Она почувствовала себя бесконечно одинокой. Она испугалась…
Как холоден был этот мир — мир без мамы.
Следующие несколько месяцев были нелегкими. Пришлось консультироваться с адвокатами, улаживать всевозможные дела.
Денег мать, конечно же, почти совсем не оставила. Надо было решать, как быть с домом — оставлять его или продавать. Был он в очень плохом состоянии — на ремонт денег не было. Хотя бы для того, чтобы не пошло все прахом, нужно было сразу же, немедленно вложить в дом довольно приличную сумму. В любом случае сомнительно было, чтобы на дом в теперешнем его состоянии нашелся покупатель.
Селия не знала, как быть.
Расстаться с домом было для нее невыносимо, но здравый смысл подсказывал, что это — самое лучшее. Дом слишком далеко от Лондона, чтобы они могли жить там с Дермотом — даже если бы такая мысль и пришлась Дермоту по душе, а Селия была уверена, что не придется. Жизнь загородом сводилась для Дермота к одному — к первоклассному полю для гольфа.
Не объяснялось ли чисто сентиментальностью то, что Селия так упорно цеплялась за эту усадьбу?
Так или иначе отказаться от дома ей было просто невыносимо. Мириам прилагала такие героические усилия, чтобы сохранить для нее дом. Да и сама Селия отговорила мать — еще давным-давно — от продажи дома… Мириам держала его для нее и ее детей.
А вот Джуди любит этот дом так, как Селия? Наверное, нет. Джуди такая ко всему безразличная, ни к чему не привязанная — совсем как Дермот. Люди вроде Дермота и Джуди живут там, где им удобнее. В конце концов Селия решила спросить дочь. У Селии нередко бывало чувство, что в свои восемь лет Джуди куда разумнее и практичнее, чем она сама.
— Ты, мамочка, много денег за него получишь, если продашь?
— Боюсь, что нет. Дом старомодный — и стоит далеко от города.
— Тогда, может, лучше его не продавать, — сказала Джуди, — мы будем приезжать сюда летом.
— Тебе нравится здесь, Джуди? Или тебе больше нравится в нашем доме?
— Наш домик совсем маленький, — ответила Джуди. — Я бы хотела жить в общежитии. Я вообще люблю большие-большие дома.
Селия рассмеялась.
Джуди сказала правду — за дом она получит гроши, если продаст его сейчас. Даже с деловой точки зрения, лучше выждать, пока не повысится спрос на загородные дома. Она занялась проблемой ремонта — в том минимальном объеме, который был сейчас абсолютно необходим. Возможно, когда сделают ремонт, удастся подыскать жильца-арендатора.
Деловая сторона жизни доставляла Селии массу хлопот, зато отвлекала от грустных мыслей.
Но вот подошел черед того, что наводило на нее ужас: надо было разобрать вещи. Если придется сдавать дом, его надо сначала расчистить. Некоторые комнаты годами стояли запертыми — там были сундуки, шкафы, комоды, битком набитые воспоминаниями о прошлом.
Воспоминания…
Так пустынно, так непривычно в доме.
Нет Мириам…
Только сундуки, полные старой одежды, ящики, заваленные письмами и фотографиями…
Больно… ужасно больно.
Черная лакированная шкатулка с аистом на крышке — ребенком Селия очень ее любила. Внутри — письма. Одно от мамы. «Родной мой, любимый ягненочек, голубка моя, тыквочка…» Горячие слезы катились по щекам Селии…
Вечернее платье из розового шелка с маленькими розовыми бутонами положено в сундук — а вдруг удастся «подновить» — и забыто. Одно из первых ее вечерних платьев… Селия вспомнила, когда в последний раз надевала его… Такое оно было неуклюжее, нетерпеливое, глупое создание…
Письма, адресованные бабушке, — целый сундук. Она, должно быть, привезла их с собой, когда переезжала. Фотография пожилого джентльмена в кресле в Бате — «Ваш навеки преданный поклонник», и нацарапанные инициалы. Бабушка и «мужчины». Вечно мужчины — даже когда им приходилось уже сидеть в кресле в Бате, у моря…
Кружка с двумя котами — Сьюзен подарил ее когда-то Селии на день рождения…
Назад… назад в прошлое…
Почему так ноет в груди?
Почему так ужасно ноет в груди?
Хоть бы она была не одна в доме… Хоть бы Дермот бы с ней!
Но Дермот сказал бы: «Почему бы не собрать все это в кучу и не сжечь, не разбирая?»
Очень разумно, но Селия почему-то так не может…
Она отперла другие ящики.
Стихи. Листки со стихами, написанными гладкими выцветшими буквами. Детский почерк ее матери… Селия пробежала строки глазами.
