Ознакомительная версия.
– И вы поверили? – спросила следователь.
– А он странный,– ответила Чекулаева.– Как-то самовар принес…
Ольга Арчиловна заключила, что в «копне», видимо, не интересовались, каким образом добываются вещи и деньги.
Откуда появился Флейта, кто он по профессии, Чекулаева ответить не могла. Познакомились в буфете, она привела его к Толстоухову.
Показания Чекулаевой в общем сходились с показаниями Бугра. И выглядели вполне правдоподобно. Хотя Ольга Арчиловна и допускала возможность сговора. Собрав таким образом кое-какие сведения, она приступила наконец к разговору с Флейтой. Прозвище как нельзя лучше подходило к этому высокому худому мужчине, лет семидесяти.
Узкие плечи, узкая грудь, длинные, как плети, руки, которые он все время прижимал то к груди, то к коленям. А когда не прижимал, они у него заметно дрожали: так часто бывает у алкоголиков. Кисти рук у задержанного были грязные, словно в коросте, на пальцах заусенцы, ногти с широкой траурной каемкой. Сообразно телу удлиненная, как огурец, голова с торчащими во все стороны клоками седых, спутанных волос. На задержанном были кургузые брючки с бахромой внизу, рваные пыльные сандалии на босу ногу. А вот глаза – беспечно-веселые, как у ребенка.
Говорил он, растягивая слова и чуть картавя.
– Фамилия, имя, отчество? – спросила Дагурова.
– Флейта,– охотно ответил задержанный и громко захохотал.
– Это ваша фамилия? – уточнила следователь. Манера поведения задержанного ее раздражала.
Флейта беспомощно огляделся. И тихо ответил:
– Простите, не помню…– У него вышло не «простите», а «п'гостите».– Мама у меня была.
– Хорошо, расскажите о себе,– отложила ручку Ольга Арчиловна, давая ему возможность успокоиться, если он так волнуется, или выдать себя, если притворяется.
Допрашиваемый нервно заерзал на стуле, потом возвел взгляд в потолок, словно там надеялся прочесть то, что ускользало из его памяти. И тяжело вздохнул.
– Ну, где родились, где жили до того, как очутились здесь, в лесу, чем занимались, кто вы по профессии?– терпеливо стала задавать вопросы следователь.
Флейта только разводил руками и грустно повторял: «не помню», «не знаю»… А потом беспричинно опять рассмеялся.
«Неужели он так потрясен? – размышляла Ольга Арчиловна, пытаясь разгадать, что скрывается за его неведением.– Может быть, нервный шок? Реактивное состояние? Все-таки убийство, арест…»
Она старалась вспомнить из своей практики, а также из того, чему она училась в институте, что она читала по поводу поведения преступников на допросах, как понимать этот случай. Хочет выиграть время? Но для чего? И не тянется ли за Флейтой еще какоенибудь преступление, более тяжкое, чем это? А может, боится выдать сообщников?…
Дагурова задала еще два-три нейтральных вопроса. Но, увы, ничего вразумительного она не услышала.
Следователь решила изменить тактику допроса и поставить перед Флейтой вопрос ребром – рассказать о совершенном убийстве. К удивлению Дагуровой, Флейта перестал кривляться, задумался, а потом, виновато опустив голову, сказал:
– Да, я убил. Он упал! Сразу упал! Вот так.– И тут неожиданно Флейта свалился на пол, лег на спину, сложил на груди руки и закрыл глаза.
Дагурова растерялась. Нервная дрожь пробежала по ее телу. «Конвой, надо вызвать конвой! – пронеслось в голове.– И врача!» Но, не успев ничего сделать для этого, оцепеневшая Дагурова увидела, как Флейта вскочил на ноги и неожиданно тоненьким голоском запел: «Паду ли я, стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она?» Он вдруг оборвал известную арию Ленского, мелодию которой воспроизвел совершенно точно, как отметила Дагурова, и расплакался.
Следователь не знала, что предпринять. Но через мгновение задержанный как ни в чем не бывало вытер слезы, улыбнулся и попросил извинения.
– Так вы стреляли в него? – спросила Дагурова, поражаясь столь быстрой смене его настроения.
– Разумеется,– чуть наклонив голову, произнес степенно Флейта, рассматривая на расстоянии свои грязные ногти на руках, словно любовался ими.
– А дальше?
– В лесу так гулко стало… У-у-ух! – протянул задержанный, подражая эху.– Простите, а по какому праву он вообще и в частности ничего не делал и шлялся?– с вызовом посмотрел на следователя Флейта.
– Вы о ком? – оторопела Дагурова от этого странного и нелепо сформулированного вопроса.
