Из той же оперы… Я написал «Лягушку», теперь она живет самостоятельной жизнью. Мы не обязаны ходить с ней под руку.
– Там море знаете какое… И солнце.
– Вижу, – он тепло улыбнулся. – Ты вон как головешка.
– И Петька такой же! И Тоня. Да все наши!
– Погоди, погоди! О Петьке я уже слышал… А кто такая Тоня?
Возликовав оттого, что может хоть в чем-то просветить такого важного человека, Жоржик с достоинством произнес:
– Моя старшая сестра.
– Так вас трое детей?!
Жоржик вытаращил черные глаза и азартно воскликнул, радуясь тому, что разговор перестал быть таким мучительным для обоих:
– Ну да! Папа говорит, что он, как аист – только успевает маме детей приносить.
– И при этом она еще и играет, – как бы про себя проговорил Клим. – С ума сойти…
– Да не, нормально! – весело заверил Жоржик. – Мы же не двоечники какие-нибудь и не хулиганы. А Тонька вообще почти отличница. Она уже последний год будет в школе учиться, хочет после девятого в художественное училище поступить.
И опять, поддавшись сразу же возникшему доверию к Климу, громко прошептал:
– Хочет всем доказать, что на ней природа не отдыхает… Ну, вы же знаете, как говорят!
– Знаю, – серьезно подтвердил Клим. – Только ведь про вас этого никак не скажешь, если все трое на сцене.
С сожалением вздохнув, Жоржик ответил тоном мастера, горюющего о нерадивом ученике:
– Да Тоньку только в массовке выпускают… Папа ее ставит, чтоб она могла с нами на фестивали ездить. Не оставлять же одну! А то ведь знаете как – театр самодеятельный, отдел культуры может вообще денег не дать. Хорошо, что у папы друзья все богатые, помогают.
– Хорошо, конечно, – отозвался Клим таким голосом, что мальчик опять насторожился.
Внезапно он ясно увидел, каким чужим окажется Клим среди молодых и громкоголосых артистов их маленького театра. Ведь он выглядел совсем не молодым, и Жоржику трудно было представить, чтобы этот человек мог что-нибудь выкрикивать и размахивать руками, как частенько делал отец. Мальчика вдруг охватила тревога, от которой сердце опять будто проступило наружу. Отчего-то он уже точно знал, что Клим будет страдать от этой еще не совершившейся встречи не меньше придуманной им лягушки.
«Но он ведь неглупый! – попытался мальчик поспорить с собой. – И даже симпатичный. Наверное… Старый только… Но ведь за это не смеются!»
Он решительно протянул Климу руку:
– Пойдемте, чего мы тут сидим?
Когда тот поднялся, Жоржик сунул чагу под майку и озабоченно огляделся:
– Торчит, как у беременного.
– А ты спрячь ее под дерево, – посоветовал Клим, приняв такой же сосредоточенный вид. – А домой пойдешь и захватишь. Никто и не узнает.
– А вы? – лукаво спросил мальчик и, снова упав на колени, засунул гриб в темную щель. Оттуда таинственно и холодно пахнýло сыростью.
Подскочив, Жоржик с восторгом заметил:
– Там здорово! Жалко, что мы большие. А то залезли бы туда.
– У тебя есть маленькие человечки?
– Игрушечные? Ой, навалом!
– Хорошо тебе, – с завистью вздохнул Клим. – А когда я был мальчишкой, только громадные игрушки продавались. Их под дерево не засунешь. А ты можешь представить, будто сам залез и видишь все, что видит твой человечек. Ты же артист! Тебе ничего не стоит вообразить себя кем-то.
Мальчик засмеялся:
– Да я так и делаю! В ванной они у меня как будто со скалы прыгают. А пододеяльник – это знаете что?
– Снежное поле, – подсказал Клим.
Потянув его за руку, Жоржик, нетерпеливо подхватил:
– Или пустыня какая-нибудь! Гоби. Или Сахара. Знаете, как в энциклопедии назван раздел о пустынях? «Пустыни атакуют планету». Ужас, правда? Там написано, что люди сами виноваты, что пустыни все наползают и наползают. И все это знают, но почему-то не боятся. А по-моему, тут надо бояться, разве нет? Что хорошего потом будет жить среди песков?
– Ничего хорошего, – согласился Клим. – Вот вырастешь, прочитаешь книжку «Женщина в песках». Один талантливый японец написал.
– Вы странный! – доверчиво заглянув ему в лицо, сообщил Жоржик. – То индусы у вас какие-то, то японец…
Словно споткнувшись у истертых ступеней дворца культуры, Клим удивленно спросил:
– А что здесь странного?
– Не знаю, – слегка стушевался он. – Мой папа говорит, что мы – славяне. И должны свое любить.
Клим беззастенчиво расхохотался. Удержав за плечо обиженно дернувшегося мальчика, он весело произнес:
– Ты что же думаешь, Жоржик – это славянское имя?
– А какое? – растерялся Жоржик.
– Французское. А на фестиваль вы ездили в Испанию… И что? А мебелью твой папа какой торгует? Российской, что ли?
– Ну, импортной, – нехотя подтвердил мальчик. – Это плохо, по-вашему? Она красивая.
Перестав смеяться, Клим невозмутимо подтвердил:
– Ничего плохого. Другое плохо: когда слова с делом расходятся.
«Зачем он это сказал?!» – Жоржику вдруг захотелось вырваться и убежать. Но при этом он почему-то чувствовал вполне осознанную неловкость за отца, а не за Клима. Мириться с этим ему не хотелось, и он грубовато отрезал:
– А это не ваше дело!
– Правильно, – ничуть не рассердившись, согласился Клим. – Не мое. Извини.
Жоржик заставил себя взглянуть в его лицо, в котором все черты были обтекаемыми, сглаженными, и малодушно решил, что, наверное, этот человек не хотел обидеть ни отца, ни его самого. Просто сболтнул не подумав… Такое Жоржик легко мог понять. С ним это тоже не раз случалось.
– Ладно, пойдемте, – опять взяв снисходительный тон, позвал он. – Я с вами буду, не бойтесь.
– Спасибо, – серьезно ответил Клим, сжав его маленькую руку. – А то мне правда как-то страшновато…
Ему вдруг почудилось, что он попал на маскарад. В громадном и холодном от мрамора фойе дворца энергетиков не было ни единого человека в маске, а у Клима озноб пробегал по коже от полной декоративности всего, что он видел. Здесь не было ни одного естественного лица, хотя бы его выражения, ни пряди волос природного цвета.
«Они же артисты, – уныло напомнил он себе. – Для них грим – это вторая кожа».
Но это ничуть не помогло. Не замечая того, Клим тискал вспотевшую ладошку мальчика и потерянно твердил про себя, что выглядит здесь как слон в посудной лавке. Где к тому же торгуют китайским фарфором.
«Вот точное слово – фарфор! – бессмысленно обрадовался он. – Все они великолепны, изящны, но до них страшно дотронуться. Да что там дотронуться! Даже приблизиться… Они – иллюзия. Может быть, их и нет на самом деле? Вот этот мальчишка – он живой. Настоящий».
Опомнившись, он разжал руку и виновато спросил:
– Я тебе пальцы не сломал?
– Я крепкий, – мужественно отозвался Жоржик, но на
