Размышляя, Эдмонт Васильевич снова потянулся за бутылкой, но вовремя остановился. Времени было всего два часа дня. Рановато для виски.
За последние полтора года сложился определенный ритуал, суть которого заключалась в том, что выпить рюмочку-другую Вермель позволял себе только после шести вечера. А к восьми от него уже здорово разило спиртным. Иногда Эдмонту Васильевичу становилось стыдно собственной слабости, но он тут же успокаивал себя двумя фразами: «В конце концов, это единственный способ расслабиться. А значит — большого вреда от этого не будет».
Его и в самом деле не было. Эдмонт Васильевич Вермель оставался богатым и влиятельным человеком. Он работал с семи утра до восьми вечера. И даже в пьяном виде рассуждал более здраво, чем большинство жителей этой странной страны, которая подарила ему сотни миллионов долларов и которая теперь смотрела на него как на своего главного врага.
Олигарх. Словечко-то какое придумали, а! Так и слышатся в нем «боль» и «крах». Нет, слово «бизнесмен» гораздо приятнее. «Бизон смел» — примерно так. Это слово способно воодушевить любого. Ну да ладно, пора заниматься делами…
Вечер трудного дня Эдмонт Васильевич решил провести с любовницей. ЭтоЛбыла немолодая уже женщина, сохранившая, однако, и фигуру, и стать. Да и кожа у нее была очень даже ничего.
Впрочем, Эдмонт Васильевич давно уже перестал ценить в женщинах лишь их внешние качества. Двадцатилетних девчонок с упругой попкой и роскошной грудью вокруг пруд пруди. Кинь стодолларовую купюру — и слетятся как голубки на хлебное крошево. А вот найти настоящую женщину (такую, как пишут в книгах!) — умную, красивую, и чтобы шарм был — это еще нужно поискать. К тому же и красота зрелых женщин обладала для Вермеля гораздо большим магнетизмом, нежели ровная, гладкая оболочка двадцатилетних продажных девиц.
Вот как он объяснил это за кружкой пиво своему другу:
— Понимаешь, Лелик, это как если бы из каждой поры проступала… ну душа, что ли? Как если бы содержание было видно сквозь обложку.
— А у молодых она не проступает?
Вермель махнул рукой:
— Там один только глянец. А внутри — пустые страницы, максимум — вклейки из модного каталога. Шелуха, одним словом.
— Но ведь не всегда! — Среди нынешних молодых девчонок попадаются очень даже интересные экземплярчики! Уж я-то в этом знаю толк, поверь!
— Ты просто не дорос до настоящих отношений, — усмехнулся в ответ Вермель. — Ты все еще действуешь как подросток: сунул, вынул — и домой. А в отношениях со зрелыми женщинами… ну это как будто ангел рядом, понимаешь?
Выпив кружку-другую пива, Эдмонт Васильевич всегда начинал выражаться изысканно.
Друг, стареющий ловелас, которого давно уже возбуждали лишь совсем юные создания, не мог понять страсти Вермеля, однако спорить с ним не стал. Отчасти потому, что спорить с Эдмонтом Васильевичем было бессмысленно. А в девяностые за это и головы можно было лишиться. Но сейчас, слава богу, времена настали более-менее вегетарианские.
До любовницы Вермель в тот вечер так и не доехал. Навалились срочные дела и проблемы, которые требовали немедленного разрешения.
Домой Эдмонт Васильевич вернулся совсем поздно. Жена спала, дети тоже. Он прошел к себе в кабинет и бросил на стол портфель. Затем опустился в кресло, сдернул со ступней потные носки и с удовольствием вытянул гудящие ноги.
Немного отдохнув, Вермель достал из ящика стола заветную бутылочку «Черного Джонни» и свой любимый приземистый граненый стакан. Поднося стакан с виски ко рту, он пошатнулся и, на мгновение потеряв равновесие, выплеснул часть напитка себе на пальцы.
— А, черт! — досадливо крикнул Эдмонт Васильевич.
Отхлебнув виски, он поставил стакан на стол, затем достал из кармана носовой платок и тщательно вытер мокрые пыльцы. Ну вот, порядок. Теперь можно продолжать.
Вермель протянул руку к виски. Листок бумаги, на котором стоял мокрый стакан, оторвался от дна стакана и медленно спланировал Эдмонту Васильевичу на колени. Вермель хотел смахнуть лист с колен, но тут взгляд его упал на крошечную надпись в центре листа. Эдмонт Васильевич прищурил близорукие глаза, и тут лицо его вытянулось.
— Что за… — пробормотал Вермель и поднес листок к самым глазам.
Прямо посреди белого диета, в красном, влажном еще ободочке (след от стакана) чернели буквы: «Вермель».
Надпись была перечеркнута черной линией.