Флейта кокетливо хихикнул:
– Ну, полноте… Как будто вы не знаете… Тот жмурик…– Он спохватился и печально произнес: – Жмурик – это покойник. Так сказал Бугор… Надеюсь, вы знакомы с товарищем Бугром? Он главный дирижер!
– Вы имеете в виду Толстоухова? – спросила Дагурова.
– По фамилии он не представлялся,– развел руками задержанный.– Понимаете,– зашептал Флейта доверительно,– мне позарез нужно было окончание романса…
– О Тамаре, что лежит в тюремной больнице? – подсказала следователь.
– Проникновенная поэма!… Бугор требует бутылку. А где я ее возьму?… Я выстрелил, он упал. Подхожу. Рядом ружье, мешок…
Флейта замолчал.
– Продолжайте, продолжайте,– попросила Дагурова, боясь, что он больше ничего не скажет.
– Я засунул руку в мешок… Мягкое!… Шкурки… Я взял две… А Бугор меня…– Флейта ударил себя по щеке.– Жуткое воспитание! О темпора, о морес![12]
Видя, что его мысль отклоняется, Ольга Арчиловна сказала:
– Значит, вы взяли шкурки. Дальше?
– Ах, да, да,– спохватился Флейта.– Потом я полез, пардон, в карман…– Он смутился. Но только на секунду.– На нем была куртка, такая, с капюшоном. И бумажник. Хорошая кожа. Настоящая лайка. Или шагрень… Помните у Бальзака? Совершенно прелестная повесть.– Допрашиваемый на мгновение закрыл глаза, а когда открыл, доверительно произнес: – Вы знаете, там было столько денег! И все новенькие! А бумажник я бросил. И ружье… Ну зачем оно мне, скажите на милость?
Флейта начал смеяться, затем внезапно умолк, закинул ногу на ногу и положил на колено грязную руку, словно сидел в приятном обществе и вел светскую беседу.
Следователь ждала продолжения, но допрашиваемый вдруг близоруко огляделся вокруг и удовлетворенно произнес:
– А у вас хорошо.– Флейта вскочил с табуретки и стал низко кланяться.
«Неужели розыгрыш? – подумала Ольга Арчиловна.– Или так грубо симулирует душевное заболевание?»
– У вас все? – спросила она.
– Деньги я отдал, поверьте.– Он приложил обе руки к груди.– И шкурки тоже. У нас так принято…
– Ну ладно,– вздохнула Ольга Арчиловна.– Придется задавать вам уточняющие вопросы… Из какого ружья вы стреляли?
Флейта удивленно пожал плечами, словно поражаясь нелепости заданного вопроса:
– Из того самого!
– Не понимаю,– резко сказала Дагурова.
– Ну, такое длинное, красивое… Что лежало рядом с покойником… И вещмешок… А в куртке – бумажник…
Ольга Арчиловна покачала головой:
– Вы говорите, что стреляли из него, а оно, оказывается, лежало рядом с убитым. Не вяжется.
– Да? – беспомощно посмотрел на нее Флейта. И вдруг запричитал: – Голова моя! Моя голова!…
И как ни билась Дагурова, вопрос с ружьем так и не прояснился. Не помнил задержанный и того, сколько сделал выстрелов.
Дальнейшие его показания стали еще более путанными. С какой целью он совершил убийство, задержанный сказать не мог. Почему он взял с места происшествия ружье, деньги и две шкурки, но оставил вещмешок – тоже. Насчет часов – «сейко» – Флейта сказал, что не заметил их. А уж когда Дагурова стала выяснять время убийства, задержанный вовсе растерялся: не мог вспомнить, был ли вечер или утро…
– Вы знали убитого? – продолжала допрос Дагурова.
– Нет, никогда не видел,– твердо ответил Флейта.
– А как вы очутились в распадке?
Этот грязный, опустившийся человек вдруг преобразился. В его глазах появились умиление и нежность.
– Вы знаете, иногда так хочется молочка,– произнес он как ребенок.– Теплого, парного… Мама давала, когда я был маленьким.
И все это так не вязалось с тем, о чем только что шла речь,– о выстрелах, об убийстве и покойнике…
– Так вы к кому шли? – терпеливо спрашивала Дагурова.
– К матушке! – Флейта скрестил руки на груди.– Божеский человек! – Он так разволновался, что на его глазах выступили слезы.– Она хорошая, такая добрая и ласковая…
– Кто?
– Аделина,– ответил задержанный.
И дальше он сбивчиво и туманно рассказал о том, что уже частично Дагурова знала от капитана Резвых: как пас у Кучумовой корову, как она кормила его, штопала одежду. Но его нашла Чекулаева, подруга по «копне», и вернула под тяжелую власть Бугра-Толстоухова…
– Так вы виделись в тот день с Аделиной? – спросила Дагурова и уточнила: – Я имею в виду воскресенье, когда произошло убийство…
Ознакомительная версия.