Чувствительные… напыщенные — в духе того времени. Но было в них что-то — живая мысль, неожиданно оригинальное построение фразы — что делало их творением мамы. Творением ее ума — живого, стремительного как полет птицы, ума.
«Поэма посвящается Джону в день его рождения…»
Отец, веселый бородач…
Вот он на старинной фотографии — серьезный, чисто выбритый юноша.
Молодость… постепенное старение — как все это загадочно… как страшно. А бывает такое мгновение, когда ты в большей мере ты, чем в любое другое?
Будущее. Что-то ждет Селию?..
В общем все достаточно ясно. Дермот станет больше зарабатывать… появится побольше дом… еще один ребенок… может быть, двое. Болезни… детские хвори… Дермот станет немного более неуживчивым, станет проявлять чуть больше нетерпения всякий раз, когда ему будут мешать делать то, что он хочет… Джуди повзрослеет — яркая, решительная, очень живая… Дермот и Джуди объединятся… Сама она, располневшая, поблекшая, и эти двое будут относиться к ней с эдаким веселым презрением… «Знаешь, мама, ты просто дурочка…» Да, когда подурнеешь, глупость скрывать труднее. Неожиданной молнией пронеслось в голове: «Никогда не дурней, Селия, хорошо?» Да, но теперь это уже позади. Они прожили вместе достаточно долго, и такие вещи, как красота, утратили свое значение. Дермот вошел в ее кровь, она — в его. Они — единое целое, хотя и чужие друг другу, но едины. Она любит его, потому что он так не похож на нее… потому что, хотя теперь она и знает в точности, как он на что реагирует, она не знает и никогда не узнает, почему он реагирует так, а не иначе. Возможно и его отношение к ней основано на том же. Нет, Дермот принимает все так, как есть. Он никогда ни над чем не ломает себе голову. Ему это кажется пустой тратой времени. Селия думала: «Правильно, очень правильно выходить замуж за человека, которого любишь. Деньги и все прочее — не самое главное. С Дермотом я бы всегда была счастлива, даже если бы нам пришлось жить в крохотном домишке и я бы готовила и убирала все сама». Но Дермот не собирается быть бедняком. Он добился успеха. И будет преуспевать и дальше. Такой он человек. Вот пищеварение у него, правда, ухудшится. Он будет продолжать играть в гольф… И жизнь будет идти изо дня в день, идти и идти — по всей вероятности, в «Далтон-Хите» или где-нибудь еще… И она никогда не увидит мир — дальние страны: Индию, Китай, Японию, джунгли Белуджистана, Персию, где названия городов звучат, как музыка: Исфаган, Тегеран, Шираз…
Она поежилась… Если нельзя быть свободной — совсем свободной, когда тебя ничто не удерживает, не привязывает к себе, не рвет сердце, когда нет ни вещей, ни дома, ни мужа, ни детей…
Селия подумала: «Хочется сбежать…»
Мириам чувствовала тоже самое.
Несмотря на всю свою любовь к мужу и детям, иной раз появлялось у нее желание удрать…
Селия открыла еще один ящик. Письма. Письма от отца к матери. Она взяла то, что было сверху. Оно было написано за год до его смерти.
Самая моя дорогая Мириам, надеюсь, ты скоро сможешь ко мне приехать. Мать, кажется, в хорошем здравии и хорошем настроении. Зрение у нее слабеет, но она по-прежнему вяжет бесконечные носки для своих кавалеров.
У меня был долгий разговор с Армаром о Сирилле. Он говорит, что парень отнюдь не глуп. Ему просто все безразлично. Говорил я и с Сириллом, надеюсь, что-нибудь отложится у него в памяти.
Постарайся приехать к пятнице, моя милая, — нашей двадцать второй годовщине. Трудно выразить словами, как много ты для меня значишь — самая прелестная, самая нежная из жен. Я смиренно благодарю Бога за то, что он послал мне тебя, любимая.
Привет нашей куколке,
Любящий тебя,
Джон
Опять у Селии на глаза навернулись слезы.
Когда-нибудь и у них с Дермотом будет двадцать вторая годовщина свадьбы. Дермот не стал бы писать такого письма, но в глубине души он, наверное, чувствовал бы то же.
Бедный Дермот! Как тоскливо было ему в последний этот месяц видеть рядом такую подавленную разбитую горем женщину. Он не любил несчастий. Как только она покончит с этими обязанностями, горе останется позади. Мириам, когда была жива, никогда не вставала между нею и Дермотом. Мириам мертвая тоже не должна это делать…
Они с Дермотом и дальше будут идти вместе — идти счастливо и наслаждаясь жизнью.
