Все рассмеялись.
— Я расскажу вам, как случилось, что Мира Ладыгина была похищена, и кто это сделал. А вы внимательно слушайте, потому что эти люди находятся среди вас.
В офисе мгновенно воцарилась тишина, будто выдернули штекер колонок из усилителя.
— Да, — негромко добавила Вера, — именно так. Именно поэтому просьба ко всем: пока я буду говорить, не нужно перебивать. Вы все узнаете из моего рассказа, и мы скорее освободимся. Итак, я узнала, что Миру похитили, и сама обратилась к Ладыгину, желая ее найти.
— Вы следователь? — спросила Батонова.
— Потому что, — продолжала Вера, не обращая внимания на реплику, — я общалась с девочкой на открытии ее магазина. И кое-что мне показалось странным…
Лученко рассказала, как она заметила, что девушка нервничает. Она не могла перерезать ленточку, и в ее вздрагивающих лопатках Вера увидела кое-что из области своих диагнозов. Потом предложила девушке простейший тест и убедилась, что Mира устала, хочет скрыться от всех, у нее приступ социофобии. Например, она пожелала быть ласточкой. То есть такой птицей, которая не опускается на землю, не живет на ней. Кроме того, она нервничала не из-за вопросов журналистов, а из-за чего-то, что должно было случиться после презентации. Поэтому, когда Mирослава Ладыгина исчезла, возник вопрос: это похищение или она скрылась сама? Пятнадцатилетняя девочка не смогла бы самостоятельно организовать свое исчезновение столь ловко. Значит, ей помогали. Кто? И она, Лученко, начала заниматься этим делом.
Поднялся шум.
Вера ожидала, конечно, что журналисты не будут сидеть тихо, что они примутся ее задевать. Доктор-следователь. Психотерапевт-сыщик. Ладно, пусть, все равно их не сдержишь. Лишь бы тот, ради кого был затеян весь спектакль, не попытался улизнуть. Но он, кажется, ничего еще не понял.
Пока гости бурлили, Вера взяла себе стул и уселась под каштаном. Стоять надоело. Оглянулась на Старостина — он возвышался в проеме полуоткрытой двери Дашиного кабинета. Молодец. Ну что ж. продолжим.
— Итак, — сказала Вера вроде бы негромко, но все замолчали, — я предприняла кое-какие шаги. А дальше, чтобы вам было понятнее, изложу все в виде истории нескольких человек. Это реконструкция, основанная на сведениях об этих людях и на моих собственных наблюдениях. Поэтому она очень близка к реальности. Но даже если и есть такие- то неточности, поправлять меня не надо. Кстати, я имена зашифровывать не стану и опять-таки предупреждаю — нет смысла перебивать. Вы в любом случае услышите все, что я собираюсь здесь сказать, до самого конца.
И психотерапевт Лученко принялась рассказывать.
Это началось в школе. Ее вызывали к доске, спрашивали урок. И она молчала. А что говорить? Дома она добросовестно читала домашнее задание. Пока смотрела на буквы, вроде все было в порядке. «После реформ Петра образование стало необходимой и обязательной частью становления и формирования…» Когда закрывала книгу, тут же все забывала.
Весь класс смеялся над ней. Но дети, ровесники, мало ее раздражали. Ну, дурачки. Дашь кому-то подзатыльник, и все. Только надо руку сдерживать, рука у нее тяжелая. Широкая в плечах и бедрах, мощная, коренастая девочка занималась греблей и была надеждой юношеской команды клуба «Спартак».
А вот учитель… Она молчала. Он сердился. И так раз за разом. Он кричал на нее, потом начал издеваться: «Ну-с, Ульяна Чуб, прошу к доске! Давненько не слышал твоего тупого молчания и единиц не ставил!» Вызывал родителей и предлагал им перевести Ульяну в школу для детей с ограниченными возможностями. А что родители? Папа вообще не папа, а отчим. А мама… Ульяна была даже не уверена, что это ее родная мать. Слишком они непохожи: мама тонкая, изящная, умная. А она…
В восьмом классе Ульяна не выдержала и сломала учителю истории руку, которой он выводил в ее дневнике единицу и еще украшал цифру завитушечками, посмеиваясь. Разразился скандал. Все остальные учителя отказались иметь с ней дело. И ее выгнали из школы.
Но она и сама ушла бы. Надоела ей эта учеба. Зачем она нужна? Тем более врубиться ни во что невозможно. Все понятия, слова, правила и упражнения находились будто бы за толстым слоем ваты.
А еще через год она ушла из дома. Все лето ездила с командой на соревнования, тренеру врала, что родители отпустили. Потом тренер узнал, произошел конфликт. Она плюнула на греблю и пошла в секцию тяжелой атлетики, толкать ядро, ведь для гребли она стала уже слишком тяжелой.
