Ознакомительная версия.
Федор Алексеев в совпадения не верил… почти не верил, а потому долго рассматривал находку, даже понюхал. Рукопись пахла старой бумагой и сыростью. Он переводил испытующий взгляд на Эмилия Ивановича, пытаясь определить по его лицу истинный смысл находки. Если честно, он не ожидал, что им повезет. Опять-таки, подобных совпадений не бывает… то есть бывают, но редко. А мобилизация студиозусов на помощь Эмилию Ивановичу была проведена скорее в воспитательных целях, и на результат, тем более скорый, Федор не надеялся.
Честное лицо Эмилия Ивановича дышало искренностью. Федор хмыкал и снова углублялся в рукопись, думая: «А черт его знает! Вроде подлинник!» Тут он вспоминал «рисунки Тимофея Галагана» и снова взглядывал на Эмилия Ивановича… В конце концов он сказал себе, что это, так и быть, пока принимается за подлинник, исходя из презумпции невиновности подозреваемого на данном этапе, но пообещал себе на досуге заняться рукописью вплотную. Ну, Эмилий, погоди!
— «Смысл жизни… для всякого он свой. Для меня он однозначен: творчество», — с выражением прочитала лиса Алиса. — А для тебя, Эмик?
— Для меня? — Эмилий Иванович задумался и перестал лепить дамплинги. — Наверное, тоже творчество. И для тебя. Ты вот сейчас читаешь, мы обсуждаем, и это творчество. — «И радость!» — хотел он добавить, но не решился.
— Ага! Согласна, — покивала лиса Алиса. — Слушай дальше. «Я не боюсь смерти, я боюсь уйти бесследно. Каждый человек заслуживает хотя бы маленького памятника после смерти. Будь то книга, посаженное дерево или нарисованная картина. Или дети. Или настоящий памятник, маленький надгробный камень на тихом старом кладбище». — Она погрустнела. — Даже не знаю… А ведь у него даже этого нет… А если я бездарь и не напишу книгу или картину?
— Рожай детей, — брякнул Эмилий Иванович и покраснел. — Женщина, у которой дети, не бездарь.
— А ты боишься смерти? — Лиса Алиса пропустила мимо ушей упоминание о детях.
— Не думал никогда. Знаешь, если человек занят, он не думает о смерти. И тут мы опять вернулись к творчеству. Теперь осталось определить, что такое творчество.
— Нечего определять! То, что ты выдумываешь и сочиняешь, и есть творчество.
— А дамплинги — творчество или не творчество? Я усовершенствовал рецепт, например.
— Твои дамплинги — творчество, — польстила ему лиса Алиса. — Фантастические дамплинги!
— Спасибо. А можно ли все, что делает человек, назвать творчеством?
— Нет! Только то, что он придумывает сам, а не готовые рецепты.
— Или усовершенствует. Согласен. Значит, творчество — это индивидуализм в действии, так? Как оппонент коллективизму. И чем индивидуальнее, тем самобытнее и больше творчества?
— Ну… да. Но слишком много индивидуализма… даже не знаю. Слушай, Эмик, а тебе не кажется, что вся история человечества — это попытка подогнать всех под одну планку? Приличия, манеры, правила, внешний вид, принято — не принято…
— А почему?
— Да потому, что подогнанными под одну планку легче управлять, это законопослушные, смирные, спокойные и предсказуемые персонажи, без закидонов, начальство их любит. Начальство в широком смысле.
— Согласен. Но не только управлять, с ними и общаться комфортнее. Возьми соседей… Кроме того, творцов не должно быть много. Подумай, если бы каждый замечательно сочинял музыку, писал картины, книги… Не было бы ни зрителей, ни читателей, ни благодарных слушателей, а одни творцы. Хороших вещей должно быть мало, иначе они обесцениваются.
— А как же хорошая одежда?
— Одежда — это ширпотреб, это не считается. Творчество в смысле наследие.
— Галаган назвал себя незаметным человеком. Он действительно так считал или это поза?
— Он действительно так считал. Я думаю, он был мудрым человеком.
— А почему он не женился?
Эмилий Иванович рассмеялся:
— По-твоему, мудрый человек должен непременно жениться? По-моему, как раз наоборот. Говорят, мудрецы остаются холостыми. И уходят в пустынь, образно выражаясь.
— Слава богу, мудрецов немного, — фыркнула лиса Алиса, — а то человечество бы вымерло. Слушай дальше, Эмик. «Жизнь — вечный перекресток и нитки дорог. Познание и открытие — радость».
— Снова творчество!
— «Жизнь — книга, я не могу оторваться, мне интересно, что будет в следующей главе. Я пишу ее в соавторстве с… не знаю, как назвать его: Бог, судьба, провидение?» Знаешь, я об этом тоже думала! Жизнь — это книга.
— Или рассказ, — сказал Эмилий Иванович.
— Или рассказ, — вздохнула лиса Алиса. — «Я заглядываю в себя, как в колодец — со страхом и любопытством: что там? Вода? Пустота? Клад?»
