И тут в беседе проскользнуло что-то, что-то забрезжило у него в голове… Так-так-так… Мечтательная Мира проговорилась! Ей хотелось бы ненадолго уехать или оказаться на необитаемом острове. Прямо она и не высказывалась — так, намекнула. Но этого Глебу хватило для коварного замысла. Девочку надо похитить. Точнее, якобы похитить, она ведь сама хочет немного оторваться, удрать… Ну, в общем, свалить. И потребовать у папаши-миллионера выкуп.
— Так что, ее никто не похищал?! — не выдержал кто-то из слушателей.
— Знаете, — заметил Гоша Стоян, — все это выглядит как полный бред.
— Ничего себе историйка!
— Согласна, — сказала Лученко, — замысел этот был с самого начала, прямо скажем, авантюрный и идиотский. Что делать… Один старый мудрый редакционный курьер давненько заметил Глебу: «Умная у тебя голова, только дураку досталась». То-то и оно. Но Глеб Дегтярев, как всегда, далеко не заглядывал. И не понимал, насколько опасно, насколько рискованно такое мероприятие, как похищение человека. Ведь он понятия не имел ни о криминальных структурах, ни о том, как это делается, ни о спецслужбах и их реакции, ни вообще о том, что за всем этим последует. Главное, заставить миллионера Ладыгина по-настоящему страдать: «Ах, где мой ребеночек!» — и с денежками расстаться.
Конечно, с Мирославой он ничего плохого делать не собирался. Девчонка сама поможет себя «похитить». И вообще очень удачно все сложилось. Вот и Ульяна Мирославу к себе расположила, та просто в рот ей смотрела. Как же: такая сильная, затянутая в кожу, на мотоцикле ездит… И плюет на общественную мораль.
Мира долго росла в слишком стерильном и безопасном мире. Это называется — не выходила из зоны комфорта. Всюду ее возили, везде охраняли. А любое живое существо должно испробовать все. Ну, или почти все. Если не обжечься, то не узнаешь, что горячее трогать нельзя. Не упадешь — не будешь осторожен, находясь на высоте. Опыт необходим. У Миры его не было, зато образовалась неосознанная тяга к запретному. К негативному, экстремальному, взрослому. А у Ульяны этого было хоть отбавляй.
Она ждала Миру в аэропорту. Девушка перехитрила своих охранников, они сели на мотоцикл и сбежали в Переяслав-Хмельницкий. Почему именно туда? Это не так уж и важно. Хотя удобно: городок маленький, никто не обратит на них внимания, да и от Киева недалеко. Наверное, у кого-то из героев моей истории там осталась от родственников недвижимость… Может, у вас, Глеб Данилович?
Дегтярев уже давно порывался вскочить и выкрикнуть этой докторше, или кто она там, что он не позволит выливать на себя помои лжи. Да, такое выражение он придумал — «помои лжи». Ведь все собратья по перу уже давно и с интересом разглядывали его, и он чувствовал себя как на унитазе со спущенными штанами посреди сцены театра. Но ему никак не удавалось вклиниться в ее размеренный рассказ. К тому же с ним случилась удивительная неприятность: он будто приклеился к стулу и не мог пошевелить ногами.
Но вдруг его попустило.
— Безобразие! — Он все-таки вскочил, задев животом тарелку с остатками бутербродов. Пластмассовая посуда шлепнулась на пол. — Какая наглость!
Он совершенно забыл, что хотел сказать, только брызгал слюной и беспомощно хрипел. Свитер с высоким горлом душил главного редактора, на красном лбу выступила испарина.
— Спокойно, Дегтярев, не пыжьтесь! Так и до инсульта недалеко, — предупредила его Лученко.
Он сипло дышал, с ненавистью глядя ей в лицо.
— Все равно вы ничего не докажете! — выкрикнул он и даже вдруг мерзко захихикал. — Мне ничего нельзя предъявить! Я сам никого не убивал!
— А пособничество в похищении? А подстрекательство к убийству?
— Ничего не знаю! Никого я не подстрекал, это все выдумки! А Ульяне Чуб я даже запрещал! Вообще запрещал кого-нибудь трогать, бить, увечить. Да, да! Но разве этому Уль-терьеру запретишь?!
Ульяна сидела спокойно все это время, и трудно было понять, слушает она или нет. А если слушает — понимает ли. Вот и сейчас она лишь меланхолично посмотрела на своего Глеба, скользнула взглядом по остальным и продолжала сидеть, развалившись на стуле.
— И в похищении вам меня не обвинить! — радостно подхрюкивая, визжал Глеб Дегтярев. — Я никого не похищал! Девчонка сама! Ульяна ей только помогла, ждала ее на мотоцикле у аэропорта и отвезла… Да! Она сама себя похитила! — Он огляделся вокруг, ища взглядом знакомые лица. — Так и запишите, слышите, вы!
