бежим за ней!
Красавец Даня все хныкал над своим томом, а Настя тащила его в ту сторону, куда ушла Дольчикова. В толпе ее не было видно, впрочем, вряд ли она стала бы толкаться среди абитуриентов. Должно быть, поднялась на второй этаж.
Но и на втором, и на третьем этажах высоченные старинные двери оказались запертыми – с лестничной площадки деваться некуда. Стало быть, Дольчикова на четвертом!..
– А зачем мы бежим по лестнице? – неожиданно спросил слегка запыхавшийся Данила Липницкий. – Наверху тоже экзамены принимают?..
Но Насте некогда было отвечать на его нелепости!..
Добежав до четвертого, они оказались словно на скале над морем – внизу отдаленно и глухо гудело, а здесь тишина, безлюдье, пылинки, танцующие в солнечном столбе.
…Это все прекрасно, но куда девалась Дольчикова?..
В коридоре никого не было, и дверей никаких не имелось, единственная, словно «бальная», будто из фильмов про эту дуру Наташу Ростову, – резная, с начищенными медными ручками, на стене пыльная табличка «Репетиционный зал». Настя подергала – заперто.
– Вон там, кажется, еще какой-то выход, – сказал Даня.
Настя оглянулась. В противоположном торце коридора тоже были двери, а за ними свет, море света. Настя ринулась и потянула створку, та подалась.
– Тихо! – шепотом приказала Настя и нацелила в проем телефон. – Она там, я чувствую!.. Мы сейчас осторожненько…
– Да что происходит-то?! – с громкой досадой спросил ее спутник, перехватил дверь, дернул и распахнул. Открылся выход на просторный балкон, весь засыпанный окурками. С балюстрады местами поотваливалась штукатурка. Старинная плитка вздыбилась, кое-где ее не было вовсе. В самом углу балкона дрожала листочками молодая березка.
– Никого, – упавшим голосом сказала Настя и опустила телефон. – А куда же она могла?..
И тут они оба ее увидели.
Светлана Дольчикова, знаменитая артистка, лежала ничком чуть поодаль от березки, почти под перекладиной железной пожарной лестницы. Рука у нее была странно и неестественно вывернута, из сумочки разлетелись какие-то штучки.
Настя стала торопливо фотографировать.
– Прекрати сейчас же.
– Как ты думаешь, зачем она там легла?
– Прекрати.
Тон у него был странный, и тут Настя словно проснулась.
– Что?.. Что-то случилось, да?!
Даня Липницкий осторожно и медленно, словно чего-то опасаясь, подошел к лежащей, присел на корточки, посмотрел и потрогал ее руку.
– Она… почему она лежит?! – вдруг завизжала Настя и сама себе зажала рот ладонями – так ей вдруг сделалось страшно.
В детстве, испугавшись чего-нибудь, она кидалась бежать, бежать изо всех сил, зажмурившись и молотя по бокам кулачками, пока не добегала до спасения – матери, бабушки или теплого собачьего бока.
– У нас собака была, – заговорила Настя, вытирая обеими руками губы и трясясь, – большая, лохматая. Она везде за мной ходила. Ляпа, ее звали так, Ляпа. И умная!.. Она потом умерла. А… эта… – Настя показала подбородком, – тоже умерла, да?..
– Отойди во-он туда, – сказал Даня Липницкий. – Ляпа – хорошее имя для собаки. Какой она была породы?
– Никакой. У нее не было породы. Она просто с нами жила и была нашей собакой.
Даня поднялся, достал телефон и нажал кнопку.
– Пап, у нас странная история. Я с Ромкой на экзаменах, и кажется… – он вздохнул, – кажется, тут кого-то убили. Только что. Нет, в прямом смысле. Нет, я не перегрелся. Нет, не шутка. Нет, я не спятил. Убили девушку, мы только что видели ее… живой и здоровой. Мы были на первом этаже, а сейчас на четвертом. И она лежит… на балконе. Папа, послушай!..
– Светлана Дольчикова, – пискнула Настя. – Знаменитая артистка!..
– Знаменитая артистка, – повторил за ней Даня. – Я вызываю полицию. Хорошо, понял. Вызываю и жду тебя. Папа, я все понял.
…Люди в синей форме как-то моментально и непонятно разделили огромную толпу абитуриентов и экзаменаторов на группы и рассадили по разным классам. Настя и Даня оказались вместе с ректором Серебрийским, тем загорелым дядькой, что приехал с несчастной Дольчиковой, Милой и членами приемной комиссии, которые не стали слушать, когда она читала про «скобки года». Настя время от времени вспоминала об этом как о чем-то пережитом давным-давно и тогда переставала дрожать мелкой собачьей дрожью.
Потом Даня ей сказал, чтоб не тряслась, и тогда она совсем перестала.
Все молчали и чего-то словно бы ждали. Загорелый дядька хмурился и посматривал на часы, как будто прикидывал, когда закончится некое досадное недоразумение, задержавшее его.
Вдруг дверь распахнулась. Все разом оглянулись. На пороге возник