«Как мудро кто-то определил, что человек не знает своего времени и конца…» Представляешь, Эмилий, если бы мы знали, когда умрем? Ни о чем другом и не думали бы, правда?
— Правда.
— «Можно ли встретить своего человека на жизненном пути или это безнадежная затея? Не знаю, не знаю… Взаимопонимание — штука сложная». Эмик, мы с тобой это обсуждали, помнишь? Просто удивительно, насколько Галаган созвучен с нашим временем, он говорит о тех же вещах… Так можно встретить своего человека или нельзя?
Эмилий Иванович коротко взглянул на девушку, вытянул губы трубочкой, положил фарш на круглый лепесток рисового теста. И только тогда ответил:
— Я думаю, можно. Я надеюсь, что можно…
— И я надеюсь! — Она потянулась за конфетой, и Эмилий Иванович проворно шлепнул ее по руке.
— Эмилий, не будь занудой!
— Испортишь аппетит, — строго сказал Эмилий Иванович.
— Не испорчу! Одну!
— Только одну. И накрывай на стол. Не забудь соевый соус.
— Есть! — вскочила лиса Алиса.
Они встречались каждый день, по вечерам после работы, а в свои выходные лиса Алиса с утра сидела в губернской канцелярии, тем более там было весело и дым стоял коромыслом — студенты Федора дружно копались в старых документах, раскладывали их, сортировали, зачитывали вслух и комментировали. От гама в ушах звенело, но было хорошо. Иногда появлялся директор музея, человек ответственный и строгий, стоял молча на пороге, наблюдал, качал головой, потом вызывал Эмилия Ивановича, призывал к бдительности и всячески зудел. Почти каждый день приходил Федор Алексеев с торбой из «Магнолии» — бутербродами и кофе на всю команду. Они пили кофе и общались.
А потом они шли домой — Эмилий Иванович и лиса Алиса, — и он готовил ужин, а она читала вслух. Однажды Эмилию Ивановичу пришло в голову, что это гармония, и он готов до конца жизни готовить борщи и дамплинги, а она пусть сидит с книжкой и читает вслух. Иногда лиса Алиса оставалось у него до утра. Они слушали музыку, смотрели кино и много говорили. И все! Вы не поверите, но больше ничего! Они обсуждали фильмы, спикеров, читали вслух. Иногда цапались, иногда едва не доходило до драки. Эмилий Иванович хотел предложить ей перевезти вещи, в смысле переселиться, без подтекста, ну… как квартирантке, и вдвоем веселее, только задаром, в смысле, у них маленькая квартира, тесно, а у него хоромы, и провожать не надо, но он стеснялся — а вдруг она не так поймет, вдруг подумает, что он захочет воспользоваться ее… ее… беспомощностью. Хотя какая там беспомощность! Лиса Алиса была воином и, не задумываясь, лезла в драку. Из них двоих скорее он был беспомощен.
Спикеры подначивали его, шутили и оттягивались, как могли; Карабас-Барабас прямым текстом спрашивал, как ему удалось… гм… это самое, как он посмел покуситься на святое для всякой девушки и как оно вообще в принципе. Часто деретесь? Или консенсус? Эмилий Иванович багровел и начинал заикаться, отшучивался, что у них дружба и ничего, кроме дружбы. Ну, деремся иногда. Ага, ври больше, отвечал Карабас-Барабас, знаем мы эти дружбы.
Ирина сказала: «Я очень рада за тебя, Эмочка», и Эмилий Иванович вспыхнул и снова повторил, что они друзья. Ирина поверила и не удивилась, кивнула и сказала, что, конечно, друзья, но она же тебе нравится, Эмочка, да и она не ходит, а летает последнее время. «Она и я… — пробормотал Эмилий Иванович, — подумай сама, Ириша. — Он растерянно смотрел на Ирину, ожидая утешений и заверений, что все будет хорошо и чудеса еще случаются. — Она такая красавица, — сказал он, — а я… и внешность сомнительная, и толстый». Ирина, всплеснув руками, бросилась его защищать: «Ты с ума сошел, Эмочка! Ты умница, ты порядочный, ты добрый… Ты цены себе не знаешь! Да таких, как ты, днем с огнем не найти, и, поверь, наша лисичка тебя не выпустит! Из лап! Ей же главное — поговорить, а ты единственный, кто говорит с женщиной, не раздевая ее глазами. Ну, почти».
Комплимент, однако.
«Ты думаешь?» — смутился Эмилий Иванович. «Даже не сомневайся, — ответила Ирина. — Ты… ты удивительный! И вы прекрасно смотритесь вместе. Тебе нужно быть немного увереннее в себе, понимаешь? И еще! Запомни, Эмочка, не давай ей спуску. Никаких слюней! Лиса Алиса — охотница, амазонка, ей нужна драка, погоня, адреналин! Не уступай ей, понял? Гни свою линию — женщина, даже амазонка, хочет почувствовать рядом сильного друга. Она хочет восхищаться своим другом. С ней трудно, она не признает никаких женских хитростей и подыгрывать тебе не будет. Ты умнее, начитаннее, вот и рази ее! В честном поединке…»
Ознакомительная версия.