Тут ей очень понравилось. Ульяна не пропускала ни одной тренировки, без устали качалась, качалась, качалась… Тело болело, но ей это доставляло удовольствие. Тренер не мог нарадоваться: девушка мощная, мышцы как у гладиатора, ядро толкает, словно игрушку. Подтренировать малость, технику поставить — чемпионкой будет. И она действительно стала через гол чемпионкой страны. Еще два года — и можно отправлять ее на олимпийские игры. Во время тренировки на нее приходили посмотреть другие тренеры, начальство из спорткомитета, журналисты.
Ульяну погубила не звездная болезнь и не зависть девушек, ее коллег по команде, — всего этого она избежала. Ее подвела собственная тяга к маргинальности и агрессивность. Например, ей нравилось, здороваясь, брать протянутую руку и сжимать изо всех сил. Знакомые с ней перестали здороваться.
Однажды пришел на тренировку очередной журналист, пожелавший что-то о ней написать. Спортсменка качала пресс, сидя на обтянутом кожей гимнастическом коне и засунув ноги в шведскую стенку. Она сгибалась и разгибалась, как заведенная, держа за головой в руках чугунный блин от штанги.
— Здравствуйте, — сказал журналист и посмотрел на нее с уважением. — Вот это да!..
Она слезла с коня, тяжело дыша и утирая пот со лба.
— Ульяна Чуб, — сказала она и протянула журналисту руку.
Трудно не пожать даме руку, если она се вам протягивает. Парень вложил свою ладонь в Ульянину, и… Он словно попал в тиски. Журналист хотел выдернуть кисть, но не смог, несмотря на то что был довольно крепким. А женщина сжимала его руку все сильнее, на ее предплечье вздулись переплетенные канаты мышц. Парень согнулся пополам и закричал, потому что волна острой боли из руки ударила ему в грудь…
Вбежала из раздевалки другая спортсменка команды, завизжала, позвала на помощь тренера. Тренер не выдержал и изо всех сил хлестнул Ульяну полотенцем по лицу. Только тогда она опомнилась и отпустила журналиста.
Вызвали врача, тот качал головой, посоветовал прикладывать лед. За журналистом вслед долго бежал тренер и уговаривал его не сердиться на дуру. Потом вернулся и сделал ей выволочку. Требовал больше так себя не вести, ведь она подводит и себя, и всю женскую команду по толканию ядра. Ульяна угрюмо молчала.
В другой раз ей понадобилось завести пластиковую карту, чтобы на нее перечисляли деньги. Это ее попросил сделать тренер. Ульяна пошла в ближайший банк, взяла у операционистки бланк заявления и принялась его заполнять. Это длилось полчаса, девушка вся вспотела. А операционистка отказалась принимать листок с зачеркиваниями и помарками.
— Дайте другой, — засопела Ульяна.
Еще полчаса мучительной возни, путаницы из квадратиков, галочек, букв…
— Я не могу взять у вас такое заявление, — снова сказала операционистка.
Но Ульяна настаивала, начала ругаться. Тогда работница банка из-за стеклянной перегородки кивнула охраннику, тот подошел и вежливо взял Ульяну под локоток.
— Давайте пройдем на выход, девушка, — сказал он заученную фразу.
«Девушка» прижала руку стража банковского порядка к своему боку. Рука оказалась стиснута широчайшей мышцей спины и разгибателями плеча, как двумя стальными катками. Потом Ульяна прошла к двери, а сопящий от боли через нос охранник против воли потащился за ней. У двери она выпустила его руку и вышла на улицу. Охранник выскочил за ней, выкрикивая вслед что-то неразборчиво-угрожающее. Тогда Ульяна оглянулась и спокойно посмотрела на него.
У мужчины на поясе находился весь положенный набор: газовый баллон, пистолет в кобуре. Наметанный глаз по винту на рукоятке пистолета определил бы, что он пневматический, стреляет металлическими шариками. Но Ульяне было все равно, пневматический, газовый или настоящий. Она не боялась ни людей, ни оружия. Чувство страха было ей совершенно незнакомо, как собаке породы бультерьер.
Охранник поторопился скрыться от бесстрашной силачки назад, в прохладу банковского холла. Он долго еще потирал руку, стараясь забыть мимолетное чувство беспомощности.
Раз агрессия, два агрессия… Ульяна долго не знала, что ей делать со своей агрессией. Ведь это вроде бы антиобщественно. Но в конце концов она просто поменяла чувства местами. Там, где остальные люди испытывали радость, она ощущала злобу и желание разрушить. И это приносило ей самое настоящее удовольствие. Она почувствовала себя свободно и раскованно, не мучаясь теперь ни малейшими угрызениями совести после причинения физической или психической боли кому угодно.
