— Тогда объясни мне, пожалуйста, почему этому старому коммерсанту, всю жизнь торговавшему косметикой, приспичило выйти прогуляться в два часа ночи? У тебя много знакомых, совершающих моцион по ночам? Человек по природе своей не любит ночь. А теперь угадай, сколько любителей шататься по ночам я встречал за всю свою жизнь? Всего двух.
— И кто это был?
— Один — я сам, другой — один тип из моей деревни в Пиренеях. Его зовут Реймон.
— Так, а дальше? — нетерпеливо спросил Полуночник, взмахом руки отгоняя Реймона прочь.
— Дальше мы не обнаружили никакой связи между тремя убитыми, никаких причин встречаться с Массаром. Но в убийстве Элуэна все же есть одна особенность, — задумчиво проговорил комиссар.
Полуночник разложил на коленях бумагу и свернул три папиросы: для себя, Солимана и Камиллы.
— Есть один человек, желающий смерти Элуэну, — произнес Адамберг. — Кстати, такое нечасто встречается.
— Это имеет какое-нибудь отношение к Массару? — осведомился Солиман.
— Это очень старая история, — не отвечая на его вопрос, продолжал комиссар. — История обыкновенная и довольно мерзкая, и она меня очень заинтересовала. Дело было двадцать пять лет назад в Соединенных Штатах.
— Массар так далеко никогда не забирался, — заметил Полуночник.
— И все-таки эта история меня заинтересовала, — повторил Адамберг.
Он пошарил левой рукой в кармане, достал две таблетки и проглотил их, запив вином.
— Это для руки, — объяснил он.
— Что, тянет? — с сочувствием спросил Полуночник.
— Дергает.
— Ты знаешь историю о человеке, который одолжил свою руку льву? — спросил Солиман. — Льву рука очень понравилась, с ней ему было куда удобнее, и он не захотел возвращать ее человеку, так что тот прямо извелся, пытаясь придумать, как ему получить назад свое имущество…
— Хватит, Соль, — прервал его старик. — Расскажи-ка нам, парень, эту старую американскую историю, — велел он Адамбергу.
— Однажды человек набирал воду из пруда, черпая ее своей единственной рукой, — невозмутимо продолжал Солиман, — и в его ведро попала рыба без плавников. «Отпусти меня», — взмолилась рыба…
— Черт тебя дери, Соль! — вскричал Полуночник. — Не слушай его, — обернулся он к Адамбергу, — рассказывай, что там было, в Америке.
— Давным-давно жили два брата, Поль и Симон Элуэны. Они работали вместе в маленькой косметической фирме, и Симон основал ее филиал в городе Остин, штат Техас.
— Совершенно бессмысленная история, — заявил Солиман.
— Там Симон стал искать неприятностей на свою голову и нашел их, — продолжал Адамберг. — Он связался с одной женщиной, француженкой по происхождению, которая была замужем за американцем. Звали ее Ариадна Жерман, по мужу Падуэлл. Вы меня слушаете? Я спрашиваю, потому что иногда от моих рассказов люди засыпают.
— Потому что ты слишком медленно говоришь, — объяснил Полуночник.
— Да, так вот, — снова заговорил Адамберг. — Муж, американец, которого звали Джон Нил Падуэлл, тоже, видимо, не мог пройти мимо неприятностей и стал страшно ревновать свою жену. Он поймал, зверски пытал, а потом убил ее любовника.
— То есть Симона Элуэна, — подвел итог Полуночник.
— Да. Падуэлла судили. Брат убитого, Поль, — наш убитый, — давал свидетельские показания и утопил обвиняемого, так что тому уже было не отвертеться. Он представил в суде письма своего брата, в которых тот описывал, как жестоко Падуэлл обращается со своей женой. Итак, Джон Нил Падуэлл схлопотал двадцать лет тюрьмы, отсидел из них восемнадцать. Если бы не показания в суде Поля Элуэна, он мог отделаться значительно меньшим сроком, сославшись на то, что совершил преступление в состоянии аффекта.
— Какое отношение это имеет к Массару? — сердито спросил Солиман.
— Такое же, как и твоя история про льва, — отрезал Адамберг. — По моим подсчетам, Падуэлл вышел из тюрьмы семь лет назад. Если он кому-то и желал смерти, так в первую очередь Полю Элуэну. После вынесения приговора Ариадна все бросила и вернулась во Францию вместе с Полем. Она стала его любовницей, и они прожили вместе около двух лет. Как видите, Поль нанес Падуэллу двойное оскорбление: сначала упек в тюрьму, потом еще жену украл. Я узнал об этом от сестры Поля Элуэна.
— И что это нам дает? — спросила Камилла. — Элуэна убил Массар. Найдены его ногти. Эксперты же подтвердили, что это именно его ногти.
