первым делом, закрыв створку шкафа, Пьетро погасил огонь в камине: опасно оставлять открытое пламя в комнате с деревянными перекрытиями. Сколько раз он об этом забывал: такой рассеянный. Растяпа, сказала бы Сильвия. Разгребая кочергой пылающие угли, Джербер думал о том, сколько раз увещевания жены уберегали его от неприятностей. Ему показалось, будто кто-то открыл, а потом закрыл за собой входную дверь.
– Лавиния? – окликнул он, полагая, что девочка что-то забыла и вернулась.
Никто не ответил.
Сквозняк, подумал Пьетро. Он снова принялся возиться с камином, припоминая, что прямо на углу есть цветочный магазин, и, возможно, поужинав и уложив Марко, они с Сильвией могли бы посмотреть какой-нибудь старый фильм и понежиться на диване. Но его отвлекла беззвучная красная вспышка, на долю секунды попавшая в поле зрения.
Он поглядел на потолок. Вспышка не повторилась. Но тут уже сквозняк ни при чем.
Пьетро разогнулся, вытер руки и решил пойти проверить.
Выглянул в коридор: пусто. Тогда он пошел в приемную с твердым намерением разгадать загадку. Завернул за угол и не обнаружил никого. Красная кнопка, предназначенная для пациентов, уставилась на него, как неподвижный глаз, сам по себе выросший на стене. Психолог направился к двери, распахнул ее, огляделся, но на площадке был только он один. Джербер вдруг понял, что подсознательно ожидал услышать шаги на лестнице. Однако нет: было тихо. Он перегнулся через перила, но ничего не разглядел в темноте.
– Кто здесь? – спросил в полной тишине, опасливо, будто непременно ожидая ответа от вторгшегося к нему незнакомца. Голос эхом прокатился по пустой лестнице, и Джербер со стыдом ощутил внутри какой-то детский трепет.
Он вернулся в мансарду, закрыл дверь, на этот раз как следует. Развеселившись, покачал головой. Проделки разума, сказал он себе: сколько раз ему самому приходилось объяснять маленьким пациентам, что не стоит верить всему увиденному? Это последствия сеанса с Лавинией, ведь гипнотизер сам зачастую до некоторой степени вовлекается в транс. Но, возвращаясь в кабинет, он случайно взглянул на корзинку с яблоками, стоявшую в приемной. Подошел ближе: неужели и то, что он видит наяву, что предстает перед его глазами, тоже плод воображения? Когда он взял яблоко, лежавшее сверху, то сразу понял, что оно настоящее.
Кто-то воткнул в него иголку с длинной голубой ниткой.
Было только пять часов вечера, но зимняя мгла уже опустилась на Флоренцию, сверкающей черной пеной расползаясь по улицам и переулкам исторического центра.
Пьетро Джербер шел по улице деи Кальцайоли под мелким дождиком, запахнувшись в старый плащ «Burberry» и держа в руках букет желтых тюльпанов. Он никак не мог выбросить из головы, что кто-то воткнул в яблоко иголку с голубой ниткой. Здравый смысл упрямо отказывался признать, что такой поступок, безответственный и опасный, мог быть связан со странным ощущением, возникшим, когда психологу показалось, будто кто-то вошел в мансарду и быстро вышел.
Нет, тут наверняка что-то другое.
Яблоки были свежие, он утром купил их в магазинчике овощей и фруктов и сам положил в корзинку. Там точно не было никаких иголок. Напрашивалось единственное объяснение: шалость кого-то из маленьких пациентов или, что хуже, сознательное вредительство взрослого, сопровождавшего ребенка на прием. Пьетро стал перебирать в памяти всех, кто приходил к нему в этот день. Сразу исключил Филиппо: ему всего пять лет, он послушный мальчик и не мог бы задумать такую пакость. Его отца можно было бы заподозрить: он недавно потерял работу и испытывал тяжелый стресс. Но потом Джербер припомнил, что мужчина привел к нему ребенка и тотчас же удалился, даже не заходя в мансарду, пользуясь сеансом, чтобы устроить какие-то свои дела. Камилла не задерживалась в приемной: Джербер встретил ее на лестничной площадке, а потом проводил вниз, где ждала бабушка, которой трудно было подниматься по лестнице из-за артроза. Десятилетний Мартин пришел сам, это мог сделать он, однако Джербер не спешил включать его в список подозреваемых, поскольку мальчик все еще мучительно переживал гибель обоих родителей в автокатастрофе. Наконец, оставалась Лавиния, но и за ней он отказывался признавать вину – девочка была склонна скорее причинять вред себе самой, чем другим.
Дети приходили к нему, чтобы преодолеть травматический опыт, пищевое расстройство, девиацию в поведении или в умонастроении. Жизнь уже подвергла их тяжелым испытаниям, а они еще не владели орудиями самозащиты, не умели избегать ловушек, расставляемых реальностью. Пьетро Джербер хорошо знал, что часто отчаявшиеся родители или опекуны прибегали к гипнозу как к последнему спасительному средству. Поэтому теперь он испытывал неловкость, ведь ему приходилось рассматривать своих хрупких, несчастливых пациентов под таким неожиданным углом.
Сейчас единственным утешением служило то, что, слава богу, никто, выходя из кабинета, не взял из корзинки яблока с иголкой. Тем не менее, вместо того чтобы выбросить ее, гипнотизер воткнул иголку в воротник плаща: хотел показать Сильвии, спросить, что она об этом думает. Оставил как напоминание, до тех пор пока загадка не разрешится. Но пришел к выводу, что входную дверь нужно всегда держать на запоре.
Борясь с тревожными мыслями, Джербер свернул на улицу делле Оке, или Гусиную улицу, где, по причуде городской застройки, эхо до сих пор воспроизводило гогот гусей, давших ей название, ибо в старину на День Всех Святых здесь устраивали ярмарку и продавали этих птиц. Пройдя мимо роскошного палаццо четырнадцатого века и средневековой башни, принадлежавшей семейству Висдомини, он вышел на улицу делло Студио, где с 1860 года располагается универмаг Пенья. Первоначально то была химическая фабрика, которая со временем – неизвестно, как и почему – стала предлагать клиентам съестное. Так что наряду с москательным товаром, клеем и лаками там стали торговать разными деликатесами. Ребенком Пьетро Джербер заходил сюда с синьором Б., и случалось, к примеру, так, что отец покупал воск, чтобы натереть рамы картин, а в результате они возвращались домой с пакетиком вкусных карамелек, наполненных сладким ликером.
Проходя мимо магазина, Джербер подумал, что там наверняка найдется что-нибудь, чему Сильвия обрадуется, равно как и цветам.
Чуть позже ему упаковали подносик с сырокопченой сиенской ветчиной и овечьим сыром, выдержанным в соломе. Приятный сюрприз для жены: он вернется раньше обычного, нагруженный неожиданными дарами. И они вместе откроют бутылку «Брунелло».
Вечер обещал быть чудесным.
Джербер считал, что такие попадания в точку необходимы для того, чтобы поддерживать на плаву даже самый счастливый брак. Как и у всех пар, за почти пять лет у них с Сильвией случались взлеты и падения, но ничего такого, чего нельзя было исправить. До