Дегтярев схватил со стола салфетку, промокнул лоб и заявил:
— Прощайте. Я не собираюсь тут оставаться, — и зашагал к выходу.
Вот тут и началось то самое, чего ожидала Вера Лученко. Навстречу Глебу от двери шагнули двое парней в штатском, сказали: «Извините, вы проедете с нами». Это были эсбэушники. Без них никак было не обойтись: они настаивали на своем участии в задержании виновников скандала с Ладыгиным, угрожали. Например, выдвигали ультиматум, что запретят Марату въезд в Украину, объявят его персоной нон-фа га, если им не дадут возможность наконец схватить преступников. Марат посоветовался со Стариком, и они легко согласились, чтобы все лавры достались украинским спецслужбам. Поэтому теперь их было вокруг полно, даже нельзя сказать, сколько именно. А ладыгинская служба безопасности находилась снаружи, у автомобиля.
Как только эти двое преградили Дегтяреву путь. Ульяна встала. Она подскочила к парням и, схватив их ладонями за плечи, сделала такое движение, будто раздвигает шторы на окне. Здоровенные мужчины разлетелись в стороны, опрокидывая мебель и попавшихся им на пути гостей.
Тут же сотрудники СБУ обнаружились и среди журналистов, тоже двое. Они молниеносно схватили Ульяну сзади, один за руку, другой за шею. На ее запястье в одно мгновение защелкнулся наручник.
Присутствующие реагировали по-разному. Женщины завизжали. Кто-то, не будь дурак, засверкал вспышкой фотокамеры. Глеб остался стоять у выхода, растерянно глядя на свалку. Его оттолкнули ворвавшиеся внутрь мужчины, и все они набросились на Ульяну.
Она в это время успела еще наделать дел: того парня, что схватил ее за шею, взяла за ногу, высоко подняла и отшвырнула назад. Он грохнулся на столы под новый залп женского визга. А наручник просто разогнула, только металл заскрипел.
На ней повисли несколько мужчин, пытаясь скрутить ей руки. Кто-то бил ее по голове резиновой палкой, но безуспешно. Еще один парень суетился сзади с электрошокером в руке, но не мог протиснуться сквозь торсы своих товарищей. Ульяна отдирала их от себя по одному, одних отшвыривала, к другим применяла болевые приемы. Дралась она мастерски, и преимущество явно склонялось в ее сторону. Еще немного — и она сломала бы кому-то из нападавших руку или ногу, сломала бы шею. Вот она улучила момент, когда мужчины в очередной раз отхлынули от нее, подняла высоко над головой схваченного парня, и было неясно — то ли она сейчас сломает ему позвоночник, то ли выбросит в окно.
Тут в затянутую черной кожей спину гладиаторши с чпокающим звуком вонзился дротик с красным оперением. Она замерла. Вжик! — в ее шею уткнулся второй.
Ульяна медленно обернулась, посмотрела на Старостина, с винтовкой в руках стоявшего в проеме дверей кабинета…
И рухнула на пол вместе с горемычным службистом.
Все с облегчением вздохнули. Страшно было представить, что бы натворила эта женщина… Служители украинской безопасности, напрочь забывшие о Дегтяреве, наконец смогли схватить ее, вчетвером подняли под руки и поволокли к выходу. Голова Ульяны свешивалась на грудь, ноги волочились.
Дегтярев, воспользовавшись всеобщим замешательством, выскользнул на улицу. Его никто не задерживал. Он прошел мимо высыпавших за ним журналистов с гордо задранным носом и свернул на перекресток, к припаркованному автомобилю.
Тут к нему подошли.
— Глеб Данилович, — вежливо обратился к нему молодой человек. За спиной у него стояли еще двое. — Марат Артурович хочет с вами побеседовать. Прямо сейчас. Прошу. — И он кивнул на большой длинный «бентли».
Глеб принялся озираться, побледнел и стал похож на сморщенное печеное яблоко. На ватных ногах, почти в обморочном состоянии он качнулся в сторону «бентли», не смея отказаться — ведь его Уль-терьера больше не было рядом. Его взяли под локотки и бережно усадили в машину…
Веру Лученко окружили раскрасневшиеся, возбужденные журналисты. Они фотографировали ее, пытались задавать вопросы, но сами же перебивали друг друга. Толку в этом не было никакого. Женщина на все отрицательно качала головой и говорила: «Потом».
— Хочу кофейку, — сказала она, и ей, конечно, немедленно налили.
Приблизился Старостин, посмотрел на ребят долгим взглядом. Постепенно все они отошли и оставили их одних.
— Вера Алексеевна, — сказан он с чувством. — Я вам очень признателен. Честно. Но…