— Я знаю, — кивнул Адамберг. — И эти ногти меня очень смущают.
— Что с ними не так? — удивился Солиман.
— Пока не знаю.
Солиман растерянно пожал плечами.
— Ты все время уходишь в сторону от Массара. Какое отношение имеет к нам этот техасский каторжник?
— Да не ухожу я от него в сторону! Возможно, я к нему все ближе и ближе. Возможно, что Массар — это вовсе не Массар.
— Как-то ты все усложняешь, парень, — с сомнением протянул Полуночник. — По-моему, это уже перебор.
— Массар вернулся в Сен-Виктор несколько лет назад, — немного помолчав, продолжал Адамберг.
— Шесть лет назад, — уточнил старик.
— До этого двадцать лет от него не было ни слуху ни духу.
— Он ходил по ярмаркам. Делал и чинил плетеные стулья.
— Кто это может доказать? В один прекрасный день этот тип возвращается и заявляет: «Я Массар». И все отвечают: «Согласны, ты Массар, мы очень давно тебя не видели». И все воображают, что именно Массар, и никто другой, живет, ни с кем не общаясь, на горе Ванс. Родители умерли, друзей нет, немногочисленные знакомые видели его в последний раз еще подростком. Чем вы докажете, что Массар — это Массар?
— Да Массар это, черт тебя дери! — воскликнул Полуночник. — Что ты еще выдумал?
— А ты сам его узнал, этого Массара? — настаивал Адамберг. — Ты можешь поручиться, что это тот самый парень, который ушел из родной деревни двадцать лет назад?
— Черт, конечно, это он, по крайней мере я так думаю. Я помню Огюста еще мальчишкой. Немного неуклюжий, на лицо неказистый, волосы черные такие, как воронье крыло. Но не трус был и не бездельник.
— Да таких тысячи! Можешь поклясться, что это именно он?
Полуночник почесал ногу, призадумался.
— Ну, матерью, пожалуй, не поклянусь, — немного растерянно проговорил он. — А если я не поклянусь, значит, и никто в Сен-Викторе не сможет поклясться.
— Вот и я о том же, — подвел черту Адамберг. — Нет ни единого доказательства того, что Массар — это Массар.
— А где же тогда настоящий Массар? — нахмурившись, спросила Камилла.
— Исчез, улетел, испарился.
— Почему испарился?
— Потому что был похож на другого человека.
— Ты считаешь, что Падуэлл выдает себя за Массара? — изумился Солиман.
— Нет, — вздохнул Адамберг. — Падуэллу сейчас должно быть больше шестидесяти лет. Массар гораздо моложе. Сколько ему может быть лет, как ты считаешь, Полуночник?
— Ему сорок четыре года. Он родился той же ночью, что и малыш Люсьен.
— Я не спрашиваю тебя о реальном возрасте Массара. Я тебя спрашиваю, сколько лет можно дать человеку, который называет себя Массаром.
— Ага, сколько лет… — озадаченно пробормотал Полуночник, наморщив лоб. — Не больше сорока пяти, не меньше тридцати семи — тридцати восьми. Но никак не шестьдесят.
— Тут я с тобой согласен, — произнес Адамберг. — Массар явно не Джон Падуэлл.
— Тогда почему ты нам уже битый час о нем толкуешь? — спросил Солиман.
— Я так рассуждаю.
— Так не рассуждают. Это же противоречит здравому смыслу.
Полуночник ткнул Солимана своим посохом.
— Уважай старших, — напомнил он и обратился к комиссару: — И что ты собираешься делать, парень?
— Полиция решила опубликовать фотографию Массара и объявить его в розыск. Судья считает, что для этого имеются все основания. Завтра его физиономия будет во всех газетах.
— Прекрасно, — сказал Полуночник, довольно улыбаясь.
— Я говорил с Интерполом, — добавил Адамберг. — Попросил у них досье на Падуэлла. Мне пришлют его завтра.
— Да на кой оно тебе сдалось? — снова завелся Солиман. — Даже если техасец прикончил Элуэна, зачем ему было трогать Серно и Деги? А тем более мою мать.
— Не знаю, — признался Адамберг. — Что-то не сходится.
— Тогда почему ты уперся и не хочешь об этом забыть?
— Не знаю.
Солиман собрал посуду со стола, убрал ящик, табуреты, голубой тазик. Потом подхватил Полуночника под лопатки и под колени и отнес его в кузов, на кровать. Адамберг провел рукой по волосам Камиллы.
— Иди ко мне, — позвал он, немного помолчав.
— Я боюсь за твою руку, вдруг я сделаю тебе больно, — покачала головой Камилла. — Лучше спать порознь.
— Не лучше.
— Но так ведь совсем неплохо.
— Да, неплохо. Но и не хорошо.
— А если я действительно сделаю тебе больно?