— Это еще что за шутки? — спросил неизвестно кого Эдмонт Васильевич. В сердце шелохнулось нехорошее предчувствие. А своей интуиции Эдмонт Васильевич очень доверял. Во многом благодаря поистине звериному чутью на опасность Вермель и был до сих пор жив. В отличие, кстати говоря, от большинства его «коллег по бизнесу», которые удобрили своими изрешеченными пулями телами тощую почву российского; бизнеса.
Эдмонт Васильевич тщательно оглядел лист. Бумага как бумага. Ничего особенного. Распечатано на принтере.
— Ничего не понимаю, — пробормотал Эдмонт Васильевич.
Но на самом деле он понимал. Не нужно быть Эйнштейном, чтобы догадаться: перечеркнутая фамилия — это явная угроза. Но вот от кого она исходит? Вермелю давно уже никто не угрожал в открытую. Предупреждали — это да, бывало. Но чтобы так!
Вермелю вдруг стало страшно. Как эта чертова бумага попала в кабинет? Он быстро посмотрел на окно — оно было закрыто. «Ну, разумеется, закрыто, кретин! Ты ведь живешь на пятнадцатом этаже», — сказал себе Эдмонт Васильевич.
Вермель встал из кресла, взял подозрительный листок и босиком прошлепал в спальню. Жена спала, тихо похрапывая во сне. Мгновение поколебавшись, Эдмонт Васильевич потряс жену за плечо:
— Эля!
Жена что-то недовольно забормотала во сне.
— Эля, проснись!
Глаза жены открылись. Пару раз она непонятливо моргнула ресницами, затем удивленно вскинула брови и хрипло прошептала:
— Эдик? Что случилось?
Вермель тряхнул перед ее лицом листом бумаги:
— Как это попало в мой кабинет?
— Это? — Жена вгляделась. — А, это. Это я принесла. А что?
— Откуда? — грозно спросил Эдмонт Васильевич.
— Из почтового ящика.
— Когда?
— Сегодня вечером. Господи, да что случилось-то?
— Что случилось? — коварно сощурил глаза Вер-мель. — А ты не видела, что на ней написано?
— Фамилия твоя написана. Ну и что? Пошутил кто-то или еще что.
— Дура, — мрачно произнес Эдмонт Васильевич. — Если бы я был таким же дураком, как ты, я бы давно на Ваганьковском лежал.
— На Ваганьковском?
— Ну или на Новодевичьем.
— Господь с тобой! Что ты мелешь-то?
— Ладно, дура, спи.
Вермель был вне себя от ярости. Он понимал, что жена тут ни при чем, но ничего не мог с собой поделать. В поисках выхода из сложной ситуации подсознание, как это часто бывает, выбрало наиболее легкий путь и сделало виноватой жену.
Эдмонт Васильевич повернулся и вышел из спальни, ворча себе под нос:
— Безмозглая дура…
Просидев у себя в кабинете еще полчаса и ополовинив бутылку «Черного Джонни», Вермель составил наконец план действий. Во-первых, нужно усилить охрану. Во-вторых, позвонить в милицию. Да не просто в милицию, а старому приятелю — генералу Гряз-нову. Конечно, «приятель» — это слишком громко сказано. Но пару раз они встречались и неплохо общались. Грязнов — мужик хороший, он поможет.
Не откладывая дела в долгий ящик, Вермель вынул из кармана электронную записную книжку и телефон.
Горячие струи воды, бьющие по плечам и спине, подействовали благотворно. Усталое тело начало расслабляться. Вика зажмурилась й, запрокинув голову, подставила горячим струям загорелое лицо.
Последние недели ее не покидало неприятное ощущение — ощущение грязи, которая была вокруг. Грязь сальных улыбок, пошлых намеков, раздевающих взглядов… Они словно оставляли на ее теле незримый налет, невидимую пелену, тяжесть которой была невыносима. Только по вечерам, стоя под горячим душем, Вика снова чувствовала себя чистой.
— Деточка, с твоим телом и лицом можно устроить себе вполне безбедную жизнь, — намекнул ей какой-то толстосум в тот момент, когда она — усталая физически и совершенно вымотанная морально — шла в раздевалку. И добавил, похотливо облизнувшись: — Как насчет того, чтобы съездить сегодня ко мне на дачу? Обижена не останешься!
— Да пошел ты, дядя… — резко ответила Вика и, презрительно фыркнув, скрылась за дверыо раздевалки.
С такими предложениями к ней теперь подъезжали едва ли не каждый вечер. «И зачем только я связалась с этими идиотскими конкурсами!» — сердито думала Вика, стоя под горячим душем.
Она вышла из ванной. Волосы были влажными, на голых плечах блестели капельки воды. Желтое полотенце почти не скрывало ее прекрасного тела. Ханов сидел в гостиной, вытянув ноги перед камином. Увидев Вику, он улыбнулся и хлопнул ладонью по колену. Вика подошла и села ему на колени. Ханов нежно провел ладонью по ее загорелому плечу.
